Скачать стенограмму


«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА

Ведущий семинара – доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.

30 марта 2012 г. Доклад Германа Григорьевича Филиппова, заведующего кафедрой философии Академии государственной службы, «О недалеком будущем философии как учебной дисциплины и отрасли научного знания».


А.А. Ермичёв: Добрый вечер, товарищи! По традиции я сначала скажу чтó мы планируем на апрель. Мы планируем два заседания, каждое из которых, на мой взгляд, чрезвычайно интересное и имеет самое прямое отношение к тематике нашего семинара. Итак, 20 апреля в этом зале, в это же время, в 18.30 – Ольга Леонидовна Фетисенко, талантливейший современный историк русской литературы представит нам две книжки, одна вышла недавно, а вторая выходит на днях. Ольга Леонидовна Фетисенко представит книги: «Пророки византизма. Переписка К.Н. Леонтьева и Тертия Ивановича Филиппова» и «Гептастилисты»: Константин Леонтьев: его собеседники и ученики». А 27 апреля, в последнюю пятницу, к нам приедет из Саратова замечательный ученый, переводчик, в частности тестов Германа Когана и издавал их здесь, Владимир Николаевич Белов. Он выступит с докладом, который называется «Русское неокантианство: особенности его становления и развития». Это имеет очень живое отношение к нам еще и потому, что как вы все превосходно знаете, истинно русский философ Владимир Францевич Эрн, в 1910 году выступил против появления первого номера журнала «Логос», который позиционировал себя поначалу как журнал неокатинский. Так что особенности русской истории и неокантианства они могут быть очень интересны, тем более, что Владимир Николаевич превосходный ученый и превосходный знаток отечественной философии. Вот такие у нас намечаются на апрель два заседания – 20 и 27 – пожалуйста, пометьте в своем дневнике и возможно вы захотите прийти.

На май у нас запланировано проведение небольшой конференции, посвященной Герцену, и, возможно, мы построим расписание таким образом, чтобы заглавный доклад этой конференции сделает Константн Глебович Исупов, который сейчас работает над сборником «Александр Ивановича Герцен: Pro et Contra». В мае мы посвятим наше заседанию Герцену в связи с приходящим его юбилеем, это бесспорно.

Что касается нашего сегодня заседания. У нас сегодня с докладом выступит Герман Григорьевич Филиппов профессор заведующий кафедрой философии Академии государственной службы, «О недалеком будущем философии как учебной дисциплины и отрасли научного знания».

Г.Г. Филиппов: Теперь мы по-другому называемся.

А.А. Ермичёв: А как вы называетесь?

Г.Г. Филиппов: Северо-Западный институт-филиал федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации».

А.А. Ермичёв: Это, видимо, наполняет ваши сердца трепетом и гордостью?

Г.Г. Филиппов: Да, трепещем бесконечно.

А.А. Ермичёв: Герман Григорьевич разослал вовремя тезисы своего выступления и сейчас он просит Вашего внимания на 50-60 минут.

Г.Г. Филиппов: Одерните, я прекращусь.

А.А. Ермичёв: Хорошо. Герман Григорьевич, у нас такие порядки: после Вашего сообщения Вам будут заданы вопросы из публики, а потом пойдет обмен мнениями о том, что Вы нам скажите. Пожалуйста!


Г.Г. Филиппов: Тема моего доклада – «Об обозримом будущем философии». Александр Александрович посетовал на некоторую неявку, т.е. отсутствие аншлага тем, что я не артист. Поэтому я учел критику и постараюсь в какой-то мере почтенную публику потешить. Ну, это попозже. Логика моего изложения будет такой. Сначала о состоянии философской мысли, которая имеет место, затем о том социальной реальности, которую надо бы отражать нашей философской мысли, если она мысль. Ну и третье – это те вероятные парадигмы и позиции, которые придется, хочет того или нет наша философская мысль, занять в обозримом будущем.

Начнем с первого. Вопрос об обозримом будущем философии интересен нескольким группам пользователей. Под пользователями я разумею лиц, которые не по-любительски, а профессионально связаны с философией и интересуются ею. Во-первых, это преподаватели философии, которые должны читать уже с этого года курс философии в новом государственном стандарте для бакалавров, в котором не прописаны ни дидактические единицы так называемые, ни программы курса, ни основные вехи. Поэтому преподаватели должны будут сами решать, т.е. не преподаватели, а кафедры, и, возможно, ученые советы вузов должны будет решать проблему – чем наполнять этот самый курс, учитывая, что сейчас на балакавриат идет поколение егэшное, которое характеризуется клиповым сознанием и знаниями так сказать мусорного порядка. Поэтому конечно преподавателям придется решать, что же им преподавать. Если читать по тем рекомендуемым учебникам вроде Губина и Сидориной, то не то что студенты, а аспиранты вряд ли сообразят, что они должны знать по философии. Поэтому нам предстоит эту тяжелую проблему для практиков как-то решать.

Во-вторых, пользователи могут интересоваться и методологическими рекомендациями. Дело в том, что в любой дисциплине, в любом исследовании неизбежно приходится прибегать к методологии, и, естественно, тут требуются философские рекомендации. И если их нет, то в конкретных отраслях, в конкретных исследованиях наступает известного рода ступор или пустая болтовня. Скажем, экономисты начинает спорить о том, что такое случайность и какова наука экономическая статистика, если оная изучает случайности. А если случайное это явление беспричинное, то выходит, что экономическая статистка изучает чудеса, что нелепо уже по определению. Т.е. спор о том, что есть случайность и какова причина случайности, откуда она идет – это, собственно, методологический спор, который нужен для практиков, чтобы им определиться в построении своих наук.

В третьих, методологические рекомендации, в общем-то, нужны и практикам управления. Потому что принятие решений, особенно на обозримую перспективу, скажем, не на краткосрочный период 1-3 года, а хотя бы на 5-10, лет требует определенных методологических рекомендаций такого типа, что стоит ли спорить с объективными экономическими законами. Или же записать долгосрочную концепцию. У нас есть такая концепция долгосрочного развития России, где сказано, что мы будем расти в ближайшие годы со скоростью 6 процентов в год, ВВП будет расти. Но такого рода прогнозы расходятся с эмпирическим и весьма твердым законом Оукена в экономической науке, согласно которому рост в 3 процента, в 3 только, возможен лишь при том условии, если население растет со скоростью 2,5-3 процента в год. У нас ничего подобного нет, и естественно планировать двойной рост можно только в идеологическом плане. Ну и в результате этого приходится всякого рода документы подправлять, и, как наверно известно, у нас принимаемый ныне бюджет на три года приходится подправлять многократно. Вот в прошлый раз, когда трехгодичный был бюджет принят, то его 20 исправляли. В этом году, принятый в декабре, уже дважды подвергался правке и это означает, что, видимо, не все методологические рекомендации были соблюдены.

И в-четвёртых, сами исследователи в области философии, которые по должности являются преподавателями или крайне редко собственно исследователями тоже нуждаются в каком-то прогнозе, что же ожидает нашу философию и в каком направлении надо работать.

В этом плане надо кратко сказать о том состоянии, в котором пребывает философская мысль – наша и зарубежная. Здесь можно сказать так. Состояние нынешней философской мысли можно охарактеризовать в целом как суемудрие и суесловие. Потому что череда последних мировых конгрессов по философии не дала никаких новых философских идей, только лишь в разной тональности перепевается идея направленности на глобальное развитие, что глобализм – наш путь. И вот в разных тональностях, не только в минорных, но и в мажорных, ее обсуждают.

Что касается постмодернизма, который широко представлен и за рубежом и у нас, то он, в общем-то, представляет собой ярко выраженное камлание с помощью мудреных слов, взятых из естествознания и превращенных по манере Андрея Платонова в теоретический Чевенгур. Т.е. получается такая вещь, когда мудреные естественнонаучные понятия типа «пространства», «времени», «консистенции», «когеренции» применяются в толковании очень вольном. В результате они теряют свой смысл. И на это уже неоднократно обращали внимание крупные физики. Вот у нас как-то прошла незамеченной книга Сокала и Брикмона «Об интеллектуальных уловках», которые разбирают вот эти философские идеи постмодернизма и показывают, мягко говоря, неадекватный характер использования терминологии. Говорить о «траектории демократии, говорить о «виртуальности социального пространства», о «движении мысли свыше скорости света», ну и так далее, это значит войти в сильное противоречие с современной естественнонаучной терминологией, практикой и логикой. Но это не смущает авторов, имя которым очень большое, и это делается у нас очень широко. Причем это поветрие распространяется далеко за пределы философии. Еще в 2000-м году известный социолог Ирина Анатольевна Бутенко в журнале «Социологические исследования» разразилась очень злой статьей по поводу такого же рода процессов в теоретической социологии, где суесловие заменяет теорию. Это сейчас особенно характерно для политологии, политической философии, где тоже широко употребляются термины, заимствованные из самых разных дисциплин, в том числе из естествознания, но истолкованные в очень вольной манере. В результате получается, что выводы, следующие отсюда, имеют, мягко говоря, романтический характер. Таким образом, надо сказать, что здесь тоже имеется свидетельство о неблагополучии.

Еще один показатель состояния нашего философского знания – это маленький обзор тем докторских диссертаций, публикуемых в качестве аннотаций в журнале «Бюллетень ВАК». Если их посмотреть, то конечно я могу выступить в роли артиста и повеселить публику почтеннейшую зачитыванием названий этих тем. Я не буду злоупотреблять, но некоторые названия я все-таки зачту, чтобы показать в каких пределах вращается наша философская мысль. Ну, скажем, «Онто-гносеологические и философско-методологические основания научного знания о связях с общественностью». Не сразу сообразишь за этим зубодробительным названием смысл. Но есть проще. «Архитектоника культуры», «археология истины» «дизайн истины», «свобода в самоорганизации универсума и человека», значит, понятие свободы применяется к универсуму, это конечно большое открытие. Но есть и такие завуалированные формулы: «Мужские пространственно-ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции», т.е. если по-русски, то это значит, куда посылать: «в», «на» и «к», видимо, это имеется в виду (смех в зале). Названия есть и такие более близкие к жизни. «Феномен желания: философско-антропологический подход, «онтология сервисной реальности», «философия любви», ну и так далее. Вот такого рода формулировки конечно можно называть открытием новых направлений как полагается по требованиям ВАК, но пользователи философии вряд ли одобрят и возьмут на вооружение такого рода сообщения.

В результате такого рода ситуации я должен сказать, что есть еще и ряд других направлений, которые отмечаются исследователями в области философ. Скажем, есть такой философ в Институте философии Никифоров А.Л., который уже сделал несколько выступлений статейных в разных журналах о существовании литературной философии, которая представляет собою размышление автора о потаенных мотивах авторов художественных произведений при создании оных. Вот глубокое проникновение в самую суть творческой лабораторий давно умерших мыслителей становится способом порассуждать о том, как, скажем, тот или иной автор «варил» те или иные художественные образы, руководствуясь теми или иными философскими принципами. Такого рода литературная философия хорошо читается, но только узким кругом людей, которые склонны к романтическому восприятию действительности.

В то же время надо отметить, что простой расчет количества публикаций в журнале «Вопросы философии», главном нашем журнале, и тем докторских диссертаций «Бюллетеня ВАК» позволяют сказать, что наша философская мысль абсолютно равнодушна стала к реальности естественных наук и технических наук, прикладных наук. Я вот посчитал, что за последние годы в журнале «Вопросы философии» статьи по философским вопросам естествознания составляют от 2 до 4 процентов публикуемых статьей. Что касается объявлений в «Бюллетене ВАК», то там процент и того меньше – 2 процента докторских диссертаций, которые, надо полагать, непременно будут защищены, они вышли на конвейер и их ничего не остановит в достижении искомой цели. Так там 2 процентов только диссертаций посвящены философским вопросам и проблемам естествознания, техники и прикладных наук. Это при том условии, что наука почему-то обвалом создает все новые и новые открытия, которые в общем-то, видимо, нуждаются в методологическом и мировоззренческом объяснении. Но, увы, этого нет.

Почему такое происходит? Это анализ другого рода. Моя задача отметить, что пользователи, к сожалению, не получают того, что они хотели бы получить от современного состояния философской мысли. Тем более, что излагать материал на уровне малопонятных терминов студентам или аспирантам – бесполезное занятие. Скажем, аспиранты, которые вынуждены слушать курс «История и философия науки» не имеют учебника, который бы рекомендовал Министерство. Министерство рекомендовало только в качестве дополнительной литературы один учебник – учебник Губина и Сидориной. Больше ни одного учебник не рекомендовано даже в рамках дополнительной литературы, хотя учебников таковых, я посчитал, насчитывается более полусотни уже, потому что в каждом регионе эти учебники создаются. Сейчас, правда, этот процесс приостановлен очень простой вещью. Министерство образования при аккредитации вуза перестало считать в первых трех рядах показателей количество изготовленных учебников даже с грифами Министерства. На первый план вышли научные монографии, поэтому процент выпускаемой учебной литературы на местах резко сократился, предпочтительней давать монографии.

