К вопросу о современных интерпретациях жизни и творчества А.И. Герцена

Дата заседания:
Скачать файл стенограммы

К вопросу о современных интерпретациях жизни и творчества А.И. Герцена 18 января 2019 г. состоялось 128-е заседание семинара «Русская мысль».

С докладом «К вопросу о современных интерпретациях жизни и творчества А.И. Герцена» выступила Елена Юрьевна Машукова, к. филос. наук, доцент Военно-космической академии им. А.Ф. Можайского. 

Благодарим Елену Юрьевну за предоставленный текст доклада.





Машукова Е.Ю.

В защиту Герцена:
(к вопросу о современных интерпретациях жизни и творчества А.И. Герцена)

«То, что мыслящие люди прощали Аттиле,
Комитету общественного спасения и
 даже Петру 1, не простят нам».

А.И. Герцен. «Письма к
 старому товарищу»

   
Предметом данного исследования является критический анализ репрезентации образа Герцена сегодня, так, как он создается в различных источниках: научных статьях, учебниках и публицистике, с целью понять типичные аргументативные ходы, которые предпринимаются в критике Герцена. 

В последние несколько лет фигура Герцена все чаще всплывает как обьект для разного рода моральных суждений, чаще всего негативных. 

Что с Герценом связано такое, что в последнее время мы сталкиваемся со шлейфом таких оценок? 

Есть мыслители и общественные деятели, которые служат как бы водоразделом общественного мнения. По оценке таких личностей (например, таких как Ленин, Сталин), можно многое понять о человеке, например, если человек положительно оценивает деятельность Сталина, значит он не поддерживает, в частности, идею правового государства (и это конечно, еще очень мягко сказано). 

Представляется что, мнение людей об исторических личностях, говорит не столько об исторических личностях, сколько об эпохе, в которой живут сами исследователи. В этом смысле, срез мнений о Герцене может быть интересен в том отношении, что он дает нам некое представление о том, как общество себя описывает и понимает. Характерным рассуждением подобного типа является высказывание известного исследователя творчества Герцена историка Натана Эйдельмана, который как-то сказал о том, что «Герцен актуален, пока люди не свободны». Возможно, тот факт, что в последнее время Герцен все чаще трактуется в негативном ключе является тревожным симптомом российского общества.

В этой связи определенный интерес представляет источник той или иной репрезентации образа Герцена. Например, что может быть материалом для негативного описания Герцена — его биография или его тексты? 

Может статься, что во многом биография, в России вообще негативно относятся к людям, которые уехали за границу и остались там, об этом, кстати, и сам Герцен писал, что ни в одной европейской стране не придают такого негативного значения факту эмиграции как в России: уехал в Европу и оттуда критикует Россию? Однозначно — предатель и русофоб, так как не раз позволял себе нелицеприятно высказываться о России, подразумевая под этим отсутствие политических свобод, произвол самодержавия, наличие жесточайшей цензуры и бесправное состояние подавляющего большинства населения страны (но это обстоятельство как правило критиками во внимание не берется). 

Потому еще думается, что биография, потому что, как тогда в XIX веке, когда тексты Герцена мало кто читал, в силу их недоступности (цензурный запрет) (1), так и сейчас его мало кто читает, хотя теперь уже они доступны, но, во-первых написал Герцен довольно много, ( 30 томов последнее академическое издание его сочинений), да и слишком велик шлейф, оставленный советскими исследователями, превратившими Герцена в скучный и в целом не очень интересный персонаж (разумеется есть немногие, но яркие исключения, например исследования Н. Эйдельмана).В общем, не в моде сейчас как то Александр Иванович, в моде В. Розанов, И. Ильин, Ф. Достоевский… 

Данным обстоятельством можно объяснить и тот факт, что Герцен мало кого интересует как мыслитель, и его философские размышления остаются, как правило, в тени его громкой политической деятельности и яркой биографии. 

Но если раньше были актуальны споры о том, кем является Герцен — революционером или либералом, националистом или гражданином мира (по словам Достоевского), то в настоящее время, кажется, что Герцен интересует исследователей в первую очередь не как мыслитель, и даже не как политический деятель, а как человек со своими слабостями и недостатками. Герцена уличают во лжи, скупости, хвастовстве и вообще в неискренности и излишней самовлюбленности, вызванной уязвленным самолюбием, вследствие незаконнорожденного происхождения. 

То есть, происходит определенная психологизация образа Герцена, в свое время блестяще осуществленная британским исследователем М. Малиа, который полагал, что: «Идея социализма зародилась не столько по причине физического угнетения рабочих, сколько по причине нравственного угнетения интеллектуалов» (М. Малиа, 39). Основная мысль М. Малиа состоит в том, что бурная политическая деятельность Герцена была обусловлена его уязвленным самолюбием. 

Недостаток данного подхода в том, что он не позволяет нам увидеть социальную укорененость тех идей, которые Герцен отстаивал: попытка рассмотреть мировоззрение Герцена через его биографию по существу обесценивает его мысли. Личность мыслителя и то, что он написал, это ведь не одно и тоже, правда?

Подобного рода исследователи создают определенный нарратив о Герцене. Эмоционально они заведомо относятся к Герцену негативно, и чтобы создать определенный нарратив, они специально замалчивают те факты, которые нарушали бы эту негативную картину. Прием, который, кстати, сам Герцен называл «намеренным непониманием».

И здесь можно возразить, что, по большому счету, любое исследование является в конечном счете интерпретацией и созданием определенного нарратива, но когда замалчиваются определенные факты, с целью создания негативного образа мыслителя, который все-таки трактовался всегда как положительный, хотя и противоречивый герой, то тогда картина все-таки складывается иная. Прием довольно простой: можно бесконечно цитировать противников Герцена, а таковых у него и при жизни было немало (М. Катков, М. Погодин, С. Шевырев, М. Дмитриев, Ф. Булгарин, М. Греч, Д. Кавелин, Б. Чичерин, потом Ф. Достоевский, В. Розанов), и не приводить ответы Герцена на их критику. 

И последнее наблюдение: о Герцене до сих пор пишут как об актуальной политической фигуре, не обращая внимания на увеличивающуюся историческую дистанцию, его вырывают из контекста второй половины XIX столетия, времени революционного движения и революционной пропаганды, охватившего не только Россию, но и Европу и вызванного вполне объективными причинами: необходимостью преодолеть пережитки самодержавия и крепостничества.

Создается впечатление, что Герцен все чаще становится объектом нападок людей, которые на его человеческом и интеллектуальном капитале пытаются сделать себе имя. Герцену приписывают русофобию, пораженческие настроения в ходе Крымской войны, и то, что свою революционную пропаганду, подрывающую государственные устои России, он вел на деньги Ротшильда (читай: мирового сионизма) и даже в связях с британской разведкой… 

Необходимо, тем не менее отметить, что также появляются обьективные исследования, которые по-новому трактуют отдельные общеизвестные факты биографии Герцена, опираясь прежде всего на его работы и архивные материалы, данные исследования представляют несомненный интерес и в целом способствуют созданию реалистического образа мыслителя, разрушая некий романтический ореол, созданный преимущественно советскими исследователями его творчества.

Прежде чем перейти к рассмотрению наиболее часто встречающихся аргументов и обвинений, обращенных к Герцену, необходимо отметить, что для того, чтобы проверить их достоверность, автором было предпринято обращение прежде всего к текстам самого Герцена, а также свидетельствам его современников и архивным материалам, почерпнутым из исторических дессертаций.

И так, начинаем…

Как известно, главным источником биографических сведений о Герцене являются его мемуары «Былое и думы». 

Современные исследователи ставят под сомнение достоверность данного источника, так В.К. Кантор пишет: 

«Особое место в его прозе занимают его мемуары, пожалуй, главная книга его жизни, где он не только защищал себя от наветов, но и строил свой образ, каким романтический автор хотел явится миру. Эта книга удивительный сплав реальности и мифа, действительно, как в платоновских диалогах. (В. Кантор:193)

Обстоятельный и вдумчивый исследователь, историк Андрей Ильин также отмечает, что в «Былом и думах»:

«За перечислением фактов и событий угадывается желание оправдать себя, так Герцен создает нарратив о любящем муже, независимом публицисте, деятеле близком к революционнной среде. Он замалчивал или старался переосмыслить обстоятельства плохо ложившиеся в эту канву: знатное происхождение, многолетнюю успешную службу в Министерстве иностранных дел, сопровождавший всю его жизнь материальный достаток. (А. Ильин :93)

Итак, первый миф Герцена заключается в том, что он преувеличил свое антиправительственное поведение и тяжесть наказания за него.

