|
«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА
Ведущий семинара – доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв. 17 мая 2013 г. – доклад Л.И. Довыденко «Философия культуры Н.С. Арсеньева: “Внутреннее оформление человечества”» Лидия Владимировна Довыденко – к.ф.н., доцент кафедры экономических наук Калининградского института экономики, член Союза писателей России, член Союза журналистов России. Презентация книги:
Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути // Науч. ред. Л. В. Довыденко. – 2-е изд. – СПб, Вестник, 2013. – 453 с. – ISBN: 978-5-4232-0004-6.
А.А. Ермичёв: Добрый вечер, друзья!
А.А. Ермичёв: Порядок нашей работы такой. Сначала мы даем слово Лидии Владимировне, которая расскажет о своем герое – Николае Сергеевиче Арсеньеве. Затем Сергей Павлович… С.П. Заикин: Может быть наоборот, Александр Александрович. Было бы логично… А.А. Ермичёв: Давайте наоборот, не будем такими бюрократами. Значит, сначала выступит Сергей Павлович Заикин, который является издателем книжки о Николае Сергеевиче Арсеньеве, затем выступит главный соавтор этой книжки. По окончании выступления Сергея Павловича и Лидии Владимировны вопросы, а потом обмен мнениями. Начинаем нашу работу. Сергей Павлович, пожалуйста!
С.П. Заикин: Спасибо, уважаемый Александр Александрович! Спасибо, уважаемые коллеги. Невзирая на дождь, мы имеем удовольствием обращаться к вам! Ну действительно, есть преимущества и кроме тех, которые Александр Александрович обозначил. Вздохнуть можно свободнее, спокойнее, потому что душновато из-за дождя. Я не буду многословен, буквально несколько слов о проекте, который предлагается вашему вниманию, а затем я передам слово Лидии Владимировне. Издательский проект «Русская миссия» возник из простой мысли. В рамках русской религиозной философии начала 20 века – и той части, которая прошла на территории России, в отечестве, и той значительной части, которая состоялась в эмиграции, – постоянным рефреном проходит тема о человеке нового типа, нового качества, прежде всего о человеке, который понимает меру своей ответственности в современном мире. Он был нужен, его ждали, в надежде на его появление, собственно, и создавалась русская философия. Со своей стороны я убежден, что в многоплановой идеологеме «русской миссии» предчувствие нового духовного человека – ее самое средоточие, ее живой и животворящий центр. Но если духовная среда России начала прошлого века освобождала место для «искры Божией», если она готова была к появлению человека нового склада, то не может быть так, чтобы его проповедникам была уготована роль Моисея – выведшего, но не увидевшего... В каждом из них должна была быть эта «искра Божия»; они сами должны были являться носителями тех духовных и душевных качеств, о которых так выразительно и убедительно писали. Вот эта мысль и легла в основу книжной серии «Русская миссия». Это попытка взглянуть на генерацию «русских пророков» сквозь призму их биографий, далеко не всегда линейных, далеко не всегда простых, но неизменно наполненных не только исканием истины, но и ее явлением. Почему первым стал Николай Сергеевич Арсеньев – фигура, совершено незаслуженно ушедшая в профессиональных и в издательских горизонтах в тень? Потому что он никак не заслужил этой тени. К слову, восприятие Арсеньева у нас и на Западе различное. Там русисты Арсеньева неплохо знают, прежде всего, конечно, за счет того, что он был активным участником экуменического движения. А у нас с возвращением имени Арсеньева в профессиональное и общекультурное поле просто не везло. Обсуждая и с Лидией Владимировной, и с прочими коллегами, почему получилось так, что имена Бердяева, Ильина знают все, а имя Арсеньева заставляет морщить лоб, мы пришли к выводу, что никакого вразумительного ответа получить не удается. Он вовсе не философ «второго плана», его книги – это первоклассные тексты, они рядоположны очень многим текстам из тех, которые находятся в фокусе нашего постоянного внимания. Так получилось, как многое в нашей русской жизни... Книга Арсеньева «Дары и встречи жизненного пути» – первое, флагманское издание серии, у которой, я надеюсь, есть будущее. Очень хотелось бы подготовить… Собственно, текст готов, я думаю, что к осени мы попытаемся завершить проект с изданием воспоминаний Евгения Трубецкого, с такими же обширными комментариями. Тут два слова наверно надо сказать о комментариях. Попытка увидеть личность философа предусматривает кропотливую работу по воссозданию контекста формирования этой личности. Этим было обусловлено, что «поясняющая часть» заняла в книге такое значительное место. Такая же подробная контекстная подача воспоминаний деятелей русского духовного возрождения планируется в прочих изданиях. Вероятно, появится Чулков, Маковский, Пушкарев и другие. Очень хочется вернуть всего, трехтомного, Степуна на родину, а не его «избранные места» в двух томах... А сейчас предаю слово главному нашему докладчику, без которого эта книга, несомненно, не состоялась бы. Лидия Владимировна Довыденко – человек необычайно интересный, и я немного огорчен тем обстоятельством, что формат нашей встречи не позволит поговорить о множестве ее талантов, которые никак не ограничиваются исследованием жизни и творчества Арсеньева. Но уверен, что свою заинтересованность и свой энтузиазм, которые она продемонстрировала в деле возвращения имени Арсеньева истории отечественной философии, она сможет транслировать вам. Александр Александрович, я закончил. Говорить я могу много, но главное сказал. Нам всегда не хватает времени для нормального общения... А.А. Ермичёв: Вопросы Сергею Павловичу?
Р.Н. Дёмин: Есть ли в планах издательства познакомить читателя с поэтическим творчеством Арсеньева?
