21 апреля 2017 г. прозвучал доклад д.филос.н., профессора СПбГУ Константина Семеновича Пигрова «Русская революция: экзистенциальный взгляд».

Ведущий семинара — доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.







К.С. Пигров: Мы придумали вместе название: первую часть придумал Александр Александрович, а вторую часть я придумал — «Русская революция: экзистенциальный взгляд». И эпиграф естественно из Тютчева, очень рифмуется с нынешней погодой:

Чудный день! Пройдут века —
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.

Вот это эпиграф. Теперь экзистенциальное введение.

Экзистенциальное введение

У меня четыре части, это первая часть, «Экзистенциальное введение». Оно начинается так:

30 лет прошло с 1987 года, когда на наших с Ермичёвым глазах сменилось поколение власти. Мы хотя и читали тогда Розанова и «Ферму животных» Оруэлла, но мы питали некие надежды и думали, что надо поддержать перестройку. Ну, слава Богу, мы не особенно так активно действовали, а довольно лениво, но во всяком случае сочувствовали. И сегодня, опять цитата из Тютчева, когда «новые садятся гости // За уготованный им пир», гости, которых 30 лет назад не было на свете, самое время спросить: что дала стране, отдельным людям революция 1980-х — 90 годов, и вообще, была ли это революция или это «революция» в кавычках? Новое поколение вроде опять изъявляет готовность идти на баррикады. Какие претензии предъявлять к власти на этот раз? В 1987 году протестная общественность — чем она возмущалась? Она возмущалась привилегиями (слово, которое забыто сейчас), она, эта общественность, требовала сноса дамбы и пыталась не позволить снести «Англетер», там были пикеты и так далее. Дамбу, слава Богу, не снесли, и она помогла избежать тяжелых последствий наводнений за эти 30 лет, а «Англетер» снесли, но финны построили «Англетер» снова точно такой же.

Это показательно. Что показательно? Слова «и снова точно такой же». Но люди, которые руководили этими, как я полагаю, абсурдными протестами… Ну вообще, разве это не абсурд — протестовать против сноса «Англетера»? Люди, которые руководили этими абсурдными протестами, в итоге прорвались во властную элиту и получили ощутимые в личном плане привилегии, хотя, в сущности, ничтожные. Что они получили? Чтó, они поняли суть бытия? Нет. Но зато они заняли лидирующие места в обществе и стали в основном богатыми. Но это ведь ерунда. Лучше ли эта новая властная элита, которая была сформирована в перестройке, чем советская властная элита? Я думаю, что нет, она не лучше, хотя и не хуже — и не хуже — она такая же. И наша с Ермичёвым, как я понимаю задача, этих молодых людей, которые сейчас исполнены протестного сознания, предупредить: мы это проходили. Другое дело, что молодые люди нас не услышат, а услышат, не примут во внимание, но мне кажется надо об этом сказать.

Если случится новый мятеж, и к власти придет новая властная элита, будет ли она лучше той, которая есть сейчас? Не думаю. В 2017 году «новые вопросы» столь же эфемерные: отдавать или не отдавать Исаакий РПЦ, что по большому счету совершенно всё равно, и масса всяких такого же рода принципиально не существенных абсурдных вопросов. Неистовая борьба с коррупцией столь же бессмысленна как борьба с привилегиями в 1987 году, особенно когда ими занимаются люди, — вот этой борьбой с привилегиями, — которые мало вообще в этом что-то понимают.

Вот это первая часть, «Экзистенциальное введение». Ну она отдает, конечно, Экклезиастом, как вы понимаете.

Не революция, а мятеж

Вторая часть. Я уже несколько раз использовал это слово, когда мы придумывали название, мы оставили слово «революция». Я думаю, что речь идет не о революции, речь идет о мятеже. И я бы лучше назвал это выступление не «Русская революция», а «Русский мятеж: экзистенциальный взгляд». Какая революция! Вся русская — и не только русская — история буквально вопиет к нам: сознательно задуманная и осуществленная революция как проект, осуществленный проект, она невозможна в принципе. Возможен только мятеж или бунт бессмысленный и беспощадный. Означает ли это, что революция как кардинальный, объективный поворот в развитии общества вообще невозможен? Конечно нет, революция возможна. Но что есть революция? Революция — это некая социальная стихия, не мы ее делаем, а это революция действует нами, которая использует нас, это не то, что мы творим историю, нет, это история просто действует нами как агентами.

Разумеется, та позиция, которую я здесь высказываю, это скорее всего философия модерна в общем-то. Со второй половины XIX века не только в марксизме, но и во всей философии модерна мы начали понимать, что люди не руководят революцией, они могут только профанировать ее в мятеж. А объективно происходящая революция использует людей вслепую как своих бессмысленных агентов.