«Каждый текст Герцена — это вызов общественному мнению и создание мифа своей жизни, мифа ориентированного на западного читателя. Здесь и преувеличение своего антиправительственного поведения и тяжести наказания (хотя в ссылке он был на вполне приличных чиновных местах, мог писать и писал). Но перед западным читателем надо было предстать более несгибаемым, да и режим представить более жестоким, чем он был на самом деле, необходимо было самосозидание образа героя». (В. Кантор: 194)

«Так, борец за свободу Герцен, первый и последний раз оказался в тюрьме, украсив свою биографию необходимой для любого революционера «отсидкой». (Н. Стариков:24

Обратимся к фактам: 24 июня 1834 года студенты - выпускники университета устроили пир в честь окончания alma-mater. Пели песни, в том числе, оскорбляющие достоинство императора Разбили, случайно или намеренно, бюст императора. Среди приглашенных оказался тайный агент полиции. Так появилось раздутое полицией «Дело о лицах, певших в Москве пасквильные стихи». Ни Герцена, ни Огарева на этой пирушке не было. Но, сначала арестовали Огарева, потом 24 июля Герцена, фактически за то, что (в частной переписке) они обменивались мнениями о сен-симонизме. Время было неспокойное (не так давно, произошел Июльский переворот во Франции, Варшавское восстание, жестоко подавленное царизмом), царь, что называется «дул на воду», была образованна целая комиссия по расследованию этого дела. Кстати сказать, народ в комиссии подобрался разный: московский комендант К.Г. Стааль «храбрый генерал» позволил себе усомниться в правильности вины арестантов «в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно» и вступил в схватку с самим А.Ф. Голициным. Не отступил и перед самим императором, прямо заявив: «… моя совесть восстает против того, что делается в комиссии» (об этом пишет сам Герцен в «Былом и думах» (Герцен, т.8,с.204). 

Исследователи подчеркивают, что ответы Герцена на допросах комиссии были не так дерзки, как он это представил позже:

«Транскрипция допросов предлагает нам совсем другую картину. Герцен и Огарев изо всех сил старались давать безобидные обьяснения самых сомнительных отрывков из их писем, подчеркивая тему религиозного и нравственного возрождения, лишенного какого-либо политического содержания». (Малиа:207)

Малиа вторит современный исследователь А. Ильин: «Архивные материалы дела показали, что ответы Герцена на допросах не были так рискованны, как он представил их потом в Былом и Думах». (А. Ильин:97)

Ну что ж, наверно они правы, но не будем забывать, что Герцену всего 22 года… 

Как ни старалась комиссия никаких следов тайного заговора не было обнаружено. Тем не менее, Герцен был охарактеризован как «смелый вольнодумец, весьма, опасный для общества» и переведен из Пречистенской части в Крутицкие казармы, где он проведет целых 9 месяцев в одиночной камере (он будет вспоминать об этом в «Былом и Думах»), где была промозглая сырость, кровать без тюфяка, тараканы, и отсутствие форточки ( однажды чуть не задохнулся угарным газом). В 9 вечера тушили свечу и до 8 утра приходилось сидеть в темноте, каждые 15 минут происходила громоподобная перекличка часовых, во двор на прогулку под конвоем один раз в сутки, посетители не допускались (Герцен: т.8, с.196-197). Девять месяцев тюрьмы за личную переписку! Конечно, Герцен преувеличил тяжесть наказания… 

В 1835 году Г. был отправлен в ссылку в Пермь, замененную в последний момент ссылкой в Вятку на 5 лет, потом разрешили жить в Москве (в Петербурге еще рано), из Москвы опять ссылка, теперь в Новгород, за то, что в частном письме к отцу рассказал новость о которой говорила вся Москва: полицейский (будочник) зарезал человека: расследование выяснило, что это был не первый случай, но сообщение об этом в письме к отцу было свидетельством неблагонадежности: последовала новая ссылка.

Герцен и декабристы

«Герцен делал акцент на своей незаконнорожденности, радикальных политических взглядах, связи с декабристской традицией». (А. Ильин:93

Трудно переоценить то огромное влияние, которое оказали декабристы на Герцена. Их подвиг был огромным нравственным примером, Герцен пронесет через всю свою жизнь благоговение перед этими людьми, вспомним «Полярную звезду» с пятью профилями декабристов и множество проникновенных строк, которые он посвятил этим людям: «Время светлых лиц и надежд, светлого смеха и светлых слез кончилось. Порядком понял я это после, но впечатления того времени, переплетаясь с мифическими рассказами 1812 года, составили в моей памяти то золотое поле, на котором еще чернее выходят лики святых» (Герцен. Письма к будущему другу. 1866 г. т.6 с.13). 

Благодаря Герцену и его «Колоколу» многие в России впервые узнали о декабристах. Р.Д. Орлова пишет, что Герцен принял жизненное крещенье «казнью декабристов» и провел под их жертвенно-красивым знаменем всю жизнь: «Он вообразил их прекрасными юношами. Он увидел их и прекрасными старцами, не сломленными годами каторги, Сибири». Благодаря его «трансляциям» из Лондона на родину пришли «первые слова о героях четырнадцатого декабря». (Р. Орлова

Известно, что именно Герцен впервые употребил термин «декабристы». Вначале, в дневнике — запись о кончине М.Ф. Орлова, сделанная в 1842 году, а также в брошюре «Развитие революционных идей в России» (1851) (Герцен, т.7 С.113, 243-244). 

Общеизвестна и роль Герцена в публикации произведений декабристов и в полемике с официальной версией событий 14 декабря (Н. Эйдельман «Герцен и Огарев против барона Корфа»).

О том, что Герцен создал именно легенду о декабристах, впервые сказал историк М. Покровский, наш «красный Карамзин», по словам П. Милюкова. 

По мнению историка М. Покровского было три версии декабристкого восстания: первая официальная, написанная бароном Корфом: «Восшествие на престол Николая I», вторая — либерально-сдержанная, представленная работами А. Пыпина, (а также книгой декабриста Николая Тургенева: «Россия и русские», вышедшей в 1847, третья романтически – революционная, созданная Герценом. 

«Для Герцена декабристы — идеал революционеров. После них революция могла расти количественно, могла усовершенствовать свою тактику; но как тип бойца за революцию выше героев 14 декабря подняться некуда…», писал М. Покровский. 

По мнению историка С. Эрлиха, «Декабристский миф является священной реликвией русской интеллигенции», так как воспитывает ненависть к власти и оправдывает революционное насилие, так как «Воспоминание о пяти виселицах и сотнях каторжников оживляло в ряде поколений русской интеллигенции ненависть к самодержавию» (М. Покровский 1927, 83). 

Ему вторит историк-эмигрант, монархист, Антон Керсновский (2):

«Не в меру усердные советники молодого Императора совершили ужасную непоправимую ошибку, создав декабристам ореол мученичества. На культе пяти повешенных и сотни сосланных в рудники было основано все политическое миросозерцание нашей интеллигенции (Керсновский:1993, т. 2, с. 39).

Герцен и Огарев идеализировали своих героев, они создали приподнятый облик «рыцарей, с головы до ног, кованных из чистой стали» (М. Нечкина). Наверно нужно согласиться с авторами, Герцен действительно создал миф о декабристах, зачем? А миф — это то, что нельзя опровергнуть и воспитательное значение его огромно.

«Брошюра Герцена: «Русский заговор 14 декабря» так заражает революционным энтузиазмом, что с педагогической точки зрения ее можно рекомендовать еще и сейчас», так полагал академик М. Покровский. В 30-х годах о декабристах мало кто говорил, но в конце 60-х популяризация образов декабристов казалась Герцену особенно важной, когда развитие революционного движения потребовало наглядных примеров героизма для воспитания передовой молодежи в духе самопожертвования, готовности пойти на смерть и в Сибирь ради свободы. (Герцен т.20, с.766)

Тема «Герцен и декабристы» является предметом исследования известного петербургского историка С. Эрлиха, который задался вопросом, зачем Герцену нужна была эта легенда, попутно Эрлих развенчивает и самих декабристов: «Официоз не у всех вызывал доверие. Так экземпляр «Донесения» нашли при аресте вчерашнего студента Герцена [Вопросные пункты, 1961. С. 423]. Представленный там «компромат»: многочисленные замыслы цареубийства, сцена подсчета на пальцах числа приговариваемых к смерти членов императорской семьи, план публичной казни цареубийц из «обреченного отряда» – не произвел впечатления на автора декабристского мифа. Он считал эти факты истории тайных обществ наветом лживой власти на героев и мучеников свободы» (С. Эрлих). 

Зачем было Герцену создавать этот миф? Оказывается, декабристы («сильные и чистые прорицатели великих судеб России» (Герцен, т.13, с.46), выполняют в персональном мифе Герцена функции созидательной жертвы («indulgentia plenaria» (6,216), т.е. залога успешного осуществления дела жизни Герцена, образца и «примера» борьбы. 