С.П. Заикин: Пока я хотел бы ограничиться рамками серии «Русская миссия»… Здесь непочатый край работы. Видите, возможны еще находки и открытия и в наше время. Мы с Лидией Владимировной обсуждали тему, что можно было бы предложить нашей профессиональной аудитории, какие работы Арсеньева... Я не исключаю полностью, что появятся и поэтические сборники Никлая Сергеевича. Но здесь уже рыночная конъюнктура будет диктовать линию поведения. К поэзии у нас совсем охладели. Издание книги Арсеньева не поддержано никаким грантом, вышла она исключительно по моей инициативе. И хотя она делалась с любовью, но никакой уверенности, что у нее будет благополучная рыночная судьба, у меня нет, даже с учетом ее крохотного тиража. А в отношении поэтического сборника, наоборот, есть уверенность в том, что даже самый малый тираж не разойдется. И не только потому, что поэзия Арсеньева не будет востребована, но и потому, что у нас структура дистрибуции книжной продукции как разрушилась в 90-е годы, так и восстановилась до сих пор. Я очень давно пытаюсь выбрать правильный ракурс, чтобы предложить хотя бы нашей профессиональной аудитории электронные издания. Вот в этом виде, для электронных ридеров, которыми, слава Богу, заполнились электрички питерского метро в последние год-два, появление поэтических сборников Арсеньева вполне реально. Р.Н. Дёмин: Спасибо! Л.В. Довыденко: А если Вы дружите с интернетом, то я могу Вам прислать все стихи Арсеньева, все шесть сборников его в разные годы вышедшие. Все удалось собрать, скопировать. Основная часть есть в Российской национальной библиотеке в Москве. Р.Н. Дёмин: Огромное спасибо! Л.В. Довыденко: Добрый день! Хорошо слышно?
Начну свое выступление с благодарности Александру Александровичу Ермичёву за создание уникального, я считаю, семинара «Русская мысль», за заседаниями которого я с интересом слежу из Калининграда. Часто узнаю тех людей, с которыми познакомилась на различных конференциях или культурологических конгрессах в Петербурге. Вчера, 16 мая, исполнилось 125 лет со дня рождения Николая Сергеевича Арсеньева. Спасибо Вам, Александр Александрович, что к этой дате и было приурочено заседание семинара, посвященное Арсеньеву. Также хочу поблагодарить Сергея Павловича Заикина за его мужество, за инициативу издать завершающую книгу из 60 книг и брошюр Арсеньева «Дары встречи жизненного пути», которую Арсеньев опубликовал в 1974 году за три года до своей смерти. Он не дожил ровно полгода до своего 90-летия. Умер он в Си-Клифе, это пригород Нью-Йорка. Н.С. Арсеньев на прогулке Как-то в Москве один ученый мне сказал, что «Дары и встречи…» – это лучшее, что написано Арсеньевым, и я у него спросила, а что Вы еще читали? Оказалось, что больше ничего не прочитано. Тем не менее, книги Арсеньева достойны того, чтобы обратить на них внимание. И с вашего позволения еще хочу поблагодарить Никиту Дмитриевича Лобанова-Ростовского, который является дальним родственником Николая Сергеевича Арсеньева. Поиски родственников и тех, кто знал Арсеньева при жизни, увенчались успехом: один ученик Арсеньева Олвин Смиренский был найден в Америке. Виталий Боровой – в Москве, он учился у Арсеньева на православном факультете Варшавского университета, также и другие, о которых я рассказала в книге «Кенигсберг – русское зарубежье. Н.С. Арсеньев», изданной в Калининграде в количестве 300 экземпляров в 2008 году. Найдя через интернет князя Н.Д. Лобанова-Ростовского, я получила от него в подарок книгу «Дары встречи жизненного пути», где Арсеньев сделал пометки своей рукой, исправил опечатки. Они внесены в Санкт-Петербургское издание, что еще более придает уникальности этой книге. И, конечно, благодарю вас всех за то, что пришли, и остановите меня, пожалуйста, когда время, отведенное для доклада, закончится. А.А. Ермичёв: Как правило, у нас 40-50 минут. Л.В. Довыденко: Хорошо, я уложусь в это время. Итак, заявленная мной тема «Философия культуры Николая Сергеевича Арсеньева «Философия культуры Н.С. Арсеньева: “Внутреннее оформление человечества”» – это цитата Арсеньева. В этой теме выделяется три подтемы: 1. Арсеньев как исследователь истории религии мира, духовного опыта человечества (остановлюсь в этой части своего выступления на двух книгах: «Жажда подлинного бытия», 1922 год, первое серьезное исследование Арсеньева. Мне её прислал из Германии Гюнтер Визе, и в российских библиотеках она отсутствует. Так же обращаюсь к книге «Единый поток жизни», ее можно найти в российских библиотеках, также у нас в Калининграде, в библиотеке католической церкви Святого Адальберта. 2. Вторая часть моего выступления называется «Индивидуальное, национальное и вселенское в русской литературе и духовной творческой традиции» и построена на основе двух книг Арсеньева. Одна на немецком языке, к сожалению, до сих пор не переведена, издана в германии в 1929 году «Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen», «Русская литература Нового времени и современность в их духовной взаимосвязи». Эта книга у нас в России, насколько мне известно, имеется только в Российской национальной библиотеке в Москве, бывшей Ленинской. Перевела несколько глав: о славянофилах, о Бунине, о Василии Розанове, о Глебе Успенском, о Николае Гумилеве. Лишь коснусь книги «Из русской культурной и творческой традиции», это первая книга Арсеньева, которую я нашла в России, имеется в Петербурге в библиотеке Академии Наук, достойна отдельного большого исследования. 3. И третья часть моего доклада «Внутреннее преображение человека и технический прогресс» построена на основе книги «Преображение мира и жизни». Спасибо польским и немецким друзьям, особенно профессору из Лодзи Анджею де Лазари, Академии теологии, правопреемнице Православного богословского факультета Варшавского университета, благодаря которым пополнился библиографический список Арсеньева, созданный первоначально Томасом Бёрдом. Теперь позвольте еще маленькое предисловие о семье Арсеньева и об истоках его взглядов и мировоззрении. Семья Н.С. Арсеньева принадлежала к тем кругам русской аристократии, которые умели совмещать высокое положение в обществе с преданностью православной Церкви и с любовью к науке, особенно истории. Род этот блистательно представил брат философа – Василий Сергеевич Арсеньев в книге «Род Арсеньевых». Николай Сергеевич в своей итоговой книге «Дары и встречи жизненного пути» писал о своей семье: «Со всех сторон меня захватывали потоки живых интересов, связанных с историей человеческой мысли, культуры, литературы, общественных устремлений, истории народов, истории искусства» [1. 