Развитие биосферы земли некогда претерпело меловой период мезазойской эры, в результате которого остались огромные меловые залежи, это миллиарды и миллиарды моллюсков оставили после себя. Но эти моллюски не были субъектами преобразований земной коры, они были только агентами этого преобразования. Аналогично в процессе техногенеза происходит перераспределение тяжелых металлов тоже в земной коре, но мы не субъекты этой революции техногенеза, — а это действительно революция — а всего лишь ее агенты.

Но тут, конечно, все не так просто, потому что, как показал Макс Вебер, новоевропейская цивилизация вся целиком, вот этот поворот по крайней мере с XV века, это был процесс не объективно необходимый. Случилось так — речь идет о случайности — случилось так, что сознательная деятельность отцов-основателей новоевропейской цивилизации привела к необратимым сдвигам в эволюции социосферы, биосферы и геосферы, вообще говоря. И мы получили прежде всего, — что нам видно — мы получили прежде всего буржуазное общество. Мы получили объективный сдвиг, у истоков которого, как кажется, стояли выдающиеся умы. Так хочется подумать, что эти усилия Коперника, Декарта, Фрэнсиса Бэкона обернулись этой действительной революцией, породившей новоевропейскую цивилизацию. Но я думаю, или я сомневаюсь, скорее, что сознательная деятельность людей, замысливших такой проект, я сомневаюсь, что она может привести к объективным сдвигам. И если посмотреть на этот пример техногенеза («техногенез» я использую в смысле Александра Евгеньевича Ферсмана), техногенез на нынешнем этапе развития, который очень вероятно — очень вероятно — приведет к мировой ядерной войне, всё к этому идет, и исчезновению жизни в целом на земле, не только человеческой жизни, но и жизни вообще — чтó, это скачок из царства необходимости в царство свободы? И я бы в другом смысле повторил слова Плеханова. Помните, Плеханов говорил: «Не надо было браться за оружие». А что бы Плеханов сказал? «Не надо было браться за ядерное оружие». И я думаю, что все эти сознательные усилия этих великих умов — Коперник, Декарт, Фрэнсис Бэкон и так далее, все эти сознательные усилия людей благородных и стремившихся, будем полагать к лучшему, к чему они в конце концов привели? Они привели к интенсификации техногенеза, объективного процесса, который оказался вот этими людьми разбуженным. Хотя, конечно, даже Декарт, который может быть ближе всех мог бы догадаться, что такое техногенез, он конечно не думал об этом. И социальная революция как момент антропологической революции идет ведь сама собой, она не требует — не требует — сознательного участия, или сознательное участие она превращает в бессмысленное действо. То, как революция идет, она совершено не зависит от наших усилий и намерений. На поверхности кажется, что судьбы страны рождаются в борьбе честолюбий и амбиций, это как бы верхний слой. Честолюбцы надеются, что с помощью новых революций они исправят несправедливости. Но вообще говоря, если посмотреть на истории даже лидеров, ну, например, тех мятежей 1917 года, которые перед нами, если посмотреть даже на личные судьбы этих людей, то какая вообще говоря жалкая и абсурдная у них роль. Как абсурдна роль этих лидеров социальных потрясений, и никакая судьба страны в этих мелочных разборках, в этих схватках банд насильников, совершенно не решается. Речь идет совершенно о другом.

У меня был опыт знакомства с австрийским самодеятельным философом, я очень люблю самодеятельных философов. Этот австрийский самодеятельный философ был к тому же еще и миллионер. Это известный нам Кристоф Гюнцль, ныне, к сожалению, уже умерший. Он полагал, и он постоянно настаивал на этом, что будто бы перестройка, начавшаяся в 1987 году, началась с него, именно с Кристофа Гюнцля. Будучи на философском конгрессе, он встречался там с Фроловым, который был спичрайтером Горбачева, и вот будто бы Фролов усвоил эти идеи о новом мышлении от Кристофа Гюнцля. Кстати, работы Кристофа Гюнцля есть на русском языке, он позаботился о том, чтобы мы ознакомились с ним. И вот Горбачев осуществил идеи Кристофа Гюнцля, в результате и возникла вот эта самая перестройка наша.

Вообще я видел, как Гюнцль давал интервью журналистам немецкой газеты, это выглядело совершено прекрасно — смешно, наивно и трогательно. Ну вот человек думает, что он вообще определил судьбу России, он подал идею и вот она осуществилась, и с этой прекрасной благостной мыслью он и умер.