Вот в таких условиях, естественно, конечно, поставить вопрос о том, что же будет дальше, что мы должны далее производить? Если дело пойдет по накатанной колее, то философия превратится в беседы и камлание узкого круга мудрецов, которые понимают друг друга и равнодушны к окружающему миру и поступать будут по принципу Гегеля: если факт не соответствует действительности, тем хуже для факта. Если люди меня не понимают, тем хуже для людей, пусть будем мы в своем кругу обсуждать эти проблемы. Но что делать с остальными пользователями – это большой вопрос.

А почему это нужно как-то изменять? По той простой причине что социальная реальность изменилась и изменяется очень сильно, или говорят как нынче, «круто». Надобно признать тот факт, что наша человеческая цивилизация вступила на путь инволюции, т.е. она начала стареть, она прекратила восходящий путь и движется уже по нисходящей линии. Хотя официальные документы утверждают, что у нас впереди, в частности, в нашей стране, к 2020 году наступит «ясный полдень светлого дня». Это я цитирую либеральный манифест, который был изготовлен год назад ИНСОРом, это Институт стратегического планирования, который курирует президент Российской Федерации независимо от фамилии. Это, так сказать, президентский манифест насквозь либеральный и он уже достаточно широко обсуждался и обсуждается в экономических журналах, в частности в «Российском экономическом журнале» за прошлый год был целый ряд статей об этом. Там совершено твердо высказывается мнение, что впереди нас ожидает «ясный полдень светлого дня», согласно которому наш экономический и социальный рост безграничен. Такого рода надежды связывают либо с надеждой на безграничные возможности науки, на то, что она пойдет дальше больше и сильнее и решит все наши проблемы. Нам останется только рутинная задача – применить великие открытия, преподнесенные нам наукой.

Но если, однако, посмотреть на реальную экономическую статистку, которая представлена ООН, разработками различных разведывательных ведомств и официальных органов крупных стран, скажем… Они опубликованы, это ни от кого не секрет, например, доклад начальников разведывательных штабов США о мире к 2025 году, он опубликован на русском языке, у нас продавался, в библиотеках имеется. В этом докладе имеются не только общекачественные характеристики, но и количественные показатели нашего будущего. Прежде всего, ООН опирается на большое количество статистических данных, собранных по большинству стран ныне живущих и действующих. И получается такая характерная картина, с которой философы вынуждены будут считаться. Картина такая. В мире наблюдается неуклонный рост бедности. Вот по данным ООН за последние 30 лет количество бедных в мире резко возросло. Бедными считаются люди, которые живут менее чем на 2 доллара в день, а верхний предел бедности – это 4 доллара в день. Я думаю, что все хорошо могут прикинуть, каково жить на 4 доллара в день и что это будет за жизнь. Я думаю, что лица пенсионного возраста это особенно ясно могут себе представить. И говорить о том, что рост численности такого населения вряд ли можно считать позывом к бесконечному прогрессу. То, что растет ВВП на душу населения, оказывается, по данным ООН слабым показателем наших успехов, потому что рост ВВП это среднестатистическая характеристика и она сродни такого рода примеру. Скажем, мой сосед ложится спасть голодным, я съедаю на ночь курицу, в среднем каждый из нас съел по полкурицы. Картина красивая, но не для всех. И вот этот рост ВВП оказывается показателем растущего расслоения. По данным ООН есть вообще какие-то страшные цифры, что за последние полвека разрыв между бедными и богатыми поднялся до нескольких сот раз. А сейчас по последним данным, причесанным и благопристойным, разрыв в мире в целом 1:16, т.е. растет численность среднего класса немножко. Быстро растет число бедных, сокращается количество богатых, но при этом именно богатые приобретают все больший процент национального богатства. А когда мы соединяем вместе доходы Абрамовича, Прохорова и нескольких других олигархов, и с другой стороны, кучки пенсионеров достаточно большой и делим на всех, то получается очень хорошая цифра. Поэтому показатель ВВП на душу населения не является адекватным для понимания социальной реальности. Не случайно два года назад президент Франции Саркози выступил с инициативой создать комиссию из крупных ученых-экономистов для пересмотра вот этих статистических подходов и вариантов. Потому что оказывается, что доходы домохозяйств не имеют прямой пропорциональности с доходами на душу населения. Т.е. на душу населения доходы растут, а доходы домохозяйств при этом не растут, а даже падают.

Я вам приведу маленький конкретный пример. Кто живет на 4 доллара в день? В нашей стране таковых людей 45,3 процентов, это по данным нашей официальной статистики. Причем у нас ВВП на душу – за 9 тысяч долларов. В Беларуси ВВП меньше 7 тыс. долларов на душу, но при этом живет процент населения менее чем на 4 долларов только 16 процентов, т.е. в три раза меньше. Т.е. ВВП и доходы индивидуальные реальные оказывается, не вполне пропорционально выражают суть богатства. Т.е. это я клоню к тому, чтобы подчеркнуть, что мир характеризовался неотвратимой тенденцией к неравенству. Т.е. социальное неравенство становится реальностью, которую никак не могут преодолеть никакие усилия различных стран.

Более того, в целом ряде регионов идет процесс абсолютного обнищания. Это юго-восточная Азия и Африка ниже Сахары, там вообще что-то ужасное, когда там в ЮАР 50 процентов населения безработные, когда у большей части до 2 долларов в день и т.д. Вот это приводит к тому, что в реальности происходит такая интересная картина. Стабилизация и рост благосостояния наблюдается в тех странах, в которых имеются более жесткие, менее демократические и даже совсем не демократические режимы. А в тех странах, где демократические режимы побеждают, там оказывает дело плохо. Скажем, страна Замбия, раньше Родезия. Когда она была Родезией, она была житницей пшеничной всей Африки. Сейчас она живет на подачки ООН, себя не прокармливает. ЮАР во времена жестокой фашисткой расовой диктатуры была весьма богатой страной. И не белое население (там четыре группы всего, одна белая, а три остальных разноцветных), вот это небелое население имело 3-4 раза в неделю в семье на обед мясо и ежедневно овощи и фрукты. Когда они распростились с диктатурой фашисткой и с сегрегацией, то наступило массовое обнищание населения, несмотря на то, что эта страна имеет богатейшие минеральные ресурсы, 12 процентов всех урановых залежей мира. А золота уж там немерено, и уран они добывают, так сказать, как побочный продукт золотоискательства.

Но в то же время другие станы, которые не попали в колею модернизации оказались весьма успешными. Скажем Индия, которая в годы кризиса 2008-9 испытала рост на 7 процентов. Но при этом характерно, что там отнюдь нет демократических преобразований, там государство очень жестко планирует экономику. Более того, у них там сохранено пятилетнее планирование, и в документах официальных сказано, что они хотят строить общество по социалистическому образцу, а для этого применяют весьма жесткие режимные политической меры. Я уж не говорю о Китае и так далее. Т.е. получается, что наклевывается такая идея, что эра модернизации, прежде всего политической, демократической, не совпадает прямо пропорционально с развитием экономики. И наоборот, что успешность развития экономики связана с повышение уровня, что ли, организованности и организации всей жизни общества.

Отсюда следует такой вывод. Поскольку экологический кризис уже зашел за точку возврата, поскольку ресурсы земли не неисчерпаемые и надежды на их приращение нет, а население растет, то вывод такой. Земля уже не в состоянии прокормить имеющееся количество населения. Поэтому неизбежен рост социального неравенства, при котором одна часть общества больше будет нищать, а меньшая богатеть. И в результате этого необходимо будет для обеспечения социальной стабильности применять все более жесткие меры политического управления. И тогда придется сменить и философии свои парадигмы рассмотрения будущего общества. Т.е. парадигмы типа «глобализация – наш путь», «модернизация – магистральное направление нашего развития», «демократия – это единственный выход из всех наших бед», придется тогда от этого отказываться. Потому что существует такой закон и в политической философии, и в конкретной политологии, который гласит, что из кризисных ситуаций не существует демократических способов выхода. Намеки на эту идею были уже в Античности сказано, когда древние мудрецы, начиная с Аристотеля, Полибия и Платона говорили, что демократия – это прежде всего выборы. При многократном повторении этой процедуры они приводят к власти посредственных лидеров, потому что голосуют не за лучшего, а большинство голосует «за такого как мы», который обеспечит стабильность и ничего не изменит, ибо лучше привычная беда чем неведомое счастье. И по этой причине с каждым туром выборов лидеры государства, политические лидеры будут иметь все более пониженный уровень своих способностей к руководству страной, государством и так далее.

Вот эту ограниченность демократии в древности очень четко сформулировали, сказав, что демократия т.о. закрывает путь к концентрации ресурсов в нужное время в нужном месте. Она предполагает разнообразные длинные процедуры обсуждения при принятии решений, когда решения нужно сделать вовремя. На практике мы знаем, как это получается. Сошлюсь на пример на известного лидера Явлинского, который в 1990 году был полгода, шесть месяцев заместителем председателя совета министерство РСФСР и был освобожден от этой должности в виду затягивания принятия решений. Он искал такие решения, которые бы не имели отрицательные последствий, а были бы только положительными и хорошими для всех. Как оказывается, еще в древности было известно, что таких решений не может быть. Такие решения в принципе невозможны, и находить идеальное решение как не опоздать на давно ушедший поезд это конечно дело чисто мыслительных виртуальных игр. И в древности еще было достаточно ясно выяснено, что в сложных ситуациях решения надо принимать быстро, даже если оно может быть не самое лучшее, но оно позволяет его реально осуществить. Решение надо принимать на основе имеющейся базы данных и поэтому всякое решение будет иметь вероятностный характер, но не абсолютный. Ну и наконец, это решение должно характеризоваться принципом единоначалия. Известно, что в нашей российской армии Керенский сделал такую демократию, что в каждом воинском подразделении командир и комиссар имели равные права и в равной мере участвовали в принятия решений. Ну и что из этого получилось известно. Каждое выступление воинской единицы начиталось с митинги – «в кого будем стрелять», «сколько времени будем стрелять», «как будем стрелять», «что будем делать», и так далее. Ну и вот это неединоначалие привело к тому, что наша российская армия, которая насчитывала около миллиона на западном направлении, бежала от 300 тысячной германской армии, пока, в общем-то, не закончилась это самое двуначалие с тем, что комиссар был подчинен командиру безоговорочно. Т.е. демократия как способ управления давно уже поколеблена в этом царственном положении на троне. И чем сложнее социальная ситуация, чем меньше ресурсов, чем больше едоков, чем больше проблем, тем менее возможностей остается для демократии. В настоящее время социальная ситуация в мире такова, что эти 7 миллиардов населения требуют пищи, которой, однако, обеспечить невозможно.

И, как уже с древности было выяснено, открывается возможность четырех вариантов решения этой проблемы, о которых можно так сказать. Ну вот что можно сделать, когда невозможно применить формулу Христа как пятью хлебами накормить пять тысяч? Тут только четыре варианта возможно.

Это уменьшать душевые нормы употребления, но до пределов, потому что можно конечно переводить население на сокращенный паек, но долго невозможно, потому что есть пределы. Скажем, надо в нашем климате дать каждому гражданину 2 020 килокалорий в сутки, а если меньше, то он и работать не сможет и существовать будет трудно, он будет вечно мерзнуть и будет не выполнять норму, и вообще будет социально неполноценным существом. Он высохнет, заболеет и будет никудышный работник.

Второй вариант – это заменять хлеб насущный эрзац-пищей. Давнишний способ. Т.е. заменять натуральные продукты продуктами искусственного порядка. Вот во время серьезных войн такие вещи давно делались. В последней войне, во Второй мировой, «горячей» это делалось в Германии, но оказалось, что тут тоже есть предел. Новейшие изыскания, типа кормить людей без жировых вкладов, кормить людей прямым вливанием в вену глюкозных растворов, корить без всякого балласта прямо из тумб как космонавтов, питаться монашеским образом или употреблять различного рода сыроедение (не сыр есть, а все сырьем есть) – все эти рецепты оказались нереальными. И даже пропаганда вегетарианства, увы, с медицинской точки зрения ныне отринута. Вегетарианец полный, да еще в течение всей жизни, это человек, который имеет много проблем по здоровью, по работоспособности и по интенсивности мыслительной деятельности. Поэтому невозможно все время питаться продуктами, которые неестественны для нашего организма. Такие опыты были, но, увы, только во время войны. Во время войны конечно люди едят отвар их хвойных иголок и жуют это. Едят суп, где сварена кожа от ремней, употребляют различные настои ольховых шишек, но это только может быть временно и не долго.

Третий способ – это заменять потребность в хлебе насущном другими потребностями, которые легче, точнее дешевле поддаются удовлетворению. Скажем, зачем кормить доброкачественными продуктами, лучше давать планшетники, айпеды, айфоны, смартфоны и т.д., которые вполне могут переключить интерес человека к другим способам. Конечно, это тоже эффективный способ, но не бесконечный, потому что когда-то надо и пищу принять, не все же время смотреть порнуху по интернету. Хотя, как утверждают наши провайдеры, 80 процентов пользователей интернетом в нашей стране смотрят порнуху, преимущественно молодежь, но, правда, старые тоже не брезгуют этим делом, провайдеры вот так вот говорят.