98] Уже первая книга «Жажда подлинного бытия» обращена к духовным поискам человечества, к древнейшим источникам различных культур, свидетельствующих о глубинах духовной жизни человека. Это надписи на каменных плитах Верхнего Египта, поэзия Древнего Вавилона, Махабхарат Древней Индии, поэзия и философия Древней Греции и Рима. Во всех источниках находит мыслитель примеры «томления духа» и «искания выхода», «искания опоры в Вечном, Реальном» [4.96]. Во внутренней психологической последовательности обобщения и синтеза Арсеньев рассматривает «томление духа» как «жажду подлинного бытия» и удовлетворение ее Откровением свыше, ощущением Полноты жизни, жизни в любви, которая он считает может быть актом волевого усилия. Приводя примеры мистического опыта, мыслитель отмечает его невыразимость, Христоцентричность, а основным его элементом – непрестанную нравственную активность. Интерес к «внутреннему оформлению человечества» берет свои истоки в семье Арсеньевых. Князь Юрий Алексеевич Долгорукий и его жена Елизавета Петровна (урожденная Давыдова) были родителями бабушки Николая Сергеевича по отцовской линии. Они знали Хомякова и ценили сочинения швейцарского пастыря Александра Винэ (1797-1847), профессора истории литературы Лозаннского университета. Винэ мечтал о сближении между христианами, взаимопонимании, особенно между протестантами и католиками. В 1842 году князь Юрий Алексеевич Долгорукий специально приехал в Лозанну для встречи с Винэ и пробыл там две недели, каждый вечер от 6 или 7 до 11 часов проводил в интенсивных беседах с Винэ. О встрече с гостем из России Вине в письме своей дочери сообщал: «Пребывание иностранца оставило глубокий след в моей памяти. Он провел это время в Лозанне специально ради меня, так как он думал, что может много от меня получить, и от которого на самом деле я получил много» [1.103]. Кроме того, Долгорукие интересовались Оксфордским движением 30-50-х годов XIX века. «Отсюда началось, – писал Н.С. Арсеньев, – усиленное стремление многих выдающихся представителей Англиканства к сближению с Православной церковью, отсюда началась дружественная переписка А.С. Хомякова с одним из виднейших деятелей Оксфордского движения W. Palmer. Когда Palmer в 40-х годах приезжал в Россию, он часть лета провел у Долгоруких в их имении Красное, Новосильского уезда, Тульской губернии. Отсюда возник живой контакт семьи Долгоруких и затем Арсеньевых с этим движением» [1. 139]. Арсеньев рассказывал о ряде посещений России некоторыми членами Англиканского Епископата. Приехавшие в Россию на коронацию императора Николая II, англиканские иерархи вели беседы о возможности сближения Англиканства с Православной церковью. Они вели их как с рядом русских иерархов, так и с рядом верующих и образованных православных мирян, например, с зятем Долгоруких, В.С. Арсеньевым, дедом Николая Сергеевича. Он написал об англичанине Джоне Беркбеке, который стремился познакомить соотечественников с учением Православной церкови, особенно ее литургической жизнью. Беркбек издал переписку Хомякова с Пальмером, трактат Хомякова «Церковь едина» в переводе на английский язык. Беркбек 18 раз приезжал в Москву, и был знатоком православного богослужения. Он говорил, что во всем христианском мире нет ничего равного по красоте московским службам Страстной недели и Светлого воскресения. Также Беркбек бывал в московском доме В.С. Арсеньева, и юный Николай Арсеньев внимательно слушал их беседы. В России уже в XVIII-XIX веках, – отмечает философ, – возникла потребность ощутить единство христиан, и потрясения XX века лишь усилили эту тягу: «В тишине, трезвенно и осторожно, в великой верности своей Церкви вырастала в некоторых российских кругах потребность ощутить единство со всеми христианами, верующими в того же единого Господа» [1.142]. Большая заслуга Арсеньева, если говорить о рецепции русской духовной культуры на Западе, состоит в том, что в книге «Единый поток жизни» он собрал сведения о влиянии Православия на европейскую культуру. Он приводит примеры церковных деятелей и авторов книг, чьи сердца открылись «духовным сокровищам Православия». Это выразилось со стороны протестантского богослова и исследователя Нового Завета Карла Людвига Шмидта, протестантского ученого и мыслителя швейцарца Оскара Кульмана, немца профессора Kuennetha, французского ораторианца Louis Bouyer, «большого ценителя и любителя православного благочестия». Бельгийский монастырь Chevetogne «является одним из главных центров Западного мира по работе сближения христианских церквей и по изучению православия (Dom Lambert Beauduin, Dom Clement Lialine, Dom Olivier Rousseau)» [2.14]. В результате в католической церкви заговорили о внутреннем обновлении и в особенности об осознании соборного начала. «В многочисленных работах французских богословов появляется слово collegialite, соответствующее хомяковскому термину соборность, слово, насколько мне известно, новое, до этого времени совершенно необычное в католическом богословии»[2.15]. Кроме швейцарца Оскара Кульмана, среди протестантов, отразивших в своих работах влияние на них православного миросозерцания, Арсеньев называет деятелей «Высокоцерковного движения» («Hochkirche Bewegung»), «Берненхенского кружка» («Bernenchener Kreis»), «убежденного деятеля по сближению христианских церквей» профессора Шлинка из Гейдельберга и участников богословского журнала «Kerugma und Dogma». Англиканское богословие откликнулось целым рядом произведений, проникнутых идеями Православной церкви. Арсеньев называет целый ряд сборников статей и огромное количество авторов. «Образы русских святых – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Тихона Задонского, образы Оптинских старцев – стали (особенно с появлением на Западе русской эмиграции) знакомы и дороги многим западным читателям. Почувствовалось глубокое, хотя и внешне полускрытое единство и основ веры, и духовного опыта. После первой мировой войны религиозное воздействие христианского Востока на Запад усилилось чрезвычайно (тут сыграли роль литургическая красота Православной церкви, русская икона, Достоевский и религиозные русские мыслители)» [2.41]. Таким образом, работы