Что случилось в 1917 году? Да вообще страшно сказать, вот эта серия мятежей она не означает ровно ничего: не будь этой серии мятежей, всё главное всё равно случилось бы и при царе, и при Керенском, и как угодно. Как Лев Толстой описывал Отечественную войну 1812 года? Огромные массы людей ринулись с Запада на Восток, потом столь же необозримые толпы двинулись с Востока на Запад. И что? Да и ничего. Конечно в мятежах люди радикально перемешиваются. Если бы не революция, то моя мать, дочь церковного регента из Одессы никогда бы не познакомилась в Иркутске с моим будущим отцом, и меня бы вообще не было на свете. Но могу ли я на этом основании сказать, что я дитя Октября? Ну так как-то не очень. И вот это мой второй пункт, который я изложил — «Не революция, а мятеж».

Подлинное изменение бытия

Теперь третий пункт — «Подлинное изменение бытия». Подлинное изменение бытия вообще существует, оно трансцендентно. Мое действительное возникновение, не то, что там, поповна и этот мало мне известный человек, мой отец, не то, что они встретились, и мое возникновение с этим связано — нет. Мое действительное возникновение существует в другом плане бытия. И в этом другом плане самое важное, что я не тварь дражащая. Если я результат случайной встречи мужчины и женщины — он случайно оглянулся, она обернулась, и вот в итоге я появился — не в этом дело. Это не объяснить: тó, что во мне существует нечто, не сводящееся к твари дражащей. То неколебимое чувство достоинства, которое присутствует во мне, как и во всяком другом, этот абсолютно твердый алмаз, который, как помните, говорил Паскаль, может противостоять всем стихиям мира, он действительно во мне присутствует, как и в каждом человеке. Этот алмаз вовсе не есть результат именно случившегося в 1917 году мятежа. Он есть результат длительного, мучительного развития русской цивилизации совершенно в другом масштабе бытия. Он есть результат развития моего самосознания в русле этого развития русской цивилизации. И вот за это чувство достоинства я конечно испытываю благодарность десяткам и сотням людей, которые меня спасали, которые меня учили, которые открывали мне горизонты подлинного.

Вот в каком ключе существует подлинная жизнь, подлинное бытие. И я в своем достоинстве могу сказать «нет» не только миру, но и Богу. Но это достоинство моего «Я» к серии мятежей 1917-го года отношения не имеет.

Имею ли я, моя субъективность, некую надежду на позитивное участие в историческом процессе? Я не могу в духе Павла Самосатского утверждать, что будто бы: предположим, что у меня добрая воля, будто бы я могу свою субъективную волю, которая кажется мне доброй, утвердить в качестве закона мира. Ну как миф о Ленине выстроен, кстати говоря, совершенно не его противниками: мол, помните, как заканчивается это знаменитое произведение о Ленине, что когда Ленин умер половина человечества рыдала о нем. Они должны были рыдать, когда он родился. Т.е. мысль автора состоит в том, что вот Ленин погубил Россию, человечество и вообще весь мир. Какая ерунда, я думаю, что нет. Я не случайно здесь назвал Павла Самосатского как такого еретика, что я, мол, могу собственной дерзновенной рукой, хотя и с благой волей, сдернуть бога за бороду на землю и заставить его работать на пользу народного хозяйства. Вовсе нет. Вот это третья часть.

Что делать?

И теперь четвертая, это как бы финал. Что делать в атмосфере надвигающегося мятежа? Мятеж — это такая форма деятельности, мало обращают на это внимания, — когда люди вынуждены заниматься не тем, что они умеют, не тем, к чему они предназначены своим образованием, своими способностями, историей своей жизни, историей жизни своей семьи и историей той культуры, в которой они находятся. Вовсе нет. Что такое мятеж в этом ключе? Мятеж — это национальный всплеск дилентантизма. И вот если проследить историю Октября, то этот всплеск дилентантизма иногда с положительными результатами, там скажем, как Циолковский, иногда с отрицательными, он все время присутствует. Поэтому как я думаю чтó нужно делать сегодня, когда в атмосфере страны опять сгущается настроение мятежа? Ну, укрывшись за стеной в непогоду, вы наверно это помните, это цитата из Платона — «укрывшись за стеной в непогоду» — надо постигать себя и хорошо делать СВОЁ дело, своё дело, не надо заниматься чужими делами. Дело не в том, что у нас воруют, дело в том, что у нас врут. Причем дело не в том, что у нас врут другим, дело в том, что врут самим себе. Ну и кто может сказать про себя, положив руку на сердце, что он умудрился никогда себе не соврать? И я думаю, что национальная задача нашей культуры — научиться говорить правду самим себе. Вот так мы осуществляем свое достоинство перед собой и страной. И кстати говоря, в этом случае никто не может нас упрекнуть в аполитизме: «Как! Ты не хочешь свергать эту заевшуюся клику?! Ты аполитичен, ты ведешь себя неправильно…» Нет, если мы хорошо делаем своё дело, никто не может упрекнуть нас в аполитизме. И с этой точки зрения хорошо делать свое дело — это и есть подлинный патриотизм — исполнение долга перед собой, перед страной и перед миром.

Спасибо.