Ну и, наконец, четвертый способ – это сокращать число едоков. Это конечно самый сильный способ, но он расходится с общепринятыми нормами морали, права и т.д. На деле во все времена, все государства использовали все эти 4 способа, но в разной пропорции. Понятно, что других вариантов нет, рассчитывать на то, что у нас появятся какие-то новые не возобновляемые ресурсы или мы сумеем ограничить потребление возобновляемых ресурсов нет. Ну всякие там расчеты, что наука откроют нам источники энергии, которые все решат, это не точно с точки зрения естествознания. Ибо если мы будем производить новые энергии для своих нужд, то это кончится перегревом атмосферы, но уже при 42 градусах наш мозг, как известно, выходит из строя. Кто болел и имел температуру 42 градуса знает, что такую температуру выдержать трудно сутки-двое, мозг сваривается. И поэтому надежд на то, что мы энергию приобретем, используем для наших нужд мы, но тем самым разогреем атмосферу, закончится для нас очень печально и поэтому рассчитывать на такого рода перспективы нет никакого смысла. Т.е. это означает, что наши возможности цивилизационного развития подходят к пределу использования. И, следовательно, надобно менять стратегию управления обществом, а философии надо менять свой подход, свои парадигмы к тому, что происходит.

Ну и что тогда остается делать философии? Философии, видимо, придется отказаться от стародавних парадигм бесконечного оптимистического прогресса, потому что, как говорится, на всех не хватает и будет все меньше. Социальное неравенство не может продолжаться долго, ибо это приведет к бунту и взрыву, его нужно держать в определенной узде. И если оно будет слишком сильным, то начинаются бунты. Скажем, в Америке состояние Била Гейтса, там что-то около 50 миллиардов, составляет всего 0,3% бюджета США и малозначимо. А вот в Египте, где ВВП много меньше состояние Мубарака оценивается не менее чем в 3% от годового бюджета страны. Это говорит о том, что социальное неравенство кричащее. И это вызывает такого рода бунты. Поэтому стратегия государственного управления, политического управления неизбежно должна быть связана с определенного рода жесткими мерами по урегулированию и верхнего предела богатства и нижней бедности. Но для этого остается только один путь – переходить к более жесткой организации общества. Поэтому, по-видимому, будущее философии заключается в переходе к другой парадигме – парадигме соотношения свободы и организованности. Причем под организованностью не стоит понимать традиционно дисциплину, порядок, приход, уход по звонку, жесткие наказания за отступление от норм организации. Нет, это конечно все сохраняется, но главное в другом. Суть организованности, как то социальной организованности, которую общество применяет и дальше будет вынуждено применять – это следующая парадигма. Прежде всего, каждый человек – это член определенной корпорации, и его социальный статус во всех других сферах определяется статусом его в данной корпорации. Все другие его социальной роли зависят от этой роли, как он выполняет себя в качестве единицы данной корпорации, где он удовлетворяет свои основные потребности.

Надо сказать, что это не какое-то открытие. Если угодно, современная Германия, которая сейчас выдержала кризис достаточно хорошо, выдержала его благодаря политике трипартизма, т.е. три главных субъекта общества между собой соглашаются в проведении определенной политики путем взаимных услуг и компромиссов. Это государство, бизнес и профсоюзы. Но надо сказать, что это не открытие Меркель, это, в общем-то, идея, извините, Адольфа Гитлера, который установил это трипартиское отношение государства, бизнеса и профсоюзов, т.е. трудового элемента. И очень жестко поддерживал. Как он обещал в «Майн Камф» и как осуществил на практике предпринимателям, бизнесу будет позволено иметь прибыль на капитал в размере 4-5 процентов, не больше. Все остальное – в доход государству, чтобы строить бесплатные квартиры для рабочих, строить автобаны, создавать заводы автомобильные, на которых будут производиться автомобили для каждой семьи, строить радиозаводы, которые позволяют в каждой семье радиоприемник, тогда это было вроде нашего телевизора. Обеспечивать развитие социальной сферы. И так далее, что он на практике и осуществил. А вот все остальные деньги шли на решение проблем социальных, военных и т.д. В настоящее время в Германии фактически этот трипартизм тоже воскрешен и очень успешно действует, потому что все стороны договорились, понимая, что перевес любой из сторон вызовет нарушение социального мира и социального баланса. Поэтому, как говорит наш главный теоретик экономический, «надо делиться». Вот эта дележка и обеспечивает такого рода баланс. Ну а для того, чтобы эту дележку осуществить, нужна не только неформальная согласованность партнеров, но прежде всего жесткие требования и парадигма со стороны государства, что делается через законодательные акты, которые регламентируют в очень сильной степени поведение граждан. Но также и через неформальные способы. Скажем, такое популярное на Западе явление как соседство наблюдение, когда соседи, извините, «стучат» друг на друга по всем случаям. Скажем, в Финляндии: «У моего соседа уже неделю в окне не появляется кошка, которая обычно там сидела. Не ударил ли он ее, не выкинул ли, не отправил на помойку?» Если оказывается, что он это сделал, то такому соседу лучше вообще уехать из этой местности, потому что там такого рода культ благоприличия. То же самое в США. Преподаватели знают, что наши студенты, которые пытаются поступить в американские университеты, сталкиваются с абсолютным неприятием списывания. В нашем учреждении были случаи, когда девочки (мальчики на это неспособны) пытались поступить в американские университеты, ну и как обычно… Причем, на бюджетные места, там такие вещи есть, благотворительные. И вот на экзамене для того, чтобы увериться в своих силах они заглядывали в шпаргалку, все-таки проверить, не соврала ли там что-нибудь? Но как только обнаруживался факт использования нетрадиционных материалов, то сразу же на соседней парте поднималась рука, подзывали экзаменатора и девочка с этой соседней парты говорила «вот она списывает». Ее сразу удаляли с экзамена с такой формулировкой: «Никогда впредь не имеет права поступать в американские университеты». Жесткая формулировка, расстрельная. Когда потом после этого дела спрашивали эту доносчицу «зачем ты это сделала?» Он говорила «если бы я этого не сделала, то соседка на третьей парте видела, что та использовала шпаргалку и видела, что я заметила этот факт. Если бы она сказала это экзаменатору, то бы и эту девочку убрали с экзамена и меня тоже. Поэтому я должна это делать во имя того, чтобы был порядок». Вот такого рода правила неформальные действуют очень сильно и дополняют те законодательные регламенты, которые широко используются. Поэтому не стоит думать, что грядущая организованность общества является каким-то чрезвычайным делом, чем-то абсолютно новым. Это просто экстраполяция существующего уже порядка.

Но это будет означать, что и для философии придется признать, что главной проблемой оказывается уже не происхождение философии, не основной вопрос философии, не проблема свободы человека, а пробелам соотношения свободы и организованности. Причем под организованностью понимается соответствие оптимальным, научно может быть даже обоснованным нормам поведения и предупреждение отклонения от них. А свобода – это всего лишь набор ограниченных вариантов человеческого поведения, которые доступны или разрешены данным обществом. Почему так произойдет? Да потому что у человечества в условиях неуклонного ухудшения среды обитания и сокращения ресурсов нет иного выхода как улучшение организации своей жизни. Если жить бестолково, ничего не организовывая, не соблюдать режим (политический), то растраты будут насколько большими, что ресурсов совсем быстро не хватит. Поэтому неизбежно для того, чтобы порождать человеческий образ жизни, не уподобляется звериному, где сильный отхватывает все, а слабому только объедки, то неизбежно придется соблюдать новые формулы поведения, новые парадигмы, которые в общем-то могут быть сведены к таким вариантам, такого рода вещам, т.е. таким парадигмам. «Жизнь как компромисс с природой непримиримо враждебной человеку». Мы к этому идем и мы достукались нашей борьбой с экологической безопасностью. И фактов тут… Не только фактов, тенденций, этого достаточно. Природа становится для нас враждебной, потому что то, что мы с нею сделали, уже не обещает нам милостей с ее стороны.

Дальше. Свободу придется рассматривать как награду и нечастый праздник в бытии повседневной организованности. Свобода – это будет праздник, когда можно будет совершить действия, выход за пределы оптимальных ограниченных форм поведения. Неравенство становится объективной константой социального мира. Поэтому прежние идеи свободы, равенства и братства уже не будут действительными, не будут реально осуществимыми. Неравенство будет нормой и преодолеть его просто не удастся.

Корпоративный мир как первый в иерархии окружающих миров станет решающим. Т.е. члены корпорации – это определенная социальная роль, социальный статус, от которого все будет зависеть. Ну, а индивидуальное бытие – это незаслуженный дар, который может быть утрачен в любую минуту. И тому подобные вещи.

Почему так приходится говорить? По той причине, что, действительно, ограниченность ресурсов вынуждает нас искать способы противостоять этому. Противостоять враждебной природе человек с древнейших времен мог только, реализуя свои формы организации. Начиная со стадного периода, общинного, родоплеменного и так далее. Это зафиксировано во всех военных стратегиях, которые описаны в учебниках по военной истории, когда древние греки побеждали умением, а не числом. Ведь когда приезжал царь Ксеркс персидский с миллионами солдат, а греки могли выставить в лучшем случае 40 тысяч со всего полуострова, побеждали, однако, как правило, греки, потому что их способ военной организации обеспечил успешное противостояние варварам, прежде всего благодаря способам организации.

То же самое и в дальнейшем было подтверждено в социальной сфере такой формулой: организация удесятеряет силы. Это было подтверждено дальше в экономике Адамом Смитом, который выявил такую вещь, что попытка повысить производительность труда подбором наиболее толковых кадров дает возможность только в два раза увеличить производительность. Самого сильного мужика можно поставить на какое-то дело, но он даст только в два раза больше производительности, чем какой-то дохляк. А вот если мы подберем случайным образом бригаду из пяти и более человек, то оказывается, что все эти бригады дают примерно одинаковый эффект. Т.е. происходит кооперация, кооперированное взаимодействие, которое компенсирует отдельные недостатки и усиливает общие способности. С тех пор эта бригадная организация стала, в общем-то, нормой организации в экономической жизни, обеспечивая рост производительности труда в кратных размерах, а не в каких-то жалких процентов 10-20-30.

Т.е. это все означает только тот факт, что философии тоже придется учитывать меняющуюся социальную ситуацию и учить людей жить в постоянно ухудшающихся условиях среды обитания. И жить по-человечески, т.е. сохраняя достоинство человека и гражданина, только лишь путем повышения уровня организации, который, однако, психологически может быть тяжел, мучителен, неприятен, и может доходить до форм крайних, как, скажем, в ордене иезуитов, где подчиненный должен был действовать как начальник, думать как начальник и чувствовать как начальник. Это уже крайность, хотя в ряде корпораций уже сейчас такого рода способы применяются.

Я напоследок вас потешу еще одним примером. В Москве имеются фирмы, зарубежные пока, по изготовлению программного продукта. Платят хорошо нашим программистам по 3-4-5 тысяч долларов в месяц, почти как на Западе. Но ехать никуда не надо, а доллар у нас пока что более весом, чем в западном мире. Но поступающий туда гражданин должен подписать договор и должностные инструкции, в которых определяются пределы его поведения в корпорации. Т.е. выполнять он должен весьма жесткие организационные требования. Как тó: в рабочее время в рабочем помещении запрещается разговаривать на какой-либо темы, кроме деловых. Т.е. нельзя спросить «у тебя что, голова болит?», «ты плохо себя чувствуешь?», «ты сегодня когда домой пойдешь?», это считается нарушением деловой дисциплины с последующим взысканием вплоть до увольнения. После окончания работы запрещается идти вместе с кем-либо из данной организации до остановки транспорта или своей машины. Запрещается общаться домами, т.е. ходить в гости к другу. Сообщения об этих фактах является нарушением подписанного договора, принятой должностной инструкции и влечет соответствующие организационные выводы вплоть до увольнения. Ну а поскольку зарплата достаточно высокая, которой в другом месте нет, то люди соглашаются подписать такого рода договоры, где, как видите, происходит очень жесткое управление через организационные формы.

Завершая все мои рассуждения, хочу сказать, что реальности, видимо, такова, что обозримое будущее нашей философской науки будет связано с решением проблемы: как наилучшим образом, наиболее приемлемым для индивида обеспечить взаимодействие его с организацией? Как сделать так, чтобы неизбежное усиление организованности сохраняло какой-то минимум свободы и обеспечивало достойное его существование. А рассуждать об общих проблемах бесконечного прогресса уже поздно, время ушло. Вот на этом я позволю себе закончить.

Аплодисменты


ВОПРОСЫ

А.А. Ермичёв: Спасибо, Герман Григорьевич! Мы дарим Герману Григорьевичу на память книжку о Петре Великом, сделанную нашей Академией.

                                             

Г.Г. Филиппов: Спасибо!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Друзья, пожалуйста, у кого какие вопросы.

Г.М. Голод: Разрешите.

А.А. Ермичёв: Да, пожалуйста!