Арсеньева, в особенности книга «Единый поток жизни» опровергает и до сих пор бытующее мнение, выраженное, например, Вышеславцевым: «Из того, что пишется и говорится на Западе, я вижу, что русский народ и русская судьба все еще остается полной загадкой для Европы. Мы интересны, но непонятны; и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны. Мы и сами себя не вполне понимаем, и, пожалуй, даже непонятность, иррациональность поступков и решений составляют некоторую черту нашего характера [6.9] 2. Индивидуальное, национальное и вселенское в русской литературе и духовной творческой традиции. Переходя ко второй части своего выступления, хотелось бы подчеркнуть, что Арсеньев немало сделал для того, чтобы мы, прежде всего, «были сами себе понятны». В книге на немецком языке, которую, к сожалению, до сих пор никто не перевел, «Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen» автор, рассуждая о специфике русской философской мысли, пишет, что она заключается в призыве к служению «вселенскому духу любви». По убеждению Арсеньева, этому великому призванию Россия часто оказывалась неверной, недостойной. Но это чисто русская мысль, именно славянофилы сформулировали «смысл жизни и истории человечества» как «свободу морального развития личности и вместе с тем любовь, объединяющую нас воедино с братьями в великий живой организм единого Тела Христова» [3, c. 30]. Заветы славянофилов оказали воздействие на всю отечественную духовную, не только религиозно, но и светски ориентированную, традицию русской философской мысли, найдя отклик и в западной мысли. Среди этих заветов особая роль принадлежит соборности, которая по Арсеньеву, – не внешний авторитет, а это наша собственная, более высокая жизнь. Вклад Н.С. Арсеньева в разработку категории соборности базируется на понимании «личности соборного сознания», примером которой являлись для него славянофилы и Ф.М. Достоевский. Такая личность стремится к цельности духа, рассматривает свою жизнь, как служение Божественной истине. Составляющие соборной «целостности личности» – внутренняя свобода и любовь. «Единение с братьями» носит благодатный характер. Целостный человек постигает Истину, «врастает в нее», что требует напряжения и объединения всех сил. Истина не дается одному, а «вместе с братьями». Сознание «соборной личности» включает действенный подвиг, служение народу, который также призван служить «Вселенскому духу любви». Национальное освящается вселенским, поэтому сознание «соборной личности» направлено к осмыслению жизни не только своего народа, но и человечества. Причем, Арсеньев подчеркивает, что не только русский народ стремится к абсолютному добру. «Религия и философия всех народов задолго до христианства установила, что человек и даже все мировое бытие влечется сознательно или бессознательно ввысь к абсолютному совершенству, к Богу. Различие между людьми и народами состоит в том, в какой форме и в какой степени осуществляется у них это стремление вверх и под какие соблазны они подпадают при этом» [3, с.241]. «Высший цвет человечества» Арсеньев видит в лице святых, которые есть в каждом народе. Они, по мнению мыслителя, уже теперь являются переходом, тут, среди нас, к высшей степени бытия и действительности. Они вместе с тем и высший цвет нации, произведшей их, но они не укладываются в рамки национальные, как и вообще все лучшие духовные и культурные ценности человечества. Русские святые поэтому, – уверен Арсеньев, – сверх национальны, ибо из сверх национального и Вечного черпают свою силу. Они высшее достижение человечества. Важнейший нравственный закон человеческого существования в контексте национального и вселенского Арсеньев выделил в книге, посвященной духовным основам русской литературы, открывающейся как всечеловеческая ценность. Духовная глубина русской литературы предстает во взаимосвязи национального, индивидуального и вселенского. Арсеньев утверждает, что именно литература конкретного народа в первую очередь дает представление о его духе, его духовной сущности. При этом нельзя отбросить индивидуальность и своеобразие каждого художника, так как общественное внутренне скреплено с индивидуальным. «Высокая художественность гениальных произведений строится на глубокой укорененности автора в своем народе. В этой укорененности состоит уникальность и неповторимое своеобразие самых высоких поэтических личностей, так как они выражают самые высокие чувства, самые лучшие проявления духа народа. Они всегда были представителями народа, выразителями его силы и его богатства, им удавалось свидетельствовать в образах о вечночеловеческом через духовную призму национального и личного» [3, s.2] (перевод здесь и далее автора статьи). Подлинная поэтическая личность, – по мнению Арсеньева, – вбирает в себя «гораздо больше, чем могут олицетворять различные тенденции и духовные течения в многообразных градациях, оттенках и вариациях». Но остается бесспорным то, что есть различные силы в духовной жизни народа, которые ему служат и господствуют в нем, которые борются друг с другом и взаимодействуют, в известной степени создают фон и питательную среду многообразным и пестрым проявлениям мира» [3, s.3]. Причастность личности к бытовому укладу и традициям своего народа – это высочайшая ценность человеческого бытия. В системе ценностей мировой культуры конкретно-индивидуальное связано с всечеловеческим. Таким образом, то, что глубоко национально, то является всечеловеческим. Конкретно-индивидуальное и всечеловеческое неразрывно связаны, потому что духовное содержание ищет совершенную форму. «Из русской культурной и творческой традиции». Эта книга Арсеньева посвящена разработке категории духовной традиции в русской культуре. Раскрывая сущность культурного процесса, Н.