Центральный образ персонального герценовского мифа это поединок святого рыцаря с драконом. [там же]. В этом контексте стремление освободить Россию от чудовища исполнено глубокого мифологического смысла. Чудовище конечно, Николай. «Рыцарь — Герцен, сопровождаемый другом оруженосцем Огаревым (лентяем и пьяницей), повторяет подвиги декабристов во имя Прекрасной Дамы, «Девы» Натали.

Эрлих полагает, что гениальные парадоксы Герцена обусловлены тем обстоятельством, что его мировоззрение сложилось на стыке двух эпох: Просвещения с его культом разума и оптимизмом и Романтизма, с его пессимизмом и религиозным смирением. У Герцена была романтическая «религиозно–мифологическая составляющая», которая активно влияла на его рациональные взгляды. Правда Герцен воспроизводил мифологические схемы в значительной степени неосознанно (Эрлих: 49). 

Конечно декабристы не были святыми: «За пределами устоявшейся схемы оказывалось не только множество биографических черт и подробностей, способных «опорочить» любимых героев, таких как адюльтер, венерические болезни, брошенные внебрачные дети, имущественные споры и т. п., — как бы важны для реальной судьбы они не были они не были» – сетует Бокова (Бокова:163-164). 

Да, они были людьми со своими слабостями и недостатками (и Герцен наверно об этом знал даже больше, чем современные исследователи), но опыт декабристов был важен для него как опыт «психологической несовместимости порядочного человека с деспотизмом, как опыт самопожертвования ради братьев меньших, как опыт неистребимого нравственного протеста». (Гордин, 2001)

Герцен и присвоение судьбы Достоевского

Наиболее тяжелое обвинение из тех, что предьявляется Герцену состоит в том, что Герцен цинично присваивает себе судьбу Достоевского, судьбу петрашевцев: 

«Стоит привести его слова, где он с мушкетерской легкостью персонажа Дюма как бы между прочим приписывает себе тот приговор, который на самом деле пережили петрашевцы и великий писатель Достоевский (Кантор:194). 

Кантор приводит известные высказывания из работы Герцена «О развитии революционных идей в России»:

«В 1834 году и нас, моих друзей и меня, бросили в тюрьму, а спустя 8 месяцев сослали писцами в канцелярии отдаленных губерний. Нас обвинили в намерении создать Тайное общество и желании пропагандировать сен-симонисткие идеи; нам прочитали в качестве скверной шутки смертный приговор, а затем объявили, что император по своей поистине непростительной доброте, приказал подвергнуть нас лишь исправительному наказанию, это наказание длилось более 5 лет». (Герцен т.7, 465).

По этому поводу Кантор замечает:

«Это непростительное заимствование чужой трагедии, при этом он совсем не чувствует реальный ужас действительного ожидания казни на плацу, а потом многолетней каторги и солдатчины! Это не может не выглядеть кощунством. Желание казаться — страшная сила в общественной жизни. Собственно, уже в этом желании ясен элемент безумия. Герцен — один из первых удачливых шоуменов, создавших миф своей жизни. Интересно, заметил ли это присвоение его судьбы Достоевский. Если заметил, то многое негативное в его отношении к Герцену понятно» (Кантор:194).

Серьезное обвинение, но дело в том, что Герцен вовсе не присваивал себе судьбу Достоевского, обратимся к еще одному его тексту, где Герцен описывает ту же историю, это «Былое и думы»: 

«…пришел наш черед. Оранский протёр очки, откашлянул и принялся благоговейно возвещать высочайшую волю. В ней было изображено: что государь, рассмотрев доклад комиссии и взяв в особенное внимание младые лета преступников, повелел под суд нас не отдавать, а объявить нам, что по закону следовало бы нас как людей, уличенных в оскорблении величества пением возмутительным песен, — лишить живота. А в силу других законов сослать на вечную каторжную работу. Вместо чего государь в беспредельном милосердии своем большую часть виновных прощает, оставляя их на месте жительства под надзором полиции. Более же виноватых повелевает подвергнуть исправительным мерам, состоящим в отправление их на бессрочное время в дальние губернии на гражданскую службу и под надзор местному начальству. Этих более виновных нашлось шестеро: Огарёв, Сатин, Лахтин, Оболенский, Сорокин и я.” [Герцен :8, 215]

Чтобы окончательно развеять сомнения читаем «О развитии революционных идей в России” дальше и в главе «эпилог» Герцен как раз и пишет о петрашевцах следующие слова: «В 1849 году новая фаланга героических молодых людей отправилась в тюрьму. А оттуда на каторжные работы и в Сибирь. (Мы имеем в виду общество Петрашевского. У него собирались молодые люди, чтобы обсуждать социальные вопросы. Этот клуб существовал уже несколько лет, когда в начале венгерской компании, правительство решило объявить его широким заговором и усилило аресты. Оно нашло лишь мнения там, где искало преступный сговор, это не помешало ему осудить всех обвиняемых на смертную казнь, чтобы придать себе ореол Милосердия, царь заменил это наказание каторгой, ссылкой или солдатчиной. Среди осужденных называют Спешнева, Григорьева, Достоевского, Кашкина, Головинского, Момбели и других. Прим. А.И. Герцена) [Герцен, т.7, с.503].

Ну и что Герцен себе присвоил? Да, его не выводили на Семеновский плац и не отправляли на каторгу и в солдаты, как Достоевского, ну так он нигде и не пишет об этом…

Герцен и Ротшильд

«Герцен не был родственником Ротшильда, как не был и другом барона. Более того — Герцен обманул банкира, всучив ему арестованные активы.

И вот вместо того, чтобы просто потребовать деньги назад у лжеца Герцена, барон Ротшильд пригрозил бойкотом России со стороны международных финансовых институтов, и заявил, что он, Ротшильд, «советует очень подумать о последствиях отказа, особенно странного в то время, когда русское правительство хлопочет заключить через него новый заем. Кто для барона Ротшильда важнее — мелкий вкладчик Герцен или Российская империя, крупнейший заемщик прошлого, настоящего и будущего? Ротшильд решил, что… Герцен. А вот почему Ротшильд так поступил, остается загадкой. Если, конечно, забыть, что через небольшой промежуток времени именно Герцен становится первым «профессиональным» борцом с Россией, начав выпускать в Лондоне первые антирусские издания. Причем, ровно накануне начала Крымской войны. Так он объявил войну своей Родине. Оттого-то банкир Ротшильд так его и опекал. Их не связывало ничего, кроме планов разрушения России и тех тайных договоренностей, что между ними имелись. (Н. Стариков

«Тем временем, Н.Г. Чернышевский, при активной финансовой поддержке А.И. Герцена и Н.П. Огарева, которые сами находились на содержании английского клана Ротшильдов, занялся обьединением радикальных сил, сочетая легальные и нелегальные методы борьбы» (Е. Спицын:273).

Эту историю сам Герцен рассказал в «Былом и думах», глава иронично названа «Банкир Николай Романов и император Джеймс Ротшильд».

В 1847 году Герцен покинул Россию пока с целью лечения больной жены на водах (есть свидетельства, что он вовсе не собирался оставаться на Западе навсегда), а в 1848 году в Европе происходит революция и царь Николай I (Царский манифест от 14 марта 1848года) повелевает всем вернуться обратно в Россию, Герцен не выполняет данное указание, опасаясь в том числе личных преследований по заведенному на него в Третьем отделении делу. Бутурлинский комитет, созданный в 1848 году обнаружил революционный смысл в рассуждениях о действии и свободе в «Дилетантизме в науке», соответствующие номера «Отечественных записок» были изьяты из продажи. Похожая участь ждала роман «Кто виноват», который Дубельт, управляющий Третьим отделением находил предосудительным. Уже после отьезда Герцена за границу в Третье отделение поступил донос, обличющий тайную революционную пропаганду в других произведениях автора. (Л. Громова :48)

Герцен познакомился с Ротшильдом после июля 1848 года, когда его финансовое положение стало неустойчивым: Он обращается к банкиру с предложением купить билеты Московского казначейства: он «разменял два билета московской сохранной казны» на невыгодных условиях и по плохому курсу, однако успел таким образом вывести остатки своего капитала из России до наложения запрещения на него. 
 
А в 1849 году царь накладывает секвестр на имение матери Герцена. Герцен пытается спасти деньги и продает Ротшильду свои казначейские билеты, а когда тому в выплате отказывают, пытается сыграть на самолюбии Ротшильда. Он говорит, что деньги уже принадлежат Ротшильду и отказывают, следовательно, ему: «Для меня мало удивительного в том, что Николай, в наказание мне, хочет стянуть деньги моей матери или меня поймать ими на удочку; но я не мог себе представить, чтоб ваше имя имело так мало веса в России. Билеты ваши, а не моей матери <…> и вам-то нагло отвечают: «Деньги ваши, но барин платить не велел» (Герцен: т.10, с. 137).