Г.М. Голод: Я из присутствующих здесь слушателей не философ, я врач, ну просто чтоб Вы знали, от кого исходит вопрос. Вы совершено резонно поставили вопрос об организованности. Организованность – это продукт нашего разума, той самой ноосферой, которую мы составляем. Но я как врач не только догадываюсь, но и вижу, может быть неправильно, преломляя, вижу ежедневно, что возможность организовать для себя, для общества, для части общества среду – это становится все возрастающей не просто психологической, а психиатрической проблемой. Ведь количество информационных импульсов, которые мы получаем на нашу кору головного мозга ежедневно, оно непрерывно растет. В какой прогрессии я не буду говорить, но возрастает. И приводит это к тому, что кора все чаще и чаще находится в неадекватном состоянии. Это раньше еще, когда Иван Петрович Павлов, великий русский физиолог, начал изучать высшую нервную деятельность ему удалось показать, что кора у организма, имеющего кору, находится в определенной зависимости от количественного импульса. И если импульса на определенном минимальном или оптимальном…

А.А. Ермичёв: Вопрос!

Г.М. Голод: Так я просто хотел… Кора, в итоге, сейчас находится все чаще и чаще в состоянии неадекватного ответа на импульсы, поэтому, мне кажется, перед философией стоит и другой вопрос – об акценте на состоянии коры головного мозга у каждого члена в обществе и общества в целом. Сможем ли мы организовать вот эту среду для организованности?

Г.Г. Филиппов: Понял ваш вопрос.

Г.М. Голод: И я вроде бы высказал тезис, но мне важно, услышав Ваш великолепный и очень нужный доклад, как Вы относитесь вот к этому компоненту? И как предварительно надо подготовить общество к этим новым парадигмам?


А.А. Ермичёв: Спасибо! Пожалуйста, впредь продумайте вопросы так, чтобы не превратить вопрос в выступление. Это для организации нашей работы. Герман Григорьевич!

Г.Г. Филиппов: Возможно ли реализовать идею организации? Практика уже прошлых веков показала, что это очень даже возможно. И не надо трогать кору, достаточно есть социальных технологий, которые это обеспечивают. Скажем, до Бисмарка германская нация была весьма разболтана и не дисциплинированной. Немцы больше всего любили пить шнапс, сделанный из гнилой картошки и бузить в кабаках. А Бисмарк их построил и сделал весьма дисциплинированной нацией. А если говорить конкретнее, то в настоящее время известен целый ряд технологий, которой позволяет из скопища обалдуев сделать за три месяцев весьма дееспособную воинскую единицу, из плохо работящих людей сделать хорошую бригаду. И технологии эти есть. Я вам приведу конкретный пример. После Второй мировой войны в Европе господствовал пацифизм, особенно среди молодежи, всем надоело воевать. И вдруг 1950-й год, война Франции с Алжиром. Франция туда ввела 400 тысяч, потому что воевать приходилось и днем и ночью, они как афганские моджахеды днем работали на земле, а ночью убивали французских солдат. И для того, чтобы обеспечить борьбу с этими повстанцами, французские войска применяли предельно жесткие меры. Не буду пугать, но один пример только – ежедневный расстрел заложников. Причем расстреливать надо было так, чтобы очередью из автомата перерезать человека поперек по диагонали, чтобы верхняя часть туловища съехала автоматически вниз. Кто это делал? Я выяснял специально, в нашей литературе идеологической было написано, что это делали солдаты иностранного легиона, которые сплошь состояли из бывших эсэовсецев. Но весь состав иностранного легиона – это пять тысяч, которые были там, в Алжире, а остальная часть – французская молодежь, большинство, из которой были членами Коммунистического союза молодежи. Франция ведь была в 1948 году накануне перехода к социализму, потому что разница голосов за коммунистов и прочих была небольшая, 2-3 процента. И, стало быть, французская молодежь была склонна к пацифизму и левизне, но их вот этих молодых призывников 17-18 летних за три месяцев делали дееспособными солдатами, которые стреляли точно в цель и не пускали пули мимо. Для этого была создана специальная технология и желающие могут посмотреть книжку Коупленд Н. «Психология солдат», М. 1952 первое издание, и вот сейчас ее недавно переиздали, где-то в 2005 2007 году, там эта психология описана. В других источниках тоже достаточно написано. Вот, скажем, есть книжка Добролюбова «Государство как техническая система», где описана технология как из малопригодных элементов можно сделать высоконадежную систему. За счет различных способов, например, регулярного ремонта. Скажем, политическая партия, регулярные чистки в любой организации, перетряхивание должностных структур и штатных расписаний. И вот такого рода технологии разработаны, поэтому дело только в их применении, они уже есть.

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, прошу Вас!

И.А. Батракова: Герман Григорьевич, спасибо за очень интересное выступление Ваше! У меня в связи с этим такой вопрос. Можно ли считать Ваше обращение к «пользователям философии», используя Ваше постмодернистское выражение, иначе не могу расценить, потому что мы знаем о пользователях интернета. Применительно к пользователям философии – это уже навевает мысль о том, что на вопрос о том, можно ли считать Ваше замечательное выступление некой постмодерн провокацией для пользователей философии? Или вы серьезно считаете, что система Оруэлла, описанная им в знаменитом романе или система национал-социализма, фашистского Ortung, действительно является единственным решением для тех социально-политических, кризисных явлений той глобальной системы, которую мы сейчас имеем, что система фашизма является единственным выходом из этого социально-экономического кризиса глобального? Спасибо!

Г.Г. Филиппов: Ну, во-первых, Оруэлл и прочие сторонники жесточайшей организации делают это даже в карикатурных формах. Значительно конкретней и практичней все было сделано Игнатием Лойолой в конституциях, т.е. уставе ордена иезуитов, где не было такого рода крайностей, как у Оруэлла, а все было на достаточно добровольной и управляемой основе. Я не говорю, что фашизм в том смысле, который Вы представляете, это единственный путь. Я говорю о том, что корпоративная организация общества это не только фашизм. Ведь фашизм – это не только германский фашизм, это еще итальянский фашизм, где не было ни расовых преследований, где не давили других наций. Где, между прочим, с момент основания каждый ребенок в каждой семье каждый год подвергался медицинскому обследованию на предмет выяснения, где ему летом отдохнуть за счет государства – на море или в горах – в каждой семье это было. Я думаю, что такой, как Вы говорите «фашизм», наверно не многих родителей отпугнет. Я говорю о том, что организованность – это не обязательно такое жестокое насилие над личностью, это просто ограничение отклонений опасных для общественных ресурсов. Всего-навсего. Если, скажем, 1-2 процента населения будут ограниченны в своих бесконечно желаемых вариантах поведения, то остальные могут это просто не заметить. И всё. И поэтому ничего здесь нет такого угрожающего в том, что 1 из 1000 граждан будет ущемлен в своих крайних желаниях. Поэтому не надо думать, что всякого рода организованность – это путь к фашизму. Это не соответствует реальности.

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Борис Вениаминович!


Б.В. Иовлев: Я хочу спросить, что Вы думаете о будущем развитии ценностной сферы философии, о будущем развитии этики и эстетики? Мне кажется, больше внимания Вы уделили сциентистскому пониманию философии. И второй вопрос связанный. Вот как надо понимать, что это значит, что ни разу в Вашем докладе не встретилось слово «религия» и «Бог»? В то время, как в самое последнее время очень больше внимание рассматривается влияние этих факторов на социальное, на историческое бытие человека. Хотя бы христианство и мусульманство.



Г.Г. Филиппов: Начну со второго вопроса. Даже по статистическим данным нашей РПЦ истинно верующих у нас всего 4 процента, как и при советской власти. Т.е. людей, которые соблюдают все правила и прежде всего ежемесячный поход к исповеднику, к батюшке не исповедь, ибо это очень важно. И поэтому считать, что мы подошли к такому моменту, когда религиозные ценности и нормы становятся главным регулятором, нет оснований. Большинства населения кланяется формально и вряд ли можно ожидать, что религиозные призывы наших священников могут существенно исправить реальность. По крайней мере, социологические вопросы нашего населения, в том числе и молодежи, показывают, что мы весьма далеки от лучших норм. Я вот вам приведу исследование, которое в рамках нашего учреждения проводилось давно. И сравнивали, скажем, с исследованиями 60-70 гг. Тестовый вопрос: «Если вы поступаете в аспирантуру с вашими друзьями, и вам накануне экзамена становятся известны вопросы билетов, вы поделитесь с вашим другом этими вопросами?» 40 лет назад ответ был однозначным – 90 процент «ну конечно это же друг». Теперь 90 процентов другое говорят: «Нет, но я помогу ему освободиться от военкомата». Вот, пожалуйста, изменились ситуации. Поэтому я не затрагиваю моральные стороны этого дела, потому что моральные ценности определяются реальным социальным положением. Когда человек будет членом корпорации, у него естественно будут другие ценности. Как сейчас, скажем, в больших формах корпоративная мораль, корпоративные нормы ставятся выше норм, общечеловеческих норм, общегосударственных. То, что хорошо для моей корпорации – то и хорошо. А то, что при этом плохо для других организаций – это уже их дело. Поэтому я данный аспект не затрагивал.

Б.В. Иовлев: Можно один вопрос. А как лично Вы относитесь к тому, о чем вы говорили? Каково Ваше отношение ценностное?

Г.Г. Филиппов: К чему?

Б.В. Иовлев: А вот к тому, что только что вы говорили об этих нормах? Корпоративных. Как Вы это воспринимаете как человек? Вы принимаете это как нечто ценное? Или Вы извне рассматриваете?

Г.Г. Филиппов: Я скажу так, если уж Вы хотите откровенности. Наш мир – это мир двойных стандартов, начиная с высшей политики и кончая бытом. Природа счастливо нас оградила от возможности читать чужие мысли. Если бы не было так, мы давно перебили друг друга. Поэтому в нашей жизни всегда существует двойной стандарт. И каждый человек в настоящее время вынужден соблюдать определенные корпоративные нормы, как, скажем, американцы, у себя могут поносить свои правительство, но за рубежом – ни в коем случае. Мы можем в своей корпорации тоже критиковать свое устройство, но вовне зачем, мы принесем ущерб нашей корпорации, ни в коем случае. Поэтому мы все время живем в условиях компромисса. Одно дело – мораль корпоративная, другое дело – на публику, на широкий мир. Так что тут никто из нас исключением не является.

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Константин Семенович!

   


К.С. Пигров: Спасибо за Ваш доклад! Он выдержан в определенной стилистике, которая и наводит меня на мой вопрос. Как Вы себе представляется чувство юмора в будущей философии? И вообще как с юмором будет вот в этом мрачном будущем? Как, вообще, Вы думали вот об этом?



Г.Г. Филиппов: Конечно, я думаю, что юмора будет больше. Потому что, во-первых, мы будем больше авгурами – раз. А во-вторых, переносить любые тяжести легче всегда с чувством юмора. Исследования социологические уже полувековой давности у нас и за рубежом показали, что когда подчиненные оценивают качества начальников, то чувство юмора стоит на третьем месте всегда. Первое – профпригодность, второе – моральные качества. А третье – чувство юмора. Почему? Потому что у начальника 60 процентов времени – это решение конфликтных ситуаций. Конфликтная ситуация предполагает кто-то выиграл, кто-то проиграл. Чтобы выигравший не зазнался его нужно юмористически осадить. Чтобы проигравший не потерял силы в себе и не опустил руки, его надо подбодрить. Поэтому чувство юмора – это извечное свойство человека для того, чтобы выжить, поэтому оно будет всегда. И чем будет тяжелее, тем будет больше юмора. Как помните, у Бабеля, он описывает, когда махновцы брали налоги с еврейских поселений, то после первого налога все плакали, потому что всё потеряли. После второго налога на то же самое разграбление все только руками разводили и ругались. А после третьего только смеялись, потому что всё потеряно и остается только посмеяться. Так что юмор будет только расти.

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Филипп, вопрос!



Ф. Форш: Скажите, пожалуйста, в связи с таким диким расслоением общества как Вы оцениваете возможность возрождения социалистических идей, левых, социальных идей вообще? В мире в России, в частности.



Г.Г. Филиппов: Вы знаете, социалистические идеи, вероятно, будут прекрасный мечтой, которые в какой-то мере только будут осуществляться. Но в условиях недостатка ресурсов уже идея равенства, идея братства на практике не сможет быть осуществлена. Потому что неравенство станет нормой жизни. И поэтому социалистические идеи, видимо, это уже пройденный этап. Будут на их место корпоративные идеи, вероятно.

А.А. Ермичёв: Второй вопрос.

Ф. Форш: Как вы оцениваете эффективность организации в Советском Союзе?

Г.Г. Филиппов: Могу привести такой приме. Я имел дело в закрытым исследованиями партийного аппарата г. Ленинграда в течение 30 лет и эти исследования были даны нам по поручению ЦК КПСС потому что Политбюро выяснило, что, о ужас! решения КПСС и решения Генсека выполняются только на 75 процентов. Ну а сейчас, если вы поищите данные, то обнаружится, что решения нашего президента выполняются на 3 процента. Вот так. Вот и решайте, где была лучше организация.

А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста! Да, Алла Августовна!