С. Арсеньев вводит термин «динамическая традиция»: «Это есть единый поток жизни духа, вытекающий из глуби прошлого и творящий жизнь – настоящее и будущее. Он освящает и просветляет быт, но он же должен быть готовым и духовно преодолевать его, освобождать, когда нужно, от внешних пут его. Решающий источник его – не прошлое само по себе, не «традиция предков», а питающие глубины Духа, не связанные с хронологией, но питавшие и творческую, духовную жизнь предков. Прикасаясь к этому потоку, мы сами можем стать носителями духовных сокровищ» [5.8]. Арсеньева волнует будущее России и роль в этом будущем духовной культуры: “Немо ли для нас и для будущей свободной России русское прошлое или есть живая связь, живая преемственность духовной жизни и духовного творчества? Вот вопрос решающего значения. Решающего оттого, что не может поток течь вперед, если он отрезан от своих истоков, и не может расти ввысь дерево, лишенное корней. Без живой связи с прошлым прекращается творчески-поступательная жизнь народа. Ибо жизнь есть одно органическое нераздельное целое: нельзя его разрезать на куски и удовольствоваться отрезком настоящего, ибо получится кусок трупа. Можно ли отказаться от всего своего прошлого, от того, что его вдохновляло к жизни и творчеству, не отказавшись от собственного «я»? [5.9] Арсеньев понимает жизнь народа как постоянно меняющийся и обогащающийся поток творческих устремлений и воплощений. «Народ живет из корней духовных и физических, как и дерево растет из корней, то есть из жизни традиции. Без традиции нет истории, нет жизни народа, но традиция эта динамична, она устремлена вперед и уходит вглубь» [5.7-8]. Арсеньев, выделяя смысл культуры в ее динамическом росте, вводит понятие «живая ткань культуры», понимая под ней «историческую преемственность и личное усилие, подвиг, как отдельного лица, так и целого народа». Арсеньев придает особое значение крепкой религиозной семье и роли в ней чуткой матери, приводя в пример А.П. Елагину (1789-1877), М.Н. Гагарину (1878-1924), Т.А. Ергольскую, Е.В. Арсеньеву. Эти женщины-матери были подлинными воспитательницами, так как являлись высокообразованными, тонкими ценителями литературы, русской и западной культуры. В таких семьях радостно воспринимался мир Божий, а быт освящался религиозно-православной традицией. Фундаметальные основания его духовной культуры: добро, красота, истина, вера – предполагают гармонию, меру, равновесие целостного мира человека, обретение абсолютных ценностей. К художникам, выходящим на «общечеловеческое, вселенское и вечное», Арсеньев относит Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого. Картины толстовского мира Арсеньев называет «динамизмом жизни», выражающимся в мелочах мира человеческого и мира природного. Он выделяет в творчестве Толстого изображение и поклонение красоте и теплу русской семейной традиции, «укорененности» в родном быте и участие в западной культуре. Л.Н. Толстой и глубоко народен и общечеловечен. Тоска жизни, утверждает Арсеньев, недоумение над жизнью, боль и сознание «тщеты» поначалу мало проявляются в его творчестве. «Жизнерадостность помогает ему преодолеть тоску жизни. Творчество и красота обновляющейся природы есть главное противоядие этой тоски. А потом супружеская любовь! И охота, и верховая езда, и природа, и интерес к народу, и динамическая устремленность вперед, и внутренне питание души могучей духовной традицией, питавшей предыдущие поколения» [5.224]. А далее кризис, из которого Толстой вышел, однако, с точки зрения Арсеньева, найденное им решение «безблагодатно». Не признавая благодати, Толстой, по убеждению Арсеньева, ставил человека одного перед лицом превышающих его человеческие силы «требований ригористической морали». В то же время Арсеньев убежден, что Христос для Толстого «был в противовес его рационалистическому отрицанию», все-таки больше, чем учитель совершенной морали. Центральная тема творческих исканий Достоевского – существование Бога. Арсеньев считает, что Достоевский своим мировоззрением связан со славянофилами, которые ощущали свое дело не только как глубоко-национальное, но также как всемирное. Эту всемирную работу продолжил Достоевский. Корни мировоззрения писателя, как и у славянофилов, в русском народе, он, как и его народ, «тоскует по тому, что свято». И Достоевский, убежден Арсеньев, приходит к «уравновешенности, к умственной зрелости и одухотворению», так как это есть «у нас в аскетической традиции церкви», и в «народной душе». Герои Достоевского, являются примером самоотверженной, отдающей, смиренной любви, «этой огромной силы», как считал Достоевский. Отмечая одностороннюю ироничность, несправедливость отношения Достоевского к другим народам, Арсеньев находит объяснение ей в «горячей любви к своему народу». Но его завещание – «захватывающая Пушкинская речь» – полностью «пронизана большой всемирной точкой зрения о взаимопонимании народов». Высокое предназначение своего народа он видит в том, чтобы «вызывать это взаимопонимание, принимать души других народов братски. Эта всемирная, всечеловеческая широта духа» – особенность гения Пушкина, как явления «пророческого». То же можно сказать и о Достоевском. Его миссия, его предназначение – «пророческое». Арсеньев видит заслугу писателей в том, что они вывели русскую литературу на мировой уровень. Пути духовного обновления человека и общества пересекаются в одной точке – русской культуре. В культурологической концепции Арсеньева в качестве приоритетных формулируются задачи преодоления оторванности от истории и традиции русской культуры. И в завершение второй части своего выступления хочу привести высокую оценку Ф. Степуна: «Из всех написанных им книг о России рецензируемая книга как-то особенно хороша: в ней автор так до конца сливается со своим предметом, с Россией, что на протяжении многих страниц читателю кажется, что не Арсеньев говорит о России, а она сама повествует ему о себе». [7.4] Она говорит о духовных силах русского народа, из которого выросли вершинные произведения мировой культуры. 3. Внутреннее преображение человека и технический прогресс («Преображение Мира и Жизни»). Современник и друг Арсеньева Г.