Доводы подействовали, и Ротшильд пишет письмо Николаю I, угрожая в частности, что может помешать получить займы, в которых Россия заинтересована и пытается сейчас оформить, и предлагает выплатить деньги, принадлежавшие матери Герцена, что вскоре и было сделано Николаем I: 

Победа одержана и с тех пор Герцен с Ротшильдом были «в наилучших отношениях»: тот «любил <…> [в Герцене] поле сражения, на котором он побил Николая <…> и <…> несколько раз рассказывал <…> подробности дела, слегка улыбаясь, но великодушно щадя побитого противника» (Герцен: 10, 140). 

Да? действительно, хорошие отношения с Ротшильдом продлились почти 20 лет, Герцен с тех пор был постоянным клиентом его банка, (что конечно не означает, что Ротшильд каким-то образом спонсировал его деятельность).

А, 18 декабря 1851г. Петербургский уголовный суд постановил «подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Сравним: «Герцена часто называют изгнанником, но таковым он не был. Он именно эмигрировал, сумев остаться на Западе миллионером» (В. Кантор:285)

«Темна история отношения Герцена с англичанами. Наверное, именно поэтому до сих пор (!) не обнаружена большая часть архива Герцена и Огарева. Кто-то упорно скрывает или уничтожает бумаги, связанные с их именами и газетой «Колокол». У потомков революционеров осталось лишь несколько документов и множество слухов, что тайный архив где-то в Англии или где-то в Швейцарии. И он должен быть громадным! Ведь малая его часть — бумаги, попавшие в СССР после Великой Отечественной войны в составе так называемых Пражской и Софийской коллекций, – составила при публикации более 3 тыс. печатных страниц! Загадочна и судьба так называемого архива Трюбнера. Британский книготорговец Николай Трюбнер издавал и распространял печатную продукцию герценовской Вольной типографии. Потом дело перешло к детям и внукам, существует фирма и поныне. Но вот беда – в помещение, где хранился старый архив, во время последней войны попала бомба! В результате попадания необычно умной немецкой авиабомбы погибли все бумаги, относящиеся именно к XIX в. Есть более ранние, в порядке более поздние, а вот нужные все сгорели… (Н. Стариков:39).

Но, если нет никаких доказательств, то откуда берутся обвинения? Принцип презумпции невиновности уже не работает? 

Герцен и деньги

Итак, заговора очевидно не было, …но Герцена все же можно упрекнуть. В чем? В скупости, расчетливости, чрезмерному интересу к презренному металлу…

Об этом пишет С. Волошина в статье с красноречивым названием «Герцен и деньги»: «Интересна и весьма показательна для мировоззрения Герцена не только его позиция по отношению к «денежной» теме (позиция довольно двусмысленная: красноречиво несовпадение манифестируемого пренебрежения к «презренному металлу» и свидетельств его явной значимости для Герцена), но также ее встроенность в иерархию ценностей и идей писателя» (С. Волошина). 

Так, например: «С не меньшим удовольствием упоминает он и обсуждение процентов комиссии Ротшильду за посреднические услуги: Герцен изящно успешен даже в денежных мелочах (или в финансовых вопросах нет мелочей?). «Снова руководствуясь той отечественной политической экономией, что за какое бы пространство извозчик ни спросил двугривенный — все попробовать предложить ему пятиалтынный», он «сбил» комиссию на один процент. 

И поскольку, «деньги, особенно в их расширительном значении, — символ порочного, низкого, прогнившего мещанского мировоззрения», то Герцен сам не свободен от мещанства, делает заключение автор, но тут же и оправдывает Герцена, который « …вполне сознавал, что никто кроме него задумываться о финансовом положении семьи не будет: Н. Тучкова-Огарева не могла позаботиться даже о себе и дочери Лизе при полном содержании, Огарев утратил когда-то огромное состояние и жил на пособие от Герцена и редкие посылки денег в счет старого долга от Н. Сатина, выросшие дети жили в Европе и также нуждались в средствах» (Волошина). 

Да, необходимо согласиться с доводами автора, Герцен довольно разумно вел свои денежные дела, но мещанство, по определению Герцена, это не только сконцентрированность на вопросах собственности, но и «постоянное мельчание жизни», «постоянное исключение из нее общечеловеческих интересов», «сведение ее на интересы торговой конторы и мещанского благосостояния». Мещанство — это «умеренность и аккуратность», «мелкие недостатки и мелкие достоинства», «с мещанством стираются личности», «все пошлеет, мельчает». (Герцен «Концы и начала», с.363). 

И вот эти упреки мы не можем адресовать Герцену, так все же большая часть денежных средств шла на революционную пропаганду, в частности на создание Вольной русской типографии. 

Герцен и освобождение крестьян

После смерти отца в 1846 году Герцен получил значительное наследство, включая имение, делами которого он занимался через своего поверенного Л.Г. Ключарева. 

Позже, после начала агитации против крепостного права, многие обвиняли Герцена в лицемерии, так как, его состояние было основано на труде крепостных (в числе обвинителей был также и Ф.М. Достоевский («Отрицал собственность, а в ожидании успел устроить дела свои и с удовольствием ощущал за границей свою обеспеченность» (Дневник писателя), а также автор знаменитого «Письма из провинции»). 

Герцен отвечал, что ни разу не продал и не заложил ни одного крестьянина, и вообще не имел никакого отношения к делам отцовского поместья [13, с.393-395]. Тем не менее, с 1847 до 1850 года он написал Ключареву 32 письма, в одном из которых просил поблагодарить костромских крестьян за вовремя высланный оброк [т.23, с.125].Таким образом, заявление Герцена не совсем соответствовало действительности, отмечает А. Ильин (А. Ильин:104).

С другой стороны, автор «Письма из провинции», обвинял Герцена , что на деньги крепостных крестьян, Герцен жил «в свое удовольствие», что все таки было не справедливо. На эти деньги Герцен развернет революционную агитацию, откроет Вольную русскую типографию в Лондоне. 

Однако освободить крестьян у него действительно не было возможности, это затруднительно было сделать из-за границы. Но давайте подумаем, что было бы, если бы Герцен все-таки смог бы освободить своих крестьян? Вспоминается пример Н. Огарева, первого в России помещика, освободившего крестьян с землей за небольшой выкуп:

«Своих белоомутских крестьян в крупнейшей рязанской вотчине, 4 тысячи душ, Огарев отпустил на волю. Небывалый опыт Белоомута 1840 — первое в России освобождение крестьян с передачей им помещичьей земли — хоть и послужил смелым вызовом системе и наделал немало шума, но радости Огареву не принес. Он чувствовал, что становится изгоем. Даже в здешней церкви, в его пензенском владении, благовоспитанные соседи – помещики шарахались от него как черт от ладана. Кончилось тем, что в оброчной вотчине, где сила была на стороне местных богатеев, все и досталось этой верхушке, подмявшей под себя бедняков». (Желвакова:182). 

Кстати, согласно духовному завещанию Яковлева всех добросовестно служащих дворовых людей с «денежными награждениями по заслугам» предполагалось отпустить на волю, что и было исполнено Герценом, подписавшим с Д. Голохвастовым многочисленные отпускные свидетельства.
(Герцен отказался от имения в Покровском в пользу двоюродного брата Д. Голохвастова). 
 
Как Герцен мнил себя Македонским
(к вопросу о псевдониме Герцена)

Герцен: «фантасмагорически сознавал себя своего рода императором. Свое царское достоинство он обозначил псевдонимом — Искандер, то есть Александр Македонский» (Кантор:196

Македонского на самом деле персы называли Искандером, но вообще то Искандер — это восточная огласовка имени Александр. То есть любого Александра на Востоке называли бы Искандером.

Герцен нигде не пишет о том, почему он взял именно этот псевдоним, но как политический ссыльный он вынужден был взять псевдоним, ибо осужденным по политическим мотивам запрещалось выступать в печати под настоящим именем.

Хотя мотивация Герцена назваться Искандером можно предположить, была иной, аллюзия на Александра Македонского, наверно все же считывалась в этом псевдониме некоторыми современниками. Можно привести в пример отрывок из довольно бездарного стиха князя П. Вяземского, где он намекает на «военное происхождение» псевдонима: 

Своим пером тупым и бурным 
Белинский, как девятый вал,
Искандером литературным 
во время оно бушевал.
Теперь за ним с огнем воинским
Искандер сам на бой предстал 
и политическим Белинским 
рассудок ломит на повал.

Тем не менее, этих намеков слишком мало, чтобы без всяких оговорок утверждать, что Герцен взял псевдоним в честь Александра Македонского. Никаких источников, которые прямо бы указывали на этот факт нет, по крайней мере, об этом не упоминает ни сам Герцен, ни его многочисленные исследователи. 