 


А.А. Златопольская: Мне кажется, что у вас противоречие есть. Вы говорите, что в своей свободе будет ограничено пол процента-процент населения. Очевидно, свобода именно каких-то желаний экстравагантных. И в то же время Вы говорите, что будет расти неравенство. Ведь если ограничивать полпроцента-процент очевидно самых экстравагантных, самых высоко статусных людей, тогда все-таки неравенство не будет расти?



Г.Г. Филиппов: Я могу пояснить, что неравенство будет увеличиваться, но оно будет скрадываться двумя способами. Во-первых, предупреждение крайностей. А во-вторых, будет иерархия, кому что позволено. Скажем, на нижнем уровне будут работать люди с реальными потребностями квалификации, типа там служащие среднего уровня, которым достаточно бакалаврского образования. Большего им не надо, они начинают иначе много думать, поэтому им хватит бакалаврского образования, чтобы быть офисным планктоном. А на высшем уровне, где будет сосредоточены управленческие функции, там конечно свободомыслия и свободы будет неизмеримо больше, потому что это нужно для принятия нестандартных решений. Поэтому будет иерархичность уровня свободы и уровня организованности. В этом плане реформы нашего высшего образования имеет ведь и такой смысл. Нам не нужно столько высоко умных специалистов, которые знают всё. А для выполнения функций, скажем, офисного планктона быть, ну что ли, исполнителем заполнений договоров в банке, исполнителем посреднических функций между организациями – для этого не нужно высокое образования, тут вполне хватает бакалаврского. И, видимо, в будущем такое деление, такая градация сохранится. Нижние уровни иерархии будут иметь свои потребности, и свои возможности. Это будет конечно регулироваться, иначе растраты неизбежны, а кроме того конфликты. Представляете, на месте простого банковского служащего будет сидеть человек семи пядей во лбу, он будет вечно недоволен содержанием своей работы. Представляете, продавец в магазинах сейчас с высшим образованием, кстати, довольно распространяет дело, я встречаю наших выпускников. Ну что ж, они крайне неудовлетворенны. Посмотрите, чем они решают проблему – они забивают голову безумной музыкой, чтоб только отвлечься от нудной серой повседневности подбегать к каждому гражданину входящему и спрашивать «вам что-нибудь показать?», «вам что-нибудь рассказать?», «вас куда-нибудь провести?» Им это тошно. Поэтому они ждут – не дождутся, когда наконец кончится эта проклятая работа и можно будет оттянуться и расслабиться. Поэтому будет, конечно, будет неизбежно такого уровня расслоение по уровню образования в связи с социальным статусом, это неизбежно.

А.А. Ермичёв: Ростислав Николаевич, пожалуйста!

Р.Н. Дёмин: Герман Григорьевич, Вы говорили перспективной профессии философии. А как Вам кажется, какова будет судьба таких мыслителей типа Декарта, Спинозы, Паскаля, Гоббса? Ведь они же не были профессиональными философами.

Г.Г. Филиппов: Сейчас, по-моему, таковых не бывает. Я могу сказать, что при подборе кадров для чтения философии сейчас невозможно найти человека, который бы читал философию и концепции современного естествознания. Хотя «концепции современного естествознания» это сугубо мировоззренческий курс и его должны читать философы, а не химики или физики. Но, увы, найти невозможно, особливо среди выпусков нынешнего философского факультета уже примерно лет 20 или 30. Поэтому ну конечно будут отдельные философы вроде В.П. Бранского, которые подготовлены и в области конкретной дисциплины и в области философии. Но это будет скорее исключение, потому что две профессии разнородных сочетать очень трудно. Тем более, что сочетать даже профессию преподавателя и ученого тоже крайне сложно, это разные профессии. Только наша безумно умное начальство думает, что каждый преподаватель должен быть одновременно выдающимся исследователем. Это разные профессии и их не соединить. Поэтому в будущем Декарты и Ломоносовы – это такие же будут редкости, как и их бронзовые памятники.

А.А. Ермичёв: Елена Ивановна Ярославцева, пожалуйста!

Е.И. Ярославцева: Спасибо большое за возможность выслушать этот доклад! Я приехала из Москвы и вчера на конференции сообщили, что будет сегодня выступление. Я очень рада, что попала на выступление, спасибо за него! У меня такой вопрос. С одной стороны то, что Вы рассказали, оно впечатляет по уровню «зажат в тиски». А сейчас то, что Вы сказали про бакалавров, уровень бакалавров. Я, например, преподаватель философии, окончила в МГУ, но я вижу, что не всем-то и бакалаврское образование нужно, они бы рады и без него обойтись на той же банковской скамье. Так что – бакалавр самая нижняя ступень, с Вашей точки зрения, которую нужно будет понимать как некоторые формы ограничения? Это раз. И, во-вторых, действительно придется повышать необходимость принятия творческих решений. Может ли быть в этом случае принуждение к свободе тех, кто не способен принимать эти решения и их вынуждать выходит к технологиям свободы? И тут уже оказывается вопрос не в ограничении, а вопрос в технологиях, той же кооперативной системе взаимодействия, которая вынуждает выходить на поиск нового? Вот у нас сейчас нужно инновации делать, а мы не способны. У нас требуют, толкают к свободе, а никак. Может та картина о неволи слишком теоретически строга, а ситуативно она как раз будет требовать лучшего развития и ускоренного бежания вперед, чтобы стоять не месте?

Г.Г. Филиппов: Статистика показывает, что из бакалавров в магистранты идут, дай Бог 15-20 процентов – на Западе, а у нас еще меньше. И вот по стратегии полагается, видимо, что из магистрантов будут готовиться люди с высоким кругозором, высоким образованием и умением креативно решать поставленные задачи, в том числе управленческие. Что касается уровня образования, то и в нашей социологии индустриальной и в зарубежной уже полвека назад выяснено, что несоответствие содержания труда и уровня образования рождает не только серьезные конфликты личностные, но и производственные. Когда, скажем, человек, имеющий высокий уровень образования и по своему уровню работающий на уровне нынешнего 7 разряда фрезеровщика, или слесаря, или токаря не относится так к своим обязанностям, когда выполняет работу 3 разряда. Скажем, современные эти наши сборочные цеха, именуемые заводами, требуют слесаря 3 разряда. И если туда приходится работать ремонтник 5-6-7 разряда, то естественно, это рождает не только личностные конфликты, но и производственные конфликты. Человек начинает относиться ну что ли равнодушно. Он может запросто эту работу делать. И поэтому ждать от него благорасположения к коллективу, к организации, к фирме, ожидать от него инициатив не приходится. Поэтому нужно приводить в соответствие должность и уровень образования. И вот это неизменно придется делать. Кроме того, это позволяет растрат лишних не делать. Зачем готовить высокообразованный человека, который будет торговать в магазине книжками? Видимо так будет.


А.А. Ермичёв: Герман Григорьевич, я сам себе разрешил задать вопрос, как ведущий. Конечно, наверно должна измениться наполненность традиции категорий. Ну, такой категории как свобода. Должна измениться сама содержательность этой категории. А при той картине, что Вы изобразили, то, в сущности, речь идет о принципиальном отрицании свободы как таковой. Понимаете, либо свобода есть, либо её нет. И вот это вот ограничение свободы не повлечет ли за собой просто-напросто превращение философии в сплошную археологию, сплошной пережиток прошлого. Всё.



Г.Г. Филиппов: Понятно. Александр Александрович, Вы забыли Ваше прошлое, работая в вузах Советского Союза, когда Вы свободу реализовывали так. Была магистральная кафедральная или институтская тема, по которой преподавать должен был работать и давать конкретный результат. Не только философ, но даже и технарь. И в то же время, у Вас всегда была возможность инициативных исследований, которые Вы могли делать в полной свободе. Что Вам и позволялось, и что Вы делали, скажем, занимаясь историей философии. Ибо для технического вуза история философии не является первостепенной потребностью для развития науки. Так что будет сочетаться компромиссно, может не очень что ли гладко, но каждый будет иметь возможность в принципе заниматься нескольким делами. Сколько сил хватит. Поэтому не так всё мрачно.

А.А. Ермичёв: Я просто думал, что философия есть качество человека. Вот хотим мы определить человека: человек – это кто такой? Это существо философствующее. И если это существо вставить в жесткие рамки только корпоративного существования, то, стало быть, ни о какой философии речи не может быть. Вот где-то так. Прошу вас, Андрей Николаевич.

 


А.Н. Муравьёв: Да, я-то как раз, Герман Григорьевич, и хотел спросить Вас не об этой мрачной футурологии, которая окрасила конец доклада, а о его теме. И соответственно вот о первой части, которая мне кажется наиболее интересной, поскольку она действительно нелицеприятная оценка современной философии. И хотя Вы сказали, что это другой вопрос о причинах такого состояния, я бы все-таки хотел его Вам задать. В чем Вы видите причины вот такого удручающего состояния, как Вы нам описали, состояние философии? Спасибо.



Г.Г. Филиппов: Дело в том, что причина, видимо, главная в том, что философское сообщество отвернулось от изучения реальности по причинам… Ну, во-первых, потому что реальность очень скучна и неинтересна. А, во-вторых, потому выводы из этого изучения могут иметь политически неблагоприятный результат, опасный для дальнейшего существования в качестве философа. Ну, а кроме того, я думаю серьезная вещь – это нынешний характер, нынешний способ подготовки философов. Мы с Александром Александровичем учились в те времена, когда на философском факультете три года учили естествознанию. И когда, скажем, математику мы учили до курса расчета массы электрона и учили математическую физику. И поэтому представление о том, что мир не сводится к одной только истории философии в разных вариантах, сложился. И поэтому возможность работы и понимание сути дела другая. Сейчас подготовка философа связана с изучением только философии и ее аспектов, истории философии. И очень кратко таким дисциплинам как история, как экономика… Вот мы, например, экономику учили два года, сейчас полгода ее учат. Мы учили историю два года, сейчас один семестр. Мы учили языкознание целый год, а сейчас его вообще нет. Поэтому подготовка философов, естественно, сужает их интересы до узких, сугубо профессиональных, очень тонких проблем и это конечно приводит к такого рода результату – к нежеланию обращать внимания на то, что делается в других частях мира.

А.Н. Муравьёв: Спасибо.

А.А. Ермичёв: Так еще, пожалуйста, два вопроса.





Вопрос: Я преподаватель философии, но среднего профессионального звена. Меня интересует такой вопрос. Ваше отношение к количеству часов философии как обязательный предмет. И все-таки, что нужно преподавать? Нужна ли единая государственная программа или в зависимости от профиля учебного заведения? Спасибо.



Г.Г. Филиппов: Ну, мое отношение в данном случае не имеет никакого значения, потому что определяет все начальство, а мы только исполнители. В данном случае конечно для того, чтобы общество имело какое-то единство нужна как-то более-менее единая государственная программа, хотя бы какие-то основные дидактические единицы, хотя бы основные темы, которые надо знать обучающимся. А если теперь все будет отдано на откуп каждой кафедры, каждому вузу, то у нас конечно начнется появление философий локальных и местных. Будут философии тьмутараканские, шепетовские и прочие, и тогда мы внесем в умы в наших обучающихся только сумятицу. Ибо они не будут понимать нас, друг друга и это кончится в общем-то полной эклектикой в головах, которая нынче именуется плюрализмом. Поэтому в интересах государства, в интересах целостности идеологии государственной необходимо иметь какую-то единую программу. Но что касается часов, то как вы знаете это уже вне компетенции преподавателя. Теперь уже Ученый совет вуза решает, сколько часов отпустить. Я вот знаю, что в некоторых вузах нашего города, уважаемых университетах, философию свели к 36 часам с зачетом. Ну дальше уже ехать некуда, если только философию преподавать на ходу, где-нибудь в столовой за обедом в качестве десерта, а 36 часов с зачетом это конечно профанация, которая привет только к дискредитации этого предмета. В результате такого рода подхода удалились многие гуманитарные предметы, потому что технические вузы естественно хотят добиться, чтобы их изделие было востребовано на рынке, значит, они должны их научить, прежде всего, профессиональным техническим дисциплинам. И они в ущерб гуманитарным оставляют прежний объем преподавания технических дисциплин. Поэтому нынешняя ситуация, видимо, такая фатальная. Нас будут сокращать все больше и дальше, и мы должны будем приноравливаться, изображать философию в картинках и в скороговорках, вероятно, так, и перейдем к клиповому преподаванию философии.

А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста, есть ли еще вопросы? Последний вопрос.