Н. Трубецкой спрашивал: «В настоящий исторический момент человечество стоит на перепутье. Что же победит в нем – культурный зоологизм или «сердце милующее»? Чем надлежит быть вселенной – зверинцем или храмом?» [8.43] Арсеньев развивает свою мысль и рамках идеала преображения, которым жило древнее христианство, идеал православия не прогресс, а преображение. «Мы новый народ», – провозгласили первые христиане перед лицом языческого мира. «Мы становимся участниками Его новой жизни, действующей в нас». Преображение – одна из главных категорий в концепции духовной культуры Арсеньева, открывающейся в глубине Жизни Преизбыточествующей. Человек «не знанием знает», по выражению философа, а знает потому, что «превозмогающая реальность просветляет и преображает нашу жизнь, а через нее и жизнь, нас окружающую, и жизнь мира» [2.31]. Русский человек, живя в суровых природных условиях, приучен к страданию самой природой. Христианство возвысило это качество, потому что показало ему блаженство как преображение страдания. Пасхального духа не могло быть без духа Голгофского. Таким образом, страдание становится великим благом, так как ведет к сокровищнице благодати. Когда человек страдает и «несет свой крест», врата Рая тем самым открываются перед ним. Когда он полностью солидаризируется со всем человечеством, как в вине, так и в вытекающем из вины страдании, то тем самым преодолевает и то, и другое и готовит путь для такого же общего воскресения и излияния благодати на всех. Православное мышление базируется на утверждении не прогрессивного, а нового, руководствуясь идеалом внутреннего преображения, а не внешнего прогресса, идеалом Христа. В русской литературе XIX века мотив преображения явно и неявно присутствует у многих авторов. В лирике Пушкина, например, преображение героя – основной принцип. По мнению Арсеньева, метафизическая струя у Пушкина может носить невольный характер, но этим добавлением ничто не ослабляется, так как душа поэта «стремится прикоснуться к основному, благому Смыслу Жизни». И в этом стремлении личность его просветляется, преображается. Поэтому «так умилительно» действует на него молитва Св. Ефрема Сирина и образ простой, смиренной праведности в русском народе – «и няня его, и Татьяна, и чета Мироновых, и благочестивый быт русской семьи». С ним совершается чудо или он сам поднимается до таких вершин духа, где становится способным простить, принять, покаяться, то есть измениться, преобразиться под действием тех благодатных стихий, к которым он прикоснулся в момент озарения. Арсеньев утверждает, что «Пушкин – без излишней теоретизации – знал лучше многих других, что такое есть традиция духовной культуры». Его стихотворение «Пророк», задуманное вначале как некий нравственно-политический призыв, перерастает эту первоначальную тональность и приобретает характер религиозного зова» [9.83]. По мнению Арсеньева, бессмертие творчества Пушкина, вдохновленного «музами, античным миром, Куницыным, Жуковским, Шенье, Державиным, может быть, еще больше Кремлевским пожаром, битвами 1812 года, судьбами русского народа», состоит в «назаглушимо звучащем в его душе и будящем нас зове к служению Высшей Красоте и Правде» [9.87]. У Достоевского преображение Раскольникова после его пасхального причащения – не заслуга героя, а дар Бога. Воскресение его происходит по воле Божией. Арсеньев неодобрительно отзывается о задаче преображения мира и человека, поставленной символистами, модернистами, которые стремились преобразить мир усилием воли, так как старый мир прогнил, а революция, по их мнению, есть движение стихийных сил, которые обновят мир. Христианская идея преображения здесь была извращена, что нашло продолжение в социалистическом обществе, где потребность в вере была заменена партийностью. Жажда всеобщего Преображения является одной из ярких черт русского религиозного духа. В русской духовной жизни таится великое мессианское ожидание. Обоженное человечество, преображение мира – конец и цель истории и единственное положительное решение загадки существования. «В Воскресении раскрылись и раскрываются двери бесконечного Милосердия, восстанавливающего творение в его достоинстве. Только это дает полный смысл и жизни, и истории, и томлению Человечества» [2.49]. Разрабатывая концепцию постижения мира не через бинарные оппозиции, а как целостный процесс «Стяжания Духа Святого» по «Лествице» традиций, Н.С. Арсеньев поднимает проблему абсолютного постижения абсолютной реальности (бытия в Боге). Его система содержит в себе возможность целостного видения, которое присуще всей русской философии, и представляет собой микрокосм макрокосма русской мысли в целом. Как писал Р.В. Плетнев, «Рассматривая смысл таинства Евхаристии, Арсеньев видит его в Преображении и освящении Земного Небесным. Воздействие Евхаристии двоякое – физическое и духовное: в просветлении телесного естества и в нравственном преображении человека. Благодаря Евхаристии тело, во-первых, просветляется, одухотворяется и «принимает в себя семя вечной жизни». Во-вторых, значение Евхаристии «вырастает за пределы воздействия на одного человека», ее «значение космическое» [10.20]. Заключение В отличие от многих своих современников, Н.С. Арсеньев, констатируя всеохватывающий кризис культуры, показывает возможность создания «жизнеспособной духовной культуры». Следуя «динамической традиции», народ преобразует чувственное отношение к миру. Арсеньев понимал, что познание общечеловеческих ценностей и оснований культуры начинается с усвоения и осмысления культуры «изнутри», через личную судьбу, историческую судьбу народа, национальных гениев, героев. Будущее и настоящее России в ее «реформаторских порывах» невозможно без осмысления исторических традиций и особенностей русской культуры, их сохранения. Народ, не сохраняющий свои традиции, нищает духом, оскудевает, «превращается в чернь». Где нет духовной преемственности, там «буксуют реформы». Арсеньев, переосмыслив главные достижения мировой духовной культуры, приходит к выводу, что православный путь святости и есть «ответ на загадку человеческой жизни». «В свете ужасных потрясений, перенесенных нашим народом, много ложных ценностей пало, многое подверглось переоценке, многое забытое или казавшееся забытым, воссияло опять перед нашим взором» [11.103]. Он уверен, что культура развивается и обогащается в диалоге с другими культурами, но акцентирует внимание на национальных чертах характера, особенностях русского способа постижения мира, связывая его с возрождением своего народа. Перспективы национального развития, проблемы смысла жизни сочетаются с проблемой исторического призвания народа. Пробудившийся в нем дух искания, ориентация на православные ценности, откроют его духовному взору значение исторических явлений. Арсеньев, как мыслитель – выдающийся представитель русской религиозной философии, еще не совсем возвращенной и не прочитанной у нас, конституирующей человека на началах веры и любви. Вязкости рассудочных сомнений, он противопоставил веру как явление духовной свободы, обратившись к глубинам национального духовного опыта, дал русскому народу и человечеству нравственное, «внутреннее оформление».