Почему еще могла возникнуть подобная аллюзия? Во многом потому, что после начала выпуска «Колокола» известность Герцена многократно возросла. Герцен считался силой, королем, властью, в одной из листовок его без тени иронии, называли «Великим диктатором России». Говорили, что есть два Александра, один в России, второй в Лондоне. Знаменитый Ю. Айхенвальд писал о Герцене в 1927 году: «Всегда блистательный и духовно-роскошный, князь эмиграции, властелин, которому недоставало только престола, Александр Великолепный, король в изгнании» (Айхенвальд: 517)

Герцен и Крымская война

«Мало кто сомневается в том, что призывы к поражению России в войне — предательство. Между тем, человек, страстно желавший победы врагу, до сих пор считается не только порядочным человеком, но даже гуманистом, патриотом и истинно русским интеллигентом. Именно с него началась поистине трагическая «традиция» у воспитанных и умных людей нашей страны, всегда противопоставлять себя российской власти. 15-го марта 1854 года Англия и Франция объявили войну России — началась Крымская война, где будут кровавые схватки и героическая оборона Севастополя. А что Герцен? В материалах своих изданий он будет призывать русских солдат сдаваться. Герцен пишет воззвания к героическим защитникам Севастополя. Нет, он не восхваляет их мужество и героизм, не восхищается их стойкостью и храбростью. Он призывает их переходить на сторону врага!» (Н. Стариков:35)

Как говорил Герцен, это даже не клевета, это просто неправда! 

Крымская война сопровождалась массированной клеветой в западной печати о России как стране «беспробудного раболепия, мракобесия и тирании». Война — время особого возбуждения национальных страстей. В одном из писем Герцен указывает на тот факт, что в атмосфере царившей тогда русофобии ни одна газета не сообщила о зверствах английских войск при нападении на Керчь, когда были убиты раненые русские солдаты. 

Накануне войны Герцен предпринимает первые шаги для устройства Вольной русской типографии. Во время сильного возбуждения на Западе против России Герцен подает голос в защиту русского народа, подчеркивая противоположность правительственной России — России народной [Герцен: т.12., с. 254].

Вопреки распространенному мнению, Герцен никогда не занимал пораженческую позицию в Крымской войне, напротив, перед началом военных действий, он, как и многие тогда русские люди, был уверен в победе России. Известный беллетрист и публицист Д.Л. Мордовцев писал: «Крымская война начата была нами при почти полной поголовной уверенности, что мы не только Турцию, но и всю Европу и целый мир «шапками закидаем». (Хотя необходимо отметить, что русское общество разделилось, были и те, кто придерживался позиции «прогрессивного поражения», среди них: Чернышевский, Добролюбов, Грановский, Чичерин и др.)

Если война будет, русская армия, категорически утверждает в этот момент Герцен, «выйдет победительницей» [т.6, с. 233]. 

Еще в 1848 году, 12 августа, в письме к московским друзьям Герцен восклицает: «Человек без земли, без капитала — работник спасет Францию, или дай Бог, чтоб русские взяли Париж! Пора кончить эту тухлую Европу, пора в ней расчистить место новому миру!» (Письма из Франции и Италии).

В «Письме русского к Маццини» (1849) Герцен высказывает убеждение в том, что в будущем вокруг России как «организованного славянского мира» сложится «свободная федерация» славянских народов. Стремясь обосновать свою веру в великое будущее России, Герцен ошибочно предполагал, что взятие Константинополя царскими войсками привело бы в конечном счете к краху самодержавия и явилось бы началом новой России, «началом славянской федерации, демократической и социальной», столицей которой должен был явиться Константинополь. Он высказывает предположение, что царизм доказал бы в этом случае свою полную неспособность справится с задачей объединения славянских народов, что и обусловило бы его конец. C другой стороны, «варварство скипетра» с его «кровавой саблей» выдвигалось Герценом в качестве одной из сил, которая может быть «покончит» невыносимое положение Европы, явится толчком к грядущему перевороту [Герцен: т.5, с. 211]. 

В начале 1854 года Герценом было написано самое важное из его политических сочинений периода Восточной войны, в котором он обобщил эти идеи. Это письма Герцена к радикальному английскому публицисту В. Линтону под заглавием «Старый мир и Россия», в которых он высказывает идею о том, что Европа неспособна к социальному перевороту и русские должны помочь ей в этом, сыграв роль «новых варваров».

Письма Герцена к Линтону были приняты большинством европейского общественного мнения резко враждебно. Герцена обвиняли в проповеди панславизма, в том, что «Письма» написаны по наущению русской полиции (Герцен т.25, c. 173], в том, что его панслависткая пропаганда служит завоевательным планам царизма. [Герцен: т.12, с. 216]. В начале 1855года К. Маркс, отклоняя предложении об участии в международном митинге в Лондоне, созывавшемся чартистами, объяснял это причастностью к этому делу Герцена: «…Я с Герценом, — писал он 13 февраля Энгельсу, — не хочу никогда и нигде фигурировать вместе, т.к. не держусь того мнения, будто «old Europe» может быть обновлена русской кровью [Маркс, Энгельс: т.22, с. 86].

Известно, что Маркс требовал вывести Герцена из состава Международного комитета предстоящего митинга в Лондоне, это предложение Маркса было отклонено председателем комитета Э.Ч. Джонсом, который заявил, что Герцен примет участие в организованном международной демократией митинге, так как: «Герцен стоит во главе русской демократической литературы, он является самым выдающимся из эмигрантов его страны, а как таковой — и представителем ее пролетарских миллионов» [Герцен: т.11, с. 419]. 

Тогда же появляется открытое письмо И.Г. Головина, с утверждением, что Герцен немецкий еврей, и не имеет права представлять радикальную Россию на интернациональном митинге [там же]. Герцен пишет открытое письмо с опровержением заявления Головина: «Русский по рождению, русский по воспитанию и, позвольте прибавить, вопреки или скорее благодаря теперешнему положению дел, русский всем своим сердцем, я считаю своим долгом требовать в Европе признания моего русского происхождения, что никогда не ставилось под сомнение в России ни со стороны признававшей меня революционной партии, ни со стороны царя, преследовавшего меня» [Герцен: т.12, с. 240].

Но в 1854 году стало ясно, что никакой победы не будет и Герцен уже безоговорочно осуждает войну, как развязанную в интересах самодержавия, теперь он хотел бы, чтобы война сменилась революцией в России. 

Однако необходимо отметить, что при всех противоречиях в отношении Герцена к войне, он никогда не призывал русских солдат сдаваться и гордился их подвигами, в статье «Америка и Сибирь» (1858), напечатанной в «Колоколе», он пишет: «Будь мы какое-нибудь несчастное племя, без будущности, то вероятно сломились бы. Но события обличают зародыш сильный и мощный. Не в Петербурге — там умирала старая Россия, маловерная, потерявшая голову при первой неудаче. Нет, он двигался и заявил о себе в блиндажах Севастополя, на его стенах. Разве слабые народы дерутся так»? [Герцен: т.13, с. 398]

Россия проиграла Крымскую войну, но героическая оборона Севастополя осталась в народной памяти как подвиг огромной моральной силы. Герцен писал, что все безобразия Крымской войны, вся бездарность командования принадлежит царизму, а богатырская защита Севастополя русскому народу: «Война вам стоила дорого, мир не принес славы, но кровь севастопольских воинов лилась не напрасно, если вы воспользуетесь ее грозным уроком. Дороги, усеянные трупами, солдаты, изнуренные прежде встречи с неприятелем, недостаток путей сообщения, беспорядок интендантства — ясно показали несовместимость мертвящего самодержавия не только с развитием, с народным благосостоянием, но даже с силой, с внешним порядком, с тем механическим благоустройством, которое составляет идеал деспотизма» [Герцен: т.12, с. 306].

Но, в чем можно упрекнуть Герцена, так это в том, что в 1854 году он печатает четыре прокламации В.А. Энгельсона по два выпуска каждая: «Видение св. отца Кондратия», «Емельян Пугачев честному казачеству и всему люду русскому шлет низкий поклон», эти листовки, кстати, были первым изданием, вышедшим из типографии, не принадлежащим перу Герцена. О первых трех прокламациях Герцен отозвался одобрительно, но с четвертой был категорически не согласен: «из ненависти к Николаю и хористам французcкой революции он (Энгельсон) переходил во враждебный стан» [Герцен: т.13, с. 68]. В последнем воззвании Энгельсон касался вопроса об отношении, какое, с его точки зрения, народу следовало установить к неприятелю: «Царю плохо, нам хорошо. Чужеземные войска подходят к Русской земле проучить Николая», — писал он, — и находил, что русский народ должен себе сказать: «Враг моего врага — мне поневоле приятель».

Герцен доказывал Энгельсону, что «наше дело, наша сила — пропаганда и пропаганда, что мы падем нравственно, становясь по одну сторону с Наполеоном и погубим себя в глазах России, делая общее дело с врагами ее» [Герцен: т.13, с. 612-13) Герцен понимал, что, печатая эту листовку, он бросает тень и на свою репутацию, но все равно печатает, почему? «Я не скрыл от него, что действие ее на русских будет прескверное и я не советую печатать. Энгельсон упрекнул меня в желании завести ценсуру и говорил, что я, вероятно, устроил типографию исключительно для моих «бессмертных творений». Я напечатал рукопись, но чутье мое оправдалось, она возбудила в России общее негодование» [там же]. 