И.В. Кузин: Я хотел бы все-таки уточнить в связи с пониманием Вами философии и соответствующего ее статуса в современности. Просто мне очень понятно. Вы философию с мировоззрением уравниваете, и в этом смысле философия для Вас представляется неким мировоззрением, осмысляющим эту действительность, и в этом ее функция состоит. Если эту действительность, реальность, данную здесь и сейчас, он не осмысляет в каких-то социальных или политических, экономических и так далее основаниях, то значит в этом смысле философия оказывается каким-то таким междусобойчиком, никому принципиально непонятным. И просто я к чему задаю. В этом смысле безусловно есть социально ориентированные мыслители, которые занимаемый конкретной реальностью, но наравне с этим и один мыслитель может воплощать в себе и ту сторону и другу. Сартр пишет в 1943 году «Бытии и ничто» рассуждая о том, каков статус онтологический отсутствующего в кафе Пьера, абсолютно не поднимая в своем трактате вопрос об оккупации фашистами Франции. Но вместе с тем он участвует в движении Сопротивления и прочее, пишет статьи. Т.е. в этом плане тут друг другу не противоречивые вещи в принципе. Т.е. вот я к тому, что так вот если я правильно понял, Вы жестко разводите эти задачи, которые должен решать философ. Если он не решает задачи, касающиеся нашей непосредственной жизни, то он куда-то уходит, в какие-то эмпирии, никому не интересные из обывателей. Он становится далеким от них и поэтому его функция полностью нивелируется как мудреца. У меня такой вопрос. Или я не понял Вас.

Г.Г. Филиппов: Сначала уточнение. Концепция Сартра ведь имела очень серьезное, можно сказать фундаментальное значение для эпохи французского Сопротивления. Когда победы над фашизмом не было, когда немцы стояли под Москвой в период подготовки этой книги, то ведь нужно было идейное, теоретическое, философское обоснование борьбы с фашизмом, который был как будто бы непобедим и абсолютно могущественным. И Сартр предложил такого рода концепцию, которая обосновывает необходимость, не просто возможность, а необходимость борьбы с фашизмом даже путем собственной гибели. Так что он все-таки не ушел от реальности. Я же говорю о том, что философия, если она претендует на статус науки, должна как все науки выполнять две функции – объясняющую и прогнозирующую. Если она отказывается объяснять мир и прогнозировать, то тогда и остается изучать, либо свою подноготную как она сложилась, либо рефлексию рефлексии по принципу «он думал, что я думала, что думал он, я сплю». Если философия, конечно, будет эту функцию выполнять, то это реально, но это частный случай. Если она претендует на статус науки, она должна объяснять и прогнозировать. Иначе она не найдет потребителя, пользователя.

А.А. Ермичёв: Ну вот с вопросами, кажется, закончили.


ВЫСТУПЛЕНИЯ

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, кто хотел бы начать обсуждение предложение материала? Пожалуйста, Константин Семенович! Константин Семенович Пигров.             

К.С. Пигров: Этот доклад, по-моему, очень откровенный, в чем его большая ценность. Но я хотел бы тоже достаточно откровенно выразить некую альтернативную позицию. Мой пафос, прежде всего, состоит в независимости философии от материальных условий жизни. И, по-моему, Иван Владиленович задал очень удачный вопрос, напомнив нам о Сартре, когда философия достигала потрясающих высот в самые ужасные моменты человеческого бытия. Философия – это самоцельная радость жизни. Вы говорите, не знаете самодеятельных философов, я вот их знаю очень хорошо, как мне кажется, во всяком случае, питерских, и при всех их проблемах, которые у них есть, они внушают мне веру в философию, которая нужна независимо ни от чего. И вопрос о «потребителях» философии или «пользователях» там просто и не возникает потому, что люди занимаются философией просто так, просто потому, что они без этого жить не могут. 

Г.Г. Филиппов: Без зарплаты?

К.С. Пигров: Без всякой! Да они в других областях работают, я вас познакомлю! Но они Вас еще достанут (смеется). Когда выходит восторженная дама и говорит: «Знаете, я поняла, что английское слово “star” происходит от русского слова “старцы”, потому что старцы на небе – это звездочки, они смотрят на нас и отсюда – “star” – “звезда” и “старцы”». Плохая физика, но какая великолепная поэзия! Вот в этом ключе я и хотел бы собственно продолжить, потому что катастрофы будущего не обязательно связаны со стагнацией философии, а может быть даже совершено и наоборот. Когда я смотрю на наше философское сообщество, то думаю, что слишком хорошо живут наши философы, чтобы у них появлялись хорошие идеи. Я бы предложил, например, уменьшить им зарплаты (оживление в зале). «Начни с себя», Тамара Витальевна скажет (смеется). Ну ладно.

Теперь дальше. Вот эта неоднозначная связь между экономикой и вообще всеми сферами Абсолютного Духа – искусством, религией и философией – она мне представляется принципиальной, что не учтено в докладе. И я услышал одно любопытное общее историософское место в Вашем докладе, которое надо было бы, по крайней мере, отрефлексировать. Оно состоит в том, что человечество и отдельный мыслитель, когда начинает мыслить об истории, он всегда себя чувствует на краю грядущей катастрофы. И Вы тоже чувствуете себя и нас вовлекаете в это чувство – мы должны понять, что мы на краю грядущей катастрофы. Это отрефлексировал уже Кант в известных своих историсофских работах.

В связи с этим у меня обратное предположение, что грядущая философия она, скорее всего, не будет существенно отличаться в массовом своем исполнении от современной, да и вообще массовое исполнение философии «пользователями» это вообще, на мой взгляд, не самое важное, а главное – индивидуальность. Не было бы Сократа, вся философия была бы совершенно другой. Т.е. вот этот пафосидеографического подхода, а не номотетического. Вы-то нам предложили по преимуществу номотетический взгляд. Пафос идеографии здесь самый существенный. Я верю в гениальность, Дух дышит, где хочет, в любой эпохе. Есть хлеб – нет хлеба это совершенно неважно, а Дух обнаруживается как в явлении Христа. Не думаю, что там экономическая ситуация была очень хороша, да и Сократ, я думаю, питался очень скверно (оживление в зале). Причем, даже и хорошее питание не очень вредит философии (смех в зале). Когда я сегодня вхожу в аудиторию и вижу блестящие глаза студентов – это было в советское время, это было в перестройку, это есть сейчас – эти взыскующие истины глаза студентов, которым невозможно читать лекции плохо, то я верю, что философия, как религия и искусство умрут последними или не умрут никогда. Но это как весна – подождите еще месяц-второй и пойдут цветы, трава, прекрасные деревья расцветут. Эта периодичность вдохновляет меня и в сфере духа.

Что касается свободы. Свобода – это ведь всегда тайная свобода и прав наш поэт: пока есть Абсолютный Дух – есть и свобода, а нет Абсолютного Духа – нет свободы. И когда я читаю свой дневник начала 1990-х годов, когда я озабочен был тем, чтобы не проспать, в 8 утра надо занять очередь за хлебом, потому что не купишь хлеба и вообще семье нечего будет есть сегодня. Но суть моего дневника тогда была не в этом, а в том, какие книги великолепные я тогда прочел. И начало 1990-х – это для меня те великие книги, которые я тогда прочел.

Насчет темы фашизма. Гениальный фильм, который получил массу «Оскаров» – фильм Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна». Мальчик с отцом во время войны, это в Италии дело происходит, попадают в концлагерь. Отец говорит сыну, а сыну лет семь: знаешь, это такая игра. И там каскад смеха и юмора в концлагере, где, ну, например, перевод с немецкого на итальянский всех этих жутких фашистких требований предстает как бесконечное комическое. Вот чувство юмора – я с вами совершенно согласен – это как раз некая фундаментальная структура, которая является индикатором духовности. Измерение комического, естественно, не существует без глубокого переживания трагического. А когда есть комическое и трагическое, то между этим полюсами начинается духовная жизнь и, стало быть, пайка хлеба в его размере не столь существенна. Хотя, конечно, Вы правы, да, мы помним блокаду и читали «Блокадную книгу», что когда эта норма падает совершено, тогда тут уже дело хуже. Но зимой иногда растения вымерзают.

Доклад Ваш в этом плане почему-то настойчиво приводил нас в горизонтальную земную плоскость, Вы рассуждали, по-моему, не о философии, собственно, и не об образовании философском, Вы рассуждали об образовательных услугах. И вот тут я перехожу к последнему.

Образование. Да, это глубинная внутренняя структура, внутренне связанная с философией. Но как построено образование? Во-первых, всегда на первом плане самообразование. И чему бы там тебя ни учили, «Краткому курсу», но ты всегда мог прочесть хорошие книги даже и в советское время. И в этом отношении суть образования, как я думаю, это любовь в высоком смысле слова. Т.е. не образовательные услуги, а любовные отношения между учениками и учителями, а здесь все зависит от Личности в любую эпоху. Помню, в военно-морском училище на первом курсе я слушал курс истории КПСС, и это был такой великолепный лектор, который представил историю КПСС как историю современной России, это незабываемые лекции. Начальство смотрело «сквозь голенище». Кстати, это выражение «сквозь голенище», выражение Салтыкова-Щедрина очень важное потому, что в России, слава Богу, власть смотрит на философию «сквозь голенище». И на этом основывается мой оптимизм, который я хочу противопоставить Вашему апокалипсису. Спасибо.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Елена Константиновна, пожалуйста! Елена Константиновна Краснухина, доцент кафедры социальной философии СПбГУ, руководителем которой является Константин Семенович Пигров.

Е.К. Краснухина: Герман Григорьевич спокойным тоном сделал доклад о таких волнующих вещах, что этот доклад вызвал у меня желание поделиться двумя соображениями.

Жан Кокто когда-то сказал: «Я знаю, что искусство поэзии совершенно необходимо, я только не знаю для чего». Примерно также я отношусь к философии. Для меня философия – это конечно предмет роскоши, но предметы роскоши тоже необходимы и может быть гораздо более необходимы, чем предметы насущной нужды. И вот когда я размышляю о будущем философия, я не вижу это будущее связанным исключительно с философией как научной дисциплиной. Да, конечно, она рождалась как наука, но мы знаем, что идеал научности в философии никогда не был заимствован извне, у естествознания, к примеру. Это всегда была какая-то внутренняя конструкция. И понимание философии как строгой науки у Гуссерля и у Маркса и у Гегеля совершенно различны. Ну и конечно, когда философия называла себя наукой наук, она мыслила себя не служанкой науки, а её царицей. Может быть это положение дел изменилось в связи с позитивизмом, но в нашу в постпозитивисткую эпоху я думаю, что этот путь развития в качестве магистрального в какой-то мере исчерпан. Поэтому мне кажется, что философия будет осваивать какие-то новые территории, и, в частности, я думаю здесь о поле литературы. Досадно как-то мне, что среди философов получивших Нобелевскую премию по литературе – а это Бергсон, Рассел, Каннетти, это Камю и Сартр, ну хотя Сартр ее отверг, но, тем не менее, она была ему присуждена – нет россиян. Видимо российским философам предстоит еще учиться писать не только серьезные профессиональные монографии по философии, но и книги. Книги, которые были бы достойны вот этой формуле, с которой получил свою Нобелевскую премию Анри Бергсон – «Яркие идеи, получившие блестящее литературное выражение». В будущем философия, на мой взгляд, философия будет становиться не только очевидной частью нашей российской системы образования или науки, но еще и культуры, и в частности, словесности. Тогда она обретет бóльший круг читателей, философ будет более значимой и общественной фигурой, чем это происходит сейчас. И, во-вторых, я размышляю о философии как о научной дисциплине, точнее говоря, о её учебном, исследовательском административном иституализировании.

Когда я ознакомилась с таким фактом биографии Ортеги-и-Гассета, испанского философа, который вернувшись из Германии, получив там философское образование, приступает к преподаванию философии на кафедре метафизики мадридского университета, я сразу подумала, а вот в нашем университете нет кафедры метафизики и видимо сейчас не может быть. Ну, в прочем, как нет и кафедры феноменологии, герменевтики, психоанализа или экзистенциализма. Т.е. философия у нас структурируется предметно, а не парадигамально. У нас есть философия общества человека, философия искусства, соответствующие кафедры социальной философии, которую я здесь представляю вместе с Константином Семеновичем и моим коллегой Иваном Владиленовичем. У нас есть кафедра эстетики, философской антропологии и так далее. Но мы-то знаем, что философия конституировалась как различные течения, направления, дискурсы. Видимо, то положение философии, которое мы имеем сейчас, такое административное, оно свидетельствует… Ну, с одной стороны оно является наследием недавнего прошлого, когда в философии было много тем и предметов, но все они должны были рассматриваться с одной единственной точки зрения, позиции, мы знаем какой. С другой стороны, это свидетельство того, что современная наша отечественная философская мысль не является живородящей, не порождает она новые идеи, новые течения. Поэтому вспомню здесь слова Николая Бердяева, который когда-то сказал так: есть эпохи, когда философия говорит о чем-то, а есть эпохи, когда философия говорит что-то. Вот мы явно существует сейчас в периоде, когда говорим о чем-то или о ком-то, и пока такая историко-философская установка доминирует. Поэтому свои надежды и чаяния, касающиеся ближайшего будущего российской философии, я связываю с изменением этой структуры социального бытования философии.

Вот, в общем, всё, что я хотела сказать.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Позвольте мне несколько высказаться несколько по этому случаю. Прежде всего, я, слушая Германа Григорьевича, хотел бы заметить, что доклад у него не столько о философии и о современном её состоянии, сколько о том, что ждет нас. Он говорит о том, что нас ждет. Он говорит, что в будущем нас ожидает то-то и еще что-то. И он говорит, что в свете этого должна меняться направленность философского интереса. Мы должны осмыслять то, что непременно произойдет. При этом он аргументирует свою позицию. Он говорит – вот данные ООН, а вот данные статистического комитета Советского Союза, а вот данные статистического бюро нашей свободной России и так далее. Он аргументирует и говорит – нас ждет это. И призывает – давайте это осмыслим!