А.А. Ермичёв: Спасибо! Аплодисменты
Литература 1. Арсеньев Н.С. Дары и встречи жизненного пути. – Франкфурт-на-Майне, 1974. 2. Арсеньев Н.С. Единый поток жизни. – Брюссель, 1973. 3. N. Arsenjev. «Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen». – Mainz, 1929. 4. Н.С. Арсеньев. Жажда подлинного бытия. – Берлин: Издательство С. Ефрон, 1922, 231 с. 5. Арсеньев Н.С. Из русской культурной и творческой традиции. – Франкфурт-на-Майне, издательство: Посев, 1959, с. 8. 6. Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии – 1995, № 6. 7. Степун Ф. Н.С. Арсеньев. Из русской культурной и творческой традиции // Грани, № 43 8. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни / Сост. А.П. Полякова, П.П. Апрышко. – М.: Республика, 1994, с. 43. 9. Арсеньев Н.С. О лирическом стиле и некоторых лирических темах Пушкина // Записки РАГ, Нью-Йорк, 1975, т. 9, с. 83. 10. Плетнев. Н.Арсеньев. Преображение мира и жизни // Новый журнал, 1959, №57, с.20. 11. Николай Арсеньев. Из жизни духа. Варшава. 1935. С. 95 – 103.
ВОПРОСЫ А.А. Ермичёв: Так, друзья мои, обычный прядок нашей работы, он вам знаком.
Вопросы к Лидии Владимировне, вопросы к Сергею Павловичу не исключаются, пожалуйста! Давайте начну я. Скажите, пожалуйста, каким образом он ушел из советской России? Он не был ведь в числе высылаемых? Л.В. Довыденко: Нет. В 1918 году Франк получил в Саратовском университете должность декана историко-филологического факультета, и Арсеньев много раз о Франке говорил, что из всех философов, с кем ему приходилось встречаться, дружить, общаться, наиболее близким являлся Семен Людвигович Франк. Он пригласил тогда Арсеньева в Саратовский университет, была создана кафедра сравнительной истории религий. Уже в 1919 году начались аресты Арсеньева. Кафедра сравнительной истории религий была закрыта. К этому времени умер в большевистской тюрьме отец Сергей Васильевич, который 30 лет посвятил дипломатической службе в разных странах Европы. Две сестры Арсеньева, Вера и Анна, в это время отбывали ссылку на Соловках. После смерти мужа мать Екатерина Васильевна отправилась на север к своим детям. После очередного ареста Арсеньев бежал в Германию. Почему Восточную Пруссию? Место нашлось только в Кенигсбергском университете и только 14 часов. А.А. Ермичёв: Так он тайком перешел границу? Л.В. Довыденко: В Белоруссии было имение Щорсы. Арсеньев бывал там с другом Григорием Николаевичем Трубецким. В имении жила сестра Трубецкого Мария Николаевна, она вышла замуж за Хрептовича-Бутенева, владельца этого имения. Была там библиотека редких старинных книг, собранная еще во времена Великого княжества Литовского Иоахимом Хрептовичем. Часть её сейчас находится в Киеве, и Беларусь ведет переговоры о том, чтобы эта библиотека была возвращена в Беларусь, потому что Хрептович завещал, что как только в Белоруссии откроется свой университет, так эта библиотека должна быть там. Университет давно открылся, а споры по возвращению этой библиотеки до сих пор не решились.
А.А. Ермичёв: Пожалуйста, еще вопросы какие? Тогда я позволю себе еще один вопрос. Вы не могли бы оценить, почему в наших фундаментальных историях русской философии Зеньковского, Лосского, Левицкого ни разу не упоминается имя Арсеньева? Л.В. Довыденко: В то же имя Полторацкий или Зеньковский уделили огромное внимание Арсеньеву, и многие его современники на Западе каждую книгу всегда оценивали, всегда высказывались: и Карсавин, и Степун – обязательно реагировали. Я хочу обратить ваше внимание вот на какой момент. В Москве, в архиве литературы и искусства мною было обнаружено шесть писем Арсеньева, в том числе три письма Бердяеву. В 1925 году, когда Бердяев создал свой журнал «Путь», он одним из первых пригласил Арсеньева войти в редакцию этого журнала, и в частности, возглавить библиографический отдел. И одно из писем является ответом на предложение Бердяева. Правда, они очень сильно поссорились после жестокой реакции Бердяева на книгу Ивана Александровича Ильина. Полторацкий об этом очень подробно рассказывает, что Ильин в ответ Бердяеву на его безжалостную критику написал, что Николай Александрович ведь не прочитал мою книгу. Я думаю, что, вообще, тема прочтения автора является проклятием авторов. Я думаю, что в эмиграции далеко не всё было прочитано современниками и потомками. Да и в наше время мы тоже можем быть свидетелями нерешенной проблемы созданного и освоенного. Так что имя Арсеньев выпадало. Арсеньев не был безразличен к полемике вокруг Ильина, когда Бердяев написал статью «Кошмар злого добра», он выступил в защиту И.А. Ильина, потом в защиту С. Булгакова, участвуя в софийской полемике. Не всем это нравилось. Бердяев опубликовал статью Арсеньева в защиту Ильина, но тут же следом разгромил Арсеньева, сказал, что надо было напечатать эту статью для лучшего освящения этого вопроса. В журнале «Путь» продолжал Арсеньев еще публиковаться… А.А. Ермичёв: 11 раз. Л.В. Довыденко: …до 1932 года. А потом, если посмотреть библиографию Арсеньева в книге «Дары и встречи…», там представлен наиболее полный список трудов Арсеньева, потом он отошел от журнала «Путь», стал активно публиковаться на иностранных языках. Думаю, что главная беда Арсеньева - непрочитанность. А.А. Ермичёв: Ростислав Николаевич, пожалуйста! Р.Н. Дёмин: А много ли работ опубликовал Арсеньев в журнале «Элпис»? Л.В. Довыденко: Да, достаточно активно участвовал Арсеньев в свой Варшавский период в журнале «Элпис», переводится «Надежда». Статьи, найденные в этом журнале, включены библиографию Арсеньева, так что там можно посмотреть, на русском языке и на польском. А.А. Ермичёв: Пожалуйста, еще вопросы! О. Кошутин: Знаете, сам термин меня очень заинтриговал – «внутреннее оформление человечества».