Герцена часто обвиняют в отсутствии патриотизма, но он как раз  предупреждал об опасности официального патриотизма, так как, акцентируя внимание народа на борьбе с внешними врагами, правительство пытается отвлечь людей от осознания собственных проблем: «Отнимая все гражданские права у простого человека, у этого круглого раба, поддержали в нем кичливую мысль о непобедимости Российской империи, в силу которого у него развилось вместе с высокомерием относительно иностранцев, смиреннейшее раболепие перед непобедимыми своими властями» [Герцен: т.17, с. 207]. Поэтому, когда был подписан Парижский мир, унизительный для России, Герцен напишет: «Мы рады искренно миру, и тем более, что он приносит не блеск, а смирение», потому что, «из железа победоносных мечей куются самые крепкие цепи». [Герцен: т.12, с. 30

К слову сказать, парадигма прогрессивного поражения в общественном сознании была преодолена лишь через 7 лет после подписания Парижского мира. Поддержка Европой Польского восстания открыла русской общественности глаза, что и в Крымской кампании та воевала не с николаевским режимом, а с Россией как таковой. 

Герцен и польское восстание

«Исследователь не может не отметить с чувством брезгливости первое проявление в 1863 году русского пораженчества. «Колокол», издававшийся в Лондоне Герценом и проводивший русофобскую политику Foreign office'а, призывал Европу к походу на ненавистную Россию». (А. Керсновский: т.2, с.200)

«Когда начнется восстание в Польше, русских начнут там просто вырезать — герценовский «Колокол» полностью встанет на сторону поляков». (Н. Стариков:38). 

Осенью 1862 года царские власти издали указ о рекрутском наборе в царстве польском, осуществлявшимся по заранее составленным спискам. Этой мерой царские власти пытались покончить с революционным движением в Польше. Проведение набора в январе 1863 года послужило поводом для начала восстания. Мятеж начинается одномоментно и, что очень показательно, только в русской части Польши. Дело осложняется тем, что в самый разгар мятежа послы Англии, Франции и Австрии обращаются к русскому правительству с заявлением, что надеются на скорое дарование прочного мира польскому народу. Когда вместо этого русские войска приступают к жесткому наведению порядка, дипломатический шантаж повторяется вновь. Англия требует созыва международной конференции по польскому вопросу. Польский национализм вызвал консервативный поворот в настроениях публики, вокруг правительства сплотились все слои общества.

Герцен сам описал польские события 1863 года в «Былом и думах», в главе: «Михаил Бакунин и польское дело».

Одним из центров восстания был Варшавский центральный комитет, с которым Герцен, Бакунин и Огарев вели активные переговоры. Лондонские эмигранты выступили представителями русского революционного движения, которое на тот момент состояло из «Комитета русских офицеров в Польше» под началом А.А. Потебни и «Земли и воли», которая действовала в столице и в провинциях. Стороны договорились о сотрудничестве: русские организации должны были поддерживать намечавшееся польское восстание. 

Герцен и Огарев стремились всячески отсрочить восстание, которое, как они считали могло навредить еще до конца не сформированной «Земле и воле». «Колокол» тем не менее поддержал восставших, даже когда к концу года стало ясно, что они терпят поражение. 

Герцен даже принимает участие в снаряжении парохода в помощь восставшим, там же участвует М. Бакунин и его сын, Саша Герцен, к счастью, пароход арестовали в Швеции.

Почему Герцен поддержал Польшу? 

Во-первых, потому, что был убежден, что Польша, как и другие страны, как и Россия, как и Венгрия имеет право на независимость. 

Во-вторых, в освобождении Польши Герцен видел крупнейший шаг к освобождению самой России. «Мы хотим независимости Польши, потому что хотим свободной России». «За нашу и вашу свободу!» — таков был призыв Герцена. Издатели «Колокола» считали, что союз революционно настроенных офицеров с восставшей Польшей должен способствовать подъему русского освободительного движения. В обращении к офицерам говорилось: 

«Деятельный союз ваш с поляками не может ограничиться одним отторжением Польши от России; он должен стремиться к тому, чтоб это отторжение помогло в свою очередь нашему земскому переустройству <…> Земля крестьянам, самобытность областям — на этом основании, и только на нем, может утвердиться деятельный союз ваш с польскими братьями» [Герцен: т.16, с. 252-253].

В-третьих, Герцен и не мог отступить, поскольку добрая половина всей его энергии на Западе была потрачена на убеждение европейского общества в существовании отличной от «официальной», «другой России», выразителем которой он являлся в глазах Европы. 1863 год продемонстрировал, что именно само общество придерживается тех взглядов, которые он сам постоянно осуждал как реакционные, причем придерживается с редким единодушием. Эту ситуацию Герцен переживал как крушение дела всей жизни, утрату своего статуса в глазах Европы и надежд на Россию, когда те, кого он по-прежнему считал друзьями, заняли позицию, тождественную для него личной вражде, оцениваемую как моральная измена. (Тесля) 

Поляки обманули Герцена, вскоре выяснилось, что польской шляхте нет никакого дела до крестьян, главная цель, это восстановление Польши в границах 1772 года. Не говоря уже о том, что восставшие не делали большой разницы между русским правительством и русским народом, к чему призывал Герцен. 

В связи с этим, Герцен в письме к Бакунину от 1 сентября 1863 года, напишет, что польское дело — «не наше дело — хотя и правое относительно», что польский союз был невозможен. А в статье «М. Бакунин и польское дело» (1865) высказал мысль, что им было «что-то ошибочно сделано» [Герцен: т.11. с. 373]. 
 
Пожалуй, можно упрекнуть Герцена в том, что он тенденциозно освещал события, писал о зверствах русских, но не упоминал о жестокости поляков. В частной переписке, в письме к дочерям и М. Мейзенбуг он пишет, что поляки сражаются геройски [Герцен: т.6, 296], а «русские свирепствуют страшно», но никогда не призывал «Европу к походу на ненавистную Россию» 

Популярность «Колокола» резко упала, поток посетителей практически иссяк, от Герцена отвернулись некоторые из его друзей. «Земля и воля» практически прекратила свое существование. Тиражи «Колокола» резко упали и больше никогда не поднимались. 

По этому поводу Н.Н. Страхов писал, «Когда польское дело пробудило наше народное чувство… тогда Герцен вдруг потерял всякое значение. Что бы он ни говорил, — никто не слушал и не вникал в смысл его речей [Н. Страхов: 310]. Говорили, что Герцен заживо перенес свою политическую смерть.

Русские еще приезжали к Герцену, но все чаще слышались упреки за поддержку Польши, он, по свидетельству Тучковой, «отвечал резко, что гуманность — его девиз, что он всегда будет на стороне слабого и что он не может ценой неправды купить сочувствие соотечественников» [Герцен: т. 11. с. 369]. 

К вопросу о русофобии Герцена

В «Развитии революционных идей в России» Герцен писал: «Кто из нас не хотел вырваться навсегда из этой тюрьмы, занимающей четвертую часть земного шара, из этой чудовищной империи, в которой всякий полицейский надзиратель – царь, а царь – коронованный полицейский надзиратель?» (Герцен: т.3, с.222). Подобных высказываний у Герцена много, тем не менее, его скорее можно обвинить в национализме, чем в русофобии.

В отличие от его многочисленных критиков, Александр Иванович последовательно отделяет свою ненависть к «чудовищному петербургскому правительству» от любви к русскому народу. «Я страшно люблю Россию и русских», — повторяет он постоянно в своих сочинениях и письмах. Он верит в великую всемирную миссию своей страны и своего народа: «Судьба России колоссальна… Я вижу это помазание на нашем челе». 
В конце концов, концепция «русского социализма» основана на вере в особые качества русского народа, который «социалист по инстинкту», имеет «другие понятия о собственности» и поэтому чужд мещанства, которое поставило точку в попытках европейцев построить справедливое общество.  

Живя в эмиграции, Герцен постоянно подчеркивает свою чуждость Европе «...Я физиологически принадлежу другому миру», говорит он в письме к М. Гессу. Наконец, он не желает, чтобы его дети стали иностранцами, постоянно напоминая им об их национальных корнях: так в письме к дочери он пишет о том, что рад тому, что она поняла, «что все эти хорошие люди чужие». Он надеется, что после его смерти, они вернутся на Родину. Характерно, что, воюя с самодержавием, Герцен постоянно подчеркивает его нерусскую природу, оно для него «татарско-немецкое». 

Герцен и «призыв к топору»

Вне всякого сомнения, Герцен представлял себя революционером или по крайней мере сторонником революции.