Выходит К.С. Пигров, выходит Е.К. Краснухина и говорят – а нам не нравится эта картина, какая-то она грустная очень, такая печальная и философия мне, которую тут Герман Григорьевич проповедует – научную… Мне тоже не нравится… И вот нам думается, что человек может так вот – раз-раз и создать такую какую-то другую философию, очень интересную…

Ну так же нельзя, друзья мои, так нельзя! Вам выстроена перспектива с аргументами. Давайте так: либо есть у вас другие аргументы в пользу другой прекрасной, великолепной перспективы – пожалуйста, подскажите. Скажете, где Герман Григорьевич ошибся. «Герман Григорьевич, ты ошибся, врешь!» Они это замалчивают. И потом, им не нравится научный тип философии. Ну а какой тип философии осмыслит угасание жизни – нет, не вообще жизни, а той привычной формы жизни, в которой человечество жило, начиная с рождения Христа и до сегодняшних дней? Той культуры, того общества, которое основано на базовых христианских ценностях… Какая философия это может осмыслить? Вот об этом и надо говорить.

Дальше, второй вопрос. Если нас ждет нарисованная в докладе перспектива, то должны ли мы этому противостоять? Или это надо принять? как «ну всё, только так и определено наше движение». И если должны противостоять, то как? Если невозможно этому противостоять, то действительно же, встает вопрос о том, чем может быть философия в таких условиях? Взвизгиваниями различными или чего-то еще?

Что касается той тенденции мирового развития, на которую ссылается Герман Григорьевич Филиппов, то она все-таки уже совершенно ощутима была в начале XX века. И вот вчера в ИНЖЭКОНе, где была конференция по Серебряному веку, я назвал несколько имен и произведений, выпавших на начало 1920-х гг., в которых со всей отчетливостью было заявлено о переходе к новой парадигме мирового существования*. Об этом и говорил Филиппов. 

                                     

Аплодисменты


* Доклад А.А. Ермичёва 30 марта 2012 г. на конференции «Рациональность и вера как основания русской философии Серебряного века» (ИНЖЭКОН, Санкт-Петербург) будет опубликован в ближайшем номере «Вестника РХГА».


И.А. Батракова: Батракова Ирина Аркадьевна, доцент Северо-западного медицинского университета.

Слушая уважаемого Германа Григорьевича, я поневоле вспомнила слова Александра Ивановича Герцена относительно того, что мы продолжаем тащиться «задами» Европы, в то время как стоит исходить всё поле в философском осмыслении действительности и в выборе пути.

На самом деле, когда мы берем цифры, представленные ООН относительно перенаселения, роста бедности, нехватки продовольствия и других ресурсов, то мы исходим из эмпирических данных, которые ещё нуждаются в осмыслении. Вся проблема в том, каков способ мышления, с которым мы приступаем к анализу фактов. Если мы исходим из чисто позитивистского способа мышления, то опираемся исключительно на частно-научные методы исследования и не покидаем сферы явлений, являемости и кажимости, на которых застревает опытная наука. Исходя из сферы видимости позитивные науки и предлагают лишь видимые, мнимые, кажущиеся истинными способы решения, а на самом деле лишь частные, технически-математические, убогие в своей рассудочной односторонности, а потому антигуманные и кстати ориентированные на частный же эгоистический интерес. Позитивные науки, в отличие от философии, имеют дело только с частным и особенным, но не знают всеобщего: всеобщей необходимости, всеобщей цели и ценности. Либо мы все-таки попытаемся философски, разумно осмыслить процессы, связанные с перенаселением, нехваткой ресурсов (энергетических, продовольственных, водных и всяких других). Мне представляется, что анализ, социальные предвидения и рекомендации для философии, который мы сегодня услышали в выступлении, исходят из такого позитивистского метода, опирающегося на частные методы опытных наук. И именно в этом, я думаю, мы как раз идем «задами» Запада, «задами» западной рефлексии, потому что уже в 60-тых годах прошлого столетия подобный анализ был осуществлен и подобные предвидения и рекомендации обществу, его этике и системе образования были сделаны. Биологи, физиологи и врачи задумались над ситуацией перенаселения и «загрязнения» генофонда популяции в связи с подменой механизмов естественного отбора механизмами новых биотехнологий и попытались дать технические рекомендации всему обществу, глядя со своей частно-научной колокольни. Перенаселение и генетическая деградация популяции есть следствие научной революции в биологии и медицине, поскольку человечество победило смертельные инфекционные и другие тяжёлые заболевания, нарушив механизмы естественного отбора в популяции и выбраковки «плохих» генов – вот главный мотив выступлений специалистов, нобелевских лауреатов на таких первых конференциях как «Великие вопросы сознания в современной медицине» в Дортмуте (Нью-Хемпшир) (1960), «Человек и его будущее» в Лондоне (1962), в Миннесоте (1965) и т.д. И специалисты предложили свои специальные, то есть частно-научные (так и хочется сказать идиотические, памятуя, что греческое ίδιον означает «частный»), чисто технические решения общественных проблем. «Не хватает еды и ресурсов, слишком много бедных и неразвитых? - У нас появились новые биомедицинские технологии: давайте искусственно стерилизовать беднейшее население, и клонировать наиболее перспективных, талантливых, создавать банки спермы, использовать евгенику, легализовать эвтаназию. Давайте возьмём под контроль государства физиологическое, генетическое и психическое состояние популяции, можно ведь и сознание контролировать с помощью биохимии. Давайте сокращать образовательные программы для облегчения манипулирования. И вообще в связи с критически изменившимися условиями существования надо бы поменьше этики и христианства в жизни общества». Вот до чего дошло! Это всё документальные вещи, о которых у нас мало знают, к сожалению. «Корпорации специалистов могут обеспечить обществу эффективные дальнейшие интеллектуальные прорывы и дальнейшую жизнь. Легализация эвтаназии тоже очень полезна, потому что не надо затрачивать колоссальные средства общества на лечение …».

Из зала: На вóйны.

И.А. Батракова: Да, я удивляюсь, почему не договорились до неомальтузианства, поскольку войны – это тоже очень хороший способ регулировать численность населения в той же Африке, в странах Азии и вообще по всему миру. Ну, уж если не договорились, то додумались, что мы и видим. К тому же появилась генмодифицированная отрава для одних и биопродукты для других. Так вот, тогда, 1960-ом на конференции выступили несколько гуманитариев-гуманистов, и первым Олдос Хаксли, автор знаменитого романа-антиутопии «О дивный новый мир», который и высказал аргумент, что подобные попытки контроля человеческой жизни ведут к «тоталитаристскому манипулированию». Гуманитарное сообщество в лице теологов (Пол Рамси и др.), философов, писателей выступило против нобелевских лауреатов-специалистов, отстаивая принцип уважения автономии личности как высшей ценности. Нравственный закон, сформулированный Кантом, стал философским основанием биоэтики, нового междисциплинарного знания, родившегося в эти годы. Свобода самоопределения как высшая цель и высшая ценность во вселенной, принцип справедливости – основные принципы биоэтики. «Человек есть высшая цель и высшая ценность в мироздании», и никто не имеет права ни в каких корпорациях никак его жизнь и свободную волю контролировать, как бы это ни было выгодно, особенно тем, которые считают себя «белой костью», или «золотой» кучкой («золотой» видимо из-за поклонения золотым тельцам). 

И если уж мы обращаемся к чисто позитивистским способам решения этого вопроса «как нам решить продовольственную программу в общечеловеческом масштабе» и вообще проблему средств жизни так, «чтобы на всех хватило», то никакие рассудочные рецепты опытных наук здесь не сработают. Воинствующий рассудок (воинствующий против всего духовного) как эмпирический способ мышления всегда нас приведёт к разным вариантам сегрегации, расизма и фашизма. Это прекрасно понимал Кант, когда говорил, что разум в его неограниченном эмпирическом применении, то есть именно рассудок, приводит нас к материализму, фатализму, и аморализму, ведь для него нет ни духовного, ни святого, ни собственно человеческого – свободы. То есть, опытные науки сами никогда не вырабатывают собственно человеческих, нравственных способов решения проблем, которые встают перед человечеством. Они всегда приводят нас к утилитаризму и аморализму, поскольку трактуют человека как объект, то что можно использовать. Отсюда и крики: «Меньше этики, меньше христианства!». И статистика с социологией не являются исключением из ряда позитивных наук с чисто эмпирическими методами исследования. Поэтому надо бы обратиться к собственно философскому осмыслению той общественно-экономической ситуации, которую мы имеем на данный момент. Тем более, что у нас есть прекрасные примеры собственно философского, подлинно разумного, а не натуралистически-рассудочного рассмотрения общественной жизни, её хозяйственно-экономических основ. Достаточно вспомнить Платона и Аристотеля, которого сегодня наш уважаемый коллега вспоминал. Та же самая проблема стояла: отношение всеобщего блага, блага целого и частного, корпоративного интереса. Жесточайшую критику выродившихся форм общественной жизни даёт уже Платон, которая и сегодня звучит убийственно и невероятно актуально, я имею в виду, прежде всего, характеристику олигархии, которая неминуемо переходит в хаос охолократии и в тиранию. Эта же проблема «политии» или собственно проблема общественного целого в его отношении с индивидуальным интересом подвергается философскому рассмотрению и у Аристотеля. Рассматривая хозяйственно-экономические основы общественной жизни, Аристотель по сути выступает родоначальником трудовой теории стоимости в античности, закладывает основы философского осмысления социально-экономических процессов. Он характеризует пропорциональный обмен продуктами труда как основу экономики и нормальной общественной жизни, и наоборот, определяет хремастику (накопление как самоцель, вызванное диспропорцией) как патологию общества, ведущую к войнам, сравнивая олигархическую алчность с обезумевшим больным, объедающимся лекарствами. И если эту линию развивать дальше, то мы придем и к Адаму Смиту, Руссо, Прудону (с его «собственность есть воровство»), и к Марксу, и далее мы можем развивать эту линию в направлении философского анализа социально-экономических процессов.

На самом деле, получается, что «пользователи философии», о которых сегодня говорилось, исходящие из сугубо позитивистского анализа и говорящие о пределе цивилизационного развития человечества, отказе от парадигмы оптимистического развития и о необходимости жесткой социальной регламентации жизни по типу антиутопий Оруэлла и Замятина и оказываются дальше от истины, чем стихия улицы. А стихия улицы по всему миру, и не только в США, кричит: «Захвати Уолл-Стрит!», «Хватить кормить Уолл-Стрит!». Смотрите, что получается, мы как «пользователи философии» дальше от философского понимания социальной действительности, чем стихия улицы! И это упрёк нам как «пользователям». Потому что собственно философское осмысление предполагает совершено другой способ решения задачи «как всех накормить», нежели жесткое «регулирование предела бедности и богатства», ради «удержания социального бунта в узде». На самом деле причиной этой проблемы – всё возрастающей поляризации безумного сверхпотребления и истребляющего недопотребления – лишь по видимости, по своей эмпирической являемости оказывается номинальная нехватка продовольствия и ресурсов. Сущность, подлинная причина лежит в социально-экономической структуре той системы, которая сложилась в XV веке и которая на самом деле разлагается у нас на глазах, достигнув высшей стадии своего развития. И говорить о том, что цивилизация умирает, претерпевает стагнацию, поэтому давайте всех урежем и создадим тоталитарную структуру, которая будет всех регламентировать (в интересах самих регламентирующих, что совершенно очевидно!), наверно, не совсем адекватно. Не цивилизация дошла до предела, а до предела и самоуничтожения дошла всего лишь конечная социально-экономическая формация, которая основывалась на непропорциональной, а следовательно, и несправедливой системе производства, обмена и распределения благ, созданных трудом, так как достигла глобальной стадии развития этой самой хремастики, финансовой олигархии, где частное сверхнакопление уже не в состоянии далее экстенсивно прогрессировать за счёт истощения всеобщих жизненных сил человечества. Этот социально-экономический паралогизм, выражаясь языком Канта, себя изживает: как особенное, частное определение не способно определить всеобщее, так и частный интерес несоизмерим со всеобщим, а при его глобализации вообще не способен далее оставаться частным. «Всё конечное достойно гибели», как известно, и его не удержишь никакой силой и тиранией. Поэтому и не дело философии обслуживать эту агонию превратного и неистинного, а уж тем более не дело философии приспосабливать умы и свободную волю к условиям несвободы и неуважения человеческого достоинства, это скорее дело идеологии и её «пользователей». Дело философии со времён Платона и Аристотеля - созерцание божественного (теория), истины и блага, разумное познание всеобщего логоса, явленного в природе и общественной жизни и свободно выступающего в логосе человека, его разумной мысли и нравственной деятельности. Разумное познание этой всеобщей необходимости, логики общественно-исторического процесса есть не только теоретическая, но и нравственно-практическая задача философии ради свободного и осмысленного осуществления «царства свободы», выражаясь языком Канта. Спасибо за внимание. Спасибо уважаемому докладчику, что дал нам повод задуматься о нашем пути и будущем философии.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Елена Ивановна. Наша московская гостья Елена Ивановна Ярославцева, Институт философии Российской Академии Наук.