Также к нему относились и власть предержащие. «Колокол» в одном из отчетов был назван «возмутительным листком», который проповедовал ниспровержение государственного порядка. Революционная прокламации «К молодому поколению», автором которой был поэт Н.И. Михайлов, была отпечатана в лондонской типографии. Герцена обвиняют в тайном стремлении свергнуть с престола и убить Александра II. В Le Nord писали, что свои идеи Каракозов почерпнул у Герцена и его приверженцев [Летопись т.3, 254]. На самом деле Герцен был далек от идей цареубийства, а о покушении Каракозова писал: «Мы вообще терпеть не можем сюрпризов, ни на именинах, ни на площадях: первые почти никогда не удаются, вторые почти всегда вредны. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». Самого Каракозова Герцен называл «какой-то фанатик» [19, c .54], за что его упрекал Бакунин. В Лондоне Герцен установил отношения с различными революционерами, эмигрировавшими из разных европейских стран. Он дважды выступал на крупных митингах демократов (1853, 1855гг) в Лондоне как представитель русского революционного движения. 

В 1855 году Герцен стал издавать альманах «Полярная звезда», а в 1857 газету «Колокол», сам император читал издания вольной русской прессы, также и императрица, и высшие чиновники. Тем не менее, для представителей высшей власти, Герцен оставался опасным лидером революционной эмиграции, на протяжении многих лет возникали различные проекты по нейтрализации его влияния. Судя по всему, в третьем отделении также обсуждался вариант убийства или похищения издателя, об этом пишет сам Герцен в статье «Бруты и Кассии третьего отделения» (т.15, с154-156).   

Но, восшествие на престол Александра II, пробудило у Герцена надежды на то, что новое правительство сможет произвести необходимые реформы. Он полагал, что прогресс возможен и без кровавых потрясений, через преобразования сверху. 

А теперь о топорах…

В призыве к топору обвиняли Герцена и либералы, и консерваторы, так Чичерин в письме к издателю «Колокола» писал: «Вы открываете страницы своего журнала безумным воззванием к дикой силе; Вы сами, стоя на другом берегу, со спокойной и презрительной иронией указываете нам на палку и на топор как на поэтические капризы, которым даже мешать неучтиво» (Чичерин Б.Н.:368).

Так как же было дело?

30 марта 1856 Александр II произнес речь перед представителями московского дворянства, в которой говорил о случаях неподчинения крестьян помещикам. Александр II еще не говорил об отмене крепостного права, но, что оно должно как-то измениться было очевидно, выступление завершалось известными словами: «Гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу» [Голос минувшего. 1916, №5-6, с.393]. Таким образом, Александр II сам задал подобную аргументацию: угроза революции представлялась как бы двигателем реформы. 

В царствование Александра такая риторика получила широкое распространение. Призывы к власти провести «реформу, чтобы предотвратить революцию получили распространение в журналах тех лет. Эти настроения выразил, например, К.Д. Кавелин, писавший Б.Н. Чичерину: «Вы, я, все мы без исключения убеждены в том, что если правительство не проведет реформы мерами административными, то она свершиться путем революции» [Чичерин Б.Н. Воспоминания. М., 2010, т.1, с. 398]. 

В предисловии 1856 г. к своему тексту «Крещеная собственность» Герцен по существу приводит ту же аргументацию: «Если ни правительство, ни помещики ничего не сделают, — сделает топор. Пусть и государь знает, что от него зависит, чтоб русский крестьянин не вынимал его из-за своего кушака» (Герцен: Крещеная собственность).

В ответе автору «Письма из провинции», подписавшемуся Русский человек, который критиковал Герцена за измену прежнему курсу и тоже требовал призыва к топору.1 марта 1860 года Герцен писал: «к топору», к этому крайнему средству притесненных мы звать не будем до тех пор, пока остается хоть одна разумная надежда на развязку без топора». 

В марте 1855 года Герцен пишет письмо Александру, которое вышло в первом номере «Полярной звезды», в нем он призывал императора отменить крепостное право и цензуру. Оправдывая свое обращение к царю, Герцен писал: «Нас упрекают в любви к кровавым средствам, в революционном дилетантизме, я хотел показать, что это несправедливо…что я со своей стороны готов бы был умолкнуть, если б Александр освободил крестьян с землею и дал бы свободу книгопечатания [Герцен: т. 12, с.455].

В это время Герцен решительно критикует противников власти, так статья «Very dangerous» была направлена против слишком критичной позиции по отношению к либералам и царю позиции журнала «Современник». Реформисткая позиция Г. вызвала критику тех, кто раньше выражал ему поддержку, и в первую очередь Добролюбова, против которого и была направлена статья. 

В 1861 году, когда стали известны условия отмены крепостного права, Герцен и Огарев выступили с их с критикой. Герцен говорил, что «миражи реформ» вызывают уныние в умах (Герцен: т.27, кн.1, с.276). Когда желаемые изменения не произошли, Герцен отказался от поддержки императора. Но и в 1865 году он писал: «Я и теперь еще убежден, что мы можем идти далее по пути социального развития без общих потрясений, без экспоприации, без колонизации, без всех тех страшных вещей, которыми в Европе останавливают как медузиной головой, естественный ход дел». (Герцен: т.18, с.351) 

Герцен всегда признавал, что революция может быть сопряжена с насилием. Но в статье «Революция в России» (где он пытался применить данный термин к российским реалиям) доказывал, что революция не всегда означает насильственные преобразования: «Без сомнения, восстание, открытая борьба — одно из самых могущественных средств революции, но далеко не единственное» (Герцен: т.13, с21). 

В 1862 году вышла действительно страшная прокламация «Молодая Россия», (авторами как известно были Заичневский и Аргиропуло) призывающая к «топорам»:»…с полной верою в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: «в топоры», и тогда…тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам!» (Молодая Россия, С.149)

О Герцене там было сказано: «Несмотря на все наше глубокое уважение к А.И. Герцену как публицисту, имевшего на развитие общества большое влияние, как человеку, принесшему России громадную пользу, мы должны сознаться, что «Колокол» не может служить не только полным выражением мнений революционной партии, но даже и отголоском их» (Молодая Россия, с.149).

Однако, в полемике вокруг прокламации, Герцен занял довольно мягкую позицию, призывая не преследовать молодых людей, которые просто погорячились, «наговорили пустяков», «вступите с ними в спор, отвечайте им, но не кричите о помощи, не подталкивайте их в казематы…», далее: «жаль, что молодые люди выдали эту прокламацию, но винить мы их не станем…Крови от них не пролилось, а если прольется, то это будет их кровь – юношей-фанатиков. В чем же уголовщина? (Герцен: т.16, с.204

Катков ответил: «Бездушный фразер не видит в чем уголовщина…он перебирает все натянутые струны в их душе, он шевелит в них всю эту массу темных чувствований, которые мутят их головы…» (Катков:343-344).

По мнению В. Кантора, Герцен и Огарев должны были остановить молодежь, (которая им еще верила), но их безумие не было остановлено Герценом, оно им подогревалось, оправдание Герцену Катков видит только в помешательстве…» (Кантор:218). Вспомним В. Соловьева и его речь, в которой он просил помиловать первомартовцев, он тоже безумен?

Да и молодежь уже не очень верила Герцену и об этом сказано в прокламации, а Герцен все-таки делал безуспешные попытки отговорить ее от насилия, о чем свидетельствуют его непростые отношения с молодой швейцарской эмиграцией.

Герцен и молодая эмиграция

В 1864 году Герцен принял решение переехать на континент и перевезти типографию в Женеву, где сложился центр молодой русской эмиграции. Их отношения сразу переросли в конфликт: идеи Герцена показались молодым революционерам слишком умеренными и устаревшими. Герцен отвечал им в печати, что поддерживает революционное движение, но не поддерживает некоторых его представителей, обвиняя молодых эмигрантов в бездеятельности и аморальности. Дело дошло до личных конфликтов и оскорблений. 

В этой связи необходимо отметить, что Герцен все-таки предпочитал отстраняться от профессиональных революционеров, их идей и организаций, занимая позицию критичного и ироничного наблюдателя (в отличие от Бакунина). Его представления о революции в большей степени относились к неопределенному будущему, нежели к настоящему, то есть можно сказать, что он дистанцировался от революционного движения. (Н.А. Серно-Соловьевич безуспешно пытался повлиять на Герцена, чтобы тот принял диктаторские полномочия и встал во главе «Земли и воли», но Герцен с Огаревым даже отказались вступить в эту организацию). 

Герцен и Нечаев

Р. Орлова: «Герцен непосредственно столкнулся с последствиями своей жизни. Увидел в Нечаеве, — пусть и страшно искривленное, исковерканное, но тоже последствие» (Р. Орлова:86). 

Ну да, но ведь благороднейший Герман Лопатин тоже последствие жизни Герцена. Да и многие другие честные люди... В любом движении есть честные люди и бесчестные, правомерно ли винить в этом Герцена?