 

Е.И. Ярославцева: Мне кажется, свобода философского дискурса не подевалась никуда, у философов великолепная приспособляемость. На самом деле мы достаточно много и успешно приспособляемся, потому что сегодня прямого курса философии, как было запланировано, в мировоззренческих циклах университетов с определенной предметной задачей, уже нету. Могу сказать как философ, будучи работникам Института Философии, который сгоняют годами с его места существования. Нам приходится… 







А.А. Ермичёв: Выгонят, выгонят вас оттуда! (оживление в зале)


Е.И. Ярославцева: Перспектива перемещения всегда висит над нами, но нам нужно выживать, нас действительно мало кто кормит и нам приходит читать предметы разного рода. Я рада, что в МГУ нас фундаментально готовили и по математике, по логике, по естествознанию, по всем предметам. Я сегодня читаю право – это раз, и, будучи философом, я сквозь право эту философию выдаю, пусть это гомеопатическая доза в понятийном материале, но все равно я им вношу в сознание философское мышление. И думаю, эта возможность останется у философов, которые умеют видеть мировоззренчески. Еще я сегодня читаю новый предмет в РГГУ, в Институте новых образовательных технологий и информатизации – «Новые компьютерной технологии в науке и образовании». В Психолого-педагогическом университете читаю «Философию образования и науки». Т.е. под потребность сегодняшнего предметного мира и решения многих проблем приходится выстраивать предметную область, в которой философия не теряется. Я думаю, в будущем таким образом и будет. И может быть даже 36-часовой курс философии будет неким таким элементом предоставления возможности прикосновения к элитному знанию, которое подвигнет срезонировавших студентов дальше углубляться в эту тематику и идти.




Г.Г. Филиппов: На первом курсе.





Е.И. Ярославцева: Ну Вы знаете, может быть первый курс… Такая жизнь… Сегодня молодежь очень быстро набирает опыт, и молодежь семилетняя она некоторых семилеток двадцатилетней давности обгоняет. Есть надежда и в этом плане.

Я хотела сказать о принципе воли в биоэтике, в биоэтике много всяких процессов идет. Сегодня я рассказывала студентам как раз про принцип презумпции согласия, который существует в биоэтике, в Европе, и Россия подписала конвенцию по этому поводу. Принцип согласия говорит о том, мы должны специально распорядиться, чтобы наше тело не было использовано в пользу другого человека в случае наступления у нас событий, несовместимых с жизнью. Биоэтика развивается, и технология сегодня так моделирует человека, почитайте Павла Дмитриевича Тищенко, он очень хорошо этот вопрос изложил в книге «Между жизнью и смертью» (2012). Конструктивизм человеческого тела приводит нас туда, где философия еще не ходила, вот там надо решать многие вещи. Социум очень сильно изменяется, и думается, философ будет жалеть, если пропустит эти вещи. Чисто вот философски, индивидуально наверно стóит прикоснуться к этому мыслью.

Я нежно отношусь к Константину Семеновичу, (К.С. Пигрову) очень рада Вас видеть и рада услышать слова, которые Вы сказали. Думаю, не так грустен призыв к тому, что философ все-таки остается философом, даже если у него нет крошки хлеба во рту, он все равно будет работать и нести через себя философию, как бы там ни было. Философ наверно по природе такой человек. Спасибо большое за внимание!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Олег Кошутин, пожалуйста, Олег!

О. Кошутин: Спасибо. Знаете, когда я слушал докладчика, я поймал себя на мысли, что если бы в зале сидели молодые представители новой философской волны они бы сказали: ну какой это философ, никакой тебе игры языка, никакой игры смыслов, никакой тебе смены оптики и т.д. И это ставит вопрос о том, что такое вообще философ. И Константин Семенович тут упомянул о самодеятельных философах. Помню, на одном семинаре был такой момент: а кто вообще лучший философ? И тогда один участвующих сказал: я. Философ настоящий – тот, кто считает себя самым лучшим философом, и эта философия жива в тысячелетиях и вечно будет. Проблема заключается в другом. Проблема заключается в профессиональных философах, в кризисе профессиональной философии, в том, что сейчас профессиональные компетенции не востребованы ни обществом, ни властью, ни корпорациями, никем. Вот здесь огромная проблема. И она связана тесным образом с проблемой образования, особенно высшего образования, потому что наиболее образованным является как раз философ. В этом смысле докладчик прекрасно показал эти проблемы.

С другой стороны, с чем я не могу согласиться – да, действительно, роль этих внутрикорпоративных регуляторов огромна и имеет огромное значение. Но! Все эти производственные и прочие корпорации не они определяют образования в обществе, это всегда будет заботой государства. Если вы обратили внимание, у нас обычно говорили, «американский президент выступил с обращением к американской нации». В этот раз как-то все сгладили и ничего не сказали. А что предложил нынешний Обама? Он поставил две задачи. Первое, чтобы каждый американец имел возможность получить высшее образование. И втрое, что наиболее одаренные иностранцы, которые учатся в американских вузах, если они действительно заслуживают этого, они получат образование. Как он выразился: «Положите мне на стол этот закон, я тут же его подпишу». Т.е. они задают в обществе те стандарты жизни, которые будут формировать это.

И самое последнее, в чем наш кризис состоит. На мой взгляд, философия состоится в двух вещах. Первое – это практическая повседневная жизнь, когда человек должен быть философом по жизни. И вторая – когда осмысляются глобальные вселенские человеческие проблемы. Спасибо.

Аплодисменты

А.Н. Муравьёв: Я совершенно согласен с темой, которую сегодня вынес на обсуждение Герман Григорьевич и поддержал Александр Александрович. Современный мир действительно находится в таком состоянии, что философии пора срочно определяться относительно своей роли в его развитии. Определяться серьезнейшим образом, причём не потому, что нам завтра нечего будет есть и пить, а потому, что без философии мир если и выживет, то, скорее всего, будет организован так омерзительно, как рисует Герман Григорьевич. Поэтому пафос решения, предлагаемого в его докладе, я никак не могу принять. В нём философия представлена хотя и в отношении к самым животрепещущим проблемам человеческого бытия, однако, наверное, в самом искажённом виде, в каком только можно было её представить. Недаром Ирина Аркадьевна так резко выступила против основной мысли докладчика и (быть может, слишком резко) назвала то, чем чреват его подход к решению проблем, о которых шла речь, фашизмом. Даже если это и не сознательная апология диктатуры такого типа (хотя вряд ли стоило хвалить Муссолини за заботу о здоровье детей, ибо такая забота есть непременная обязанность всякого ответственного правительства), то, по крайнее мере, бессознательно доклад Германа Григорьевича подводит к выводу о необходимости диктатуры. Не случайно, конечно, содержание доклада, выглядящее как ряд объективных констатаций, отдаёт жуткой антиутопией. Потому что философия, как нам представил её Герман Григорьевич, это, вообще-то говоря, вовсе не философия. Это отнюдь не философское рассмотрение действительных проблем человечества, а рассудочная рефлексия явно позитивистского толка, т.е. рассуждение с конечной точки зрения и о конечном. Не случайно прозвучало у докладчика в качестве назидания положение, что философия, как все другие науки, должна быть объясняющей и прогнозирующей. Философия, конечно, есть наука, но она есть наука suigeneris, т.е. единственная в своём роде наука. Она есть бесконечный источник того рода конечной научности, которую культивируют в себе все другие науки, отчего и предлагают они в той области, где нужна подлинная философская научность, рецепты отнюдь не удовлетворительные, а подобные как раз тем, какие мы сегодня услышали от Германа Григорьевича. Классическая философия, начиная с Парменида, Сократа, Платона и Аристотеля и кончая пока Кантом, Фихте, Шеллингом и Гегелем, есть ведь наука истины. Причём истины не какой-то там отвлечённой, представляемой в сознании, заоблачной и т.д., а настоящей истины, реализующей себя в мире. Не на конечное и преходящее в мире обращает внимание настоящая философия. Напротив, она старается постигнуть реализацию в мире бесконечного, истинного, действительного и настоящего, непреходящего, отличая его от того, что как раз не является такой реализацией и что, хотя и существует, но является лишь случайным, не истинным, а, наоборот, извращающим природу человека, его человечность, и всё остальное. Так в чём же состоит дело, которое мы сегодня обсуждаем? Дело состоит как раз в том, что философия именно как наука истины есть отнюдь не роскошь, а необходимый способ решения неразрешимых для рассудка, т.е. для других наук, проблем. Именно в этом своём качестве она и должна культивироваться в высшей школе. Обязанность философских факультетов состоит, прежде всего, в том, чтобы учить подрастающее философское поколение настоящей философии, т.е. умению мыслить разумно – по крайней мере, так, как мыслили Аристотель, Кант и Гегель, а не как Сартр, извините меня, при всём том, что он замечательным образом, конечно, вёл себя во время войны. Но Сартр не спас человечество от фашизма, обратите внимание. 

Из зала: Спас!

А.Н. Муравьёв: Не думаю, что он спас. Спасла Красная армия, т.е. наш народ, с помощью своих союзников. Сартр боролся, конечно, против фашизма и в этом смысле он великий человек, но он отнюдь не великий философ! Он и писатель неплохой, да и Бергсон, наверное, тоже неплохой писатель, но как философы они (да и другие известные современные западные философы, начиная с Конта и Шопенгауэра и кончая Делёзом) ни в каком масштабе с Аристотелем, Кантом и Гегелем несравнимы. Именно отсюда, т.е. из того, что в современном мире отсутствует настоящая философия как разумный способ мышления – из того, что разум, напротив, всячески третируется современными философами, не в последнюю очередь возникли огромные проблемы современной цивилизации, которая в высшей степени технологична, технична, и, как мы сегодня слышали от московских гостей, шагает очень далеко в своих технических притязаниях, но этот прогресс уже совершенно бесчеловечен и обречён на провал именно потому, что совершенно неразумен. Поэтому я думаю, что для того, чтобы настоящая философия смогла – а это её неоспоримая ответственность и задача – помочь миру в решении чрезвычайно сложных проблем, стоящих перед ним, философы, всё-таки, прежде всего (хотя и не исключительно) должны изучать именно историю классической философской мысли, историю настоящей философии, чтобы таким образом осваивать и развивать разумный способ мышления. И тогда они не будут искать себе хоть какой-то работы ради заработка, а к ним придут представители их народов и человечества и спросят: «Как же нам решить эти самые проблемы?». И если философы будут воспитаны по-настоящему, то они помогут другим людям, в том числе учёным и политикам, сообща найти верный ответ на этот вопрос. Так философия вернёт свой долг реальности, за счёт которой с тех пор, как она существует, всегда существовали философы. Именно это делает её существование в современном мире в высшей степени оправданным и абсолютно необходимым. Спасибо большое за внимание.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Герман Григорьевич, пожалуйста, заключительное слово.

                                         

Г.Г. Филиппов: Последнее слово. У нас произошло взаимное непонимание. Узкое профессиональное сообщество философов, которое живет на госбюджете и которое существует до тех пор, пока начальство не закрыло их финансирование, конечно, может воспарять высоко и рассуждать о Духе, об абсолютных проблемах, о том, как надо по истине жить. Это, конечно, понятная позиция. Я же излагаю позицию практиков, которые преподают в вузах, которые преподают много других дисциплин, которые занимаются разными другими видами работы. Поэтому практики знают, что витания в красивых романтических идеях – хорошо, но оно, во-первых, удел очень узкой группы мудрецов, а большинству пользователей нужна все-таки философия как реальный поводырь, чтобы она объясняла, чем необходимость отличается от случайности, чтобы она объясняла какой метод лучше выбрать в конкретном аспирантском исследовании – структурно-функциональный или же системный. Этого ждут. А ожидать, что студенты, бакалавры, да тем более первого курса и даже аспиранты придут к нам за решением общефилософских проблем бытия, я думаю, что придется очень долго, и мы к тому времени помрем без зарплаты. По этой причине я думаю, что надо считаться с реальностью и исходить из того, что в настоящее время профессиональная философия приняла такой келейный характер, который, извините, не интересен широкому кругу пользователей. И поэтому она не читается, и книжки на эту тему студенты не читают, и аспиранты не считают нужным читать. И если мы хотим, чтобы статус философии сохранился как науки хотя бы или как учебной дисциплины, то надо все-таки обратиться к реальности, а не надеяться на то, что высший разум нам поможет.

                                                          

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Друзья спасибо большое всем, кто пришел сегодня, кто принял участие в обсуждении доклада! Приглашаю вас на заседания нашего семинара 20 и 27 апреля! 

 

Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой

Благодарим за помощь в подготовке этого материала
Германа Григорьевича Филиппова
Андрея Николаевича Муравьёва
Александра Александровича Ермичёва
Ирину Аркадьевну Батракову


СЛУШАТЕЛИ