Герцен поддержал молодых радикалов, вместо постепеновца Чернышевского, поддержал Нечаева (Кантор: 212) но в другом месте В. Кантор сам себя опровергает, отмечая, что Герцен относился к Нечаеву с брезгливостью, как Ставрогин к Верховенскому (Кантор:287)

Общеизвестен факт, что Нечаева поддерживали Бакунин с Огаревым, сам Герцен считал деятельность Нечаева «положительно вредной и несвоевременной».

Когда Герцен назвал Каракозова «сумасшедшим фанатиком», Нечаев тут же отреагировал: «Когда мы намекнули этим дилетантам о последовательности между словом и делом, мы сразу оттолкнули их от себя и от либерализма…Они остановились, злобно повернули назад, и из либералов превратились в консерваторов. Потоки грязи полились на всех тех, которые хотели быть последовательными и начали проводить революционную мысль в практическое дело. Герцен первый бросил камнем в Каракозова. (Нечаев:295)

Сам Нечаев о Герцене презрительно говорил: «Поколение, к которому принадлежал Герцен было последним, заключительным явлением либеральничающего барства. Его теоретический радикализм (!) был тепличным цветком, пышно распустившимся в искусственной температуре обеспеченной жизни и быстро увядшим при соприкосновении с обыкновенным реальным воздухом практического дела» (Нечаев:295). 

Герцен к концу жизни во многом отказался от прежней революционной риторики и снова обратил взоры на правительство. Скептицизм и умеренность Герцена нашла выражение в «Письмах к старому товарищу» и некоторых главах «Былого и дум», не печатавшихся при его жизни. 

«Герцен весь 1869 год сочиняет свои письма «К старому товарищу», нечто вроде завещания, наполненное банальностями в защиту цивилизованных норм, банальностями, которые надо было произнести бывшему идеологу колокольного звона, звавшего и будившего живых, а разбудившего нежить». «К старому товарищу» – заклинание, обращенное к бесам, что надо вести себя цивилизованно» (В. Кантор:225)

Нечаев, узнав о последнем тексте Герцена, испугался и стал угрожать Тучковой, чтобы она не печатала эти работы, иначе они будут действовать «менее деликатным образом», но семья Герцена поступила мужественно и текст опубликовала.

Заключение

Александр Иванович Герцен принадлежит к числу тех мыслителей, которые не нуждаются после смерти ни в избитых похвалах, ни в оправдании. Жизнь таких людей лучшая похвала и лучшее оправдание. Первый русский социалист, основоположник народничества, он основал Вольную русскую типографию, и в течении семнадцати лет, вдвоем с Огаревым, издавал произведения, которые оказывали огромное воздействие на формирование общественного мнения в России. Можно согласится с Лениным — деятельность Герцена представляет собой целый этап в развитии революционных идей в России. Поэтому место, оставленное Герценом, осиротело надолго, а того значения, которое имел «Колокол», не будет иметь ни один печатный орган, какое бы он не имел радикальное направление. 

Мировоззрение Александра Ивановича Герцена сформировалось в ту эпоху, которую П. Анненков потом гениально назовет «замечательным десятилетием», это тридцатые — сороковые годы 19 века. Это была эпоха необыкновенного умственного подъема, когда в России появились люди, о которых потом Герцен будет говорить, что «мыслящий русский человек — самый независимый человек в мире», а Достоевский будет говорить о «русских мальчиках, которые решали мировые вопросы». Об этом необходимо помнить, когда мы задаем себе вопрос: чего не хватало сыну одного из богатейших дворян России и зачем он посвятил свою жизнь борьбе за свободу личности и освобождение народа? 

Примечания

(1) Первое издание сочинений Герцена (10 т) осуществил его душеприказчик, философ — позитивист Г.Н. Вырубов в 1875-1879 в Женеве, в России сочинения А.И. Герцена и его переписка с Н.А. Захарьиной (7 т). изданы Ф. Павленковым в 1905, а полное собрание сочинений и писем (22 т) изданы М.К. Лемке в 1919-1925.  

(2)  Керсновский А.А. — один из самых значительных русских военных историков XX столетия. Не будучи офицером российского Генштаба, вообще не получив академического образования, он самостоятельно создал свою «Историю русской армии», которая занимает значительное положение в ряду фундаментальных работ по русской военной истории. Особую ценность его трудам придаёт понимание российской геополитики в традиции Н. Я. Данилевского.

Литература

1. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей: в 2 т.Т.2. М.,1998. С.208-213.
2. 14 декабря 1825 года и его исстолкователи. (Герцен и Огарев против барона Корфа). М., 1994.С.207-314.
3. Бокова В.М. Апология декабризма. //Континент 1994. №4 (82). С.160-178.
4. Волошина С. Герцен и деньги. // Вопросы литературы. 2015. №6. С.35-58.
5. Вяземский П.А.Своим пером тупым и бурным. //Полное собрание сочинений князя Вяземского: в 12 т. СПб., 1896. Т.12. С. 166-167.
6. Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т., М.:1954-1965.
7. Гинзбург Л.Я. Автобиографическое в творчестве Герцена. //Литературное наследство. т. 99. Кн.1. Герцен и Огарев в кругу родных и друзей. М.: Наука.,1997. С.7-54. 
8. Громова Л.П. А.И. Герцен и русская журналистика его времени. СПб., 1994. – 156 с.
9. Голос минувшего.1916, №5-6. С.393
10. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873. (Вступление. Старые люди)//Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 21. Л., 1980. С. 5-12.
11. Ильин А.А. История понятия «революция» у А.И. Герцена и М.А. Бакунина //Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М. 2018., 256 с.
12. Желвакова И.А. Герцен. М., 2010. 546 с.
13. Лемке М.К. Политические процессы в России 1860-х гг (по архивным документам). М., Пг., 1923. 
14. Летопись жизни и творчества Герцена: в 5 кн. М.,1974-1990. - Кн.1,3,4. 
15. Кавелин К.Д. Письмо А.И. Герцену начало 1858г.//Литературное наследство т.62 с.385.
16. Кантор В.К. Изображая понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте. Центр гуманитарных инициатив. Москва — Санкт-Петербург. 2018.-826 с. 
17. Кантор. В.К. «Имперский либерализм или Правда М. Каткова versus русское общество»//электронный ресурс: https://www.litres.ru/vladimir-karlovich-k/imperskiy-liberalizm-ili-pravda-mihaila-katk-36325263/?to... обращения 25 января 2019)
18. Катков М.Н. Заметка для издателя «Колокола»//Катков М. Идеология охранительства. М., 2009. С. 343
19. Кельсиев В.И. Исповедь//Литературное наследство т 41-42, с.312,328. 
20. Керсновский А.А. История русской армии. В 4 т.Т.2. М., 1993. 334 с.
21. Малиа М.Александр Герцен и рождение русского социализма.1812-1855. М., 2010. 568 с.
22. Молодая Россия//Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация / Ред. Е.Л. Рудницкая. М., 1997. С. 149
23. Нечаев С.Г. Община. Орган русских социалистов//Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация /Ред. Е.Л. Рудницкая. М., 1997. С. 295
24. Орлова Р. Последний год жизни Герцена//Вестник Европы. 2004.№11.Электронный ресурс. — Режим доступа: 
25. Пассек Т.П. Из дальних лет т.1.М., 1963. 519 с. 
26. Пассек Т.П. Из дальних лет т.1-2. М., 1963. 791 с.
27. Покровский М.Н. Декабристы. Сборник статей. М-Л.,1927. С.95
28. Спицын Е.Ю. «Российская империя XVIII — н. XX вв: полный курс истории для учителей, преподавателей и студентов. кн.2. М., 2015, 448 с.
29. Н. Стариков. Как Ротшильд шантажировал русского царя.17.08.2009. Интернет-ресурс. // https://nstarikov.ru/blog/1829 (дата обращения 13 января 2019). 
30. Н. Стариков. Кто финансирует развал России. От декабристов до моджахедов. СПб., 2014. 288 с.
31. Тургенев Н.И. Россия и русские. М., 2001, 744 с.
32. Тучкова - Огарева Н. А. Воспоминания. М., 1959. 382 с.
33. Чичерин Б.Н. Письмо к издателю «Колокола» // Чичерин Б.Н. Философия права. СПб.: Наука, 1998. С. 368. Чичерин Б.Н. Воспоминания: В 2т.М.,2010. Т. 1. С. 391.
34. Фолина А.И., Тесля А.А. «Польский вопрос» в публицистике А.И. Герцена (в первые месяцы 1863 года)//Электронное научное издание «Ученые заметки ТОГУ» 2015, том 6, №4. С. 331-341.
35. Эрлих С.Е. История мифа («Декабристская легенда» Герцена) 2006. 268 с. 
36. Эйдельман Н.Я. Удивительное поколение. Лица и судьбы. СПб., 2001. 376 с.