Он наводит на вопрос: ведь это некоторое расхождение с национальным, да? Общечеловеческое, национальное оно всегда выделяется. И с другой стороны, Вы говорили, что акцент делал Арсеньев на динамизм традиции, на динамической традиции. А они в свою очередь, как я это понимаю, они связаны с ролью элиты в нации, национальной элиты в смысле, которые и задают эти традиции. И вот в связи с этим вопрос. Как-то касался он роли элиты? Но вот не святых, как Вы говорили, не отдельных литераторов, которые связаны в основном, как правило, с языком народным, а элиты как некоего такого слоя. Тем более, тогда это были очень популярные идеи. Л.В. Довыденко: Построю свой ответ из двух коротких частей. Есть у Арсеньева очень интересная книга, которая называется «Das heilige Moskau» («Святая Москва») на немецком языке, тоже до сих пор её никто не перевел, и вышла она в 1940 году. Я об этой книге немного сказала в статье к «Дарам и встречам…». Русское общество Арсеньев представляет как общество философов, писателей, художников, религиозных мыслителей, общество праведников. Там представлены религиозно-философские общества, московские храмы, литургическая жизнь и те, кто искал духовного просвещения. В этом случае мы можем говорить о духовной элите. И подлинно национальное в понимании Арсеньева является вселенским. В то время, когда он жил в Германии, как он писал «на отлете», на все каникулы старался выехать в Европу, особенно в Англию или в Кламар больше всего. Круг его общения – люди интеллектуальные, в то же время близкие к церковной жизни. Это и Флоровский, и о. Сергий Булгаков, и другие. В то же время по словам его племянника С.И. Балуева, учившегося на медицинском факультете в Кенигсберге, дядя Николо дружил с немецкой знатью. Воспоминания Балуева незадолго до смерти записал на видео В.С. Тутунов, а А.В. Трубецкой перевел их в цифровой формат и прислал мне после известных событий. В 2012 году наконец-то закончились успешно мои усилия по увековечению памяти Арсеньева в Калининграде на доме по улице Чапаева 3, которая раньше называлась Регентенштрассе, 3. Дом сохранился, здесь жила семья Арсеньевых. Дом, где жила семья Арсеньевых на Регентенштрассе, 3
Эскиз мемориальной доски русскому философу Н.С. Арсеньеву на доме №3 по улице Чапаева, где жила семья профессора Арсеньева с 1933 по 1944 годы
Совет по культуре дал свое добро. И только это решение было опубликовано в СМИ, как тут же начали происходить такие неприятные вещи, в мой адрес - угрозы, в интернете развернулась полемика. Очень скоро, по инициативе, видимо, того человека, который заказал статью в Мюнхене, ко мне влезли в квартиру, украли папку с работами Арсеньева, открыли компьютер, где уничтожили папку «Арсеньев», у меня, правда, всё было на диске записано, и Совет по культуре приостановил решение об увековечивании памяти Арсеньева мемориальной доской. И тогда я обратилась к своим добрым москвичам, может быть, у них что-то появилось новое об Арсеньеве. Петр Андреевич Трубецкой, сын автора книги «Пути неисповедимые» Андрея Владимировича Трубецкого, который в период войны оказался в плену, был в Кенигсберге, жил в семье Арсеньевых. Потом он ушел к польским партизанам опять же благодаря Николаю Сергеевичу, закончил венный путь в Чехии, уже влившись в ряды советской армии, что не помешало ему отсидеть в ГУЛАГе на медных рудниках в течение 10 лет, потом закончить московский университет, стать ведущим кардиологам в одной из научных лабораторий. Когда я прослушала в записи воспоминания Сергея Балуева, племенника Арсеньева, о жизни в Кенигсберге, то поняла, что молодые ребята: Балуев и Трубецкой, участвуя в Кенигсберге в сопротивленческом движении, пользовались помощью и поддержкой Николая Сергеевича. Он дружил с немецкой знатью. Балуев называет графиню Марианн Дёнгоф. О ней и ее участии в антигитлеровском движении «Красная капелла» много написано, есть сведения в интернете. «Красная капелла» финансировалось немецкой знатью, движение ненавидело Гитлера, это неудавшееся покушение финансировало. Воспоминания С.И. Балуева открыли неожиданные страницы в жизни Арсеньева, которые будут изложены на страницах готовящейся новой книге об Арсеньеве. А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста, Владимир Александрович! В.А. Егоров: У меня вопрос, скорее религиоведческого плана, но это интересно.
Вы процитировали в самом начале своего доклада, что Арсеньев видел сближение двух направлений христианских церквей, восточной и западной, через принятие Католической церковью русского мистицизма, глубины понимания жертвы Иисуса Христа, Искупления. Тем самым выделяя Православие, ставя его духовность, скажем так, выше. Но мы видим, что на сегодняшний момент, Русская Православная Церковь растеряла все те позиции, которые были тогда, в дореволюционный период. Предположу, что его высказывание было в начале века, либо до Второй мировой войны. Произошла ли эволюция в его взглядах, потому что сейчас католический мир сильно поменялся и Католическая церковь играет в мире гораздо бóльшую роль; больше, чем Русская Православная Церковь? Сохранил ли Арсеньев в этом вопросе свои убеждения? Л.В. Довыденко: Вот если возьмете книгу «Дары и встречи жизненного пути», шестая глава этой теме посвящена. Арсеньев говорит о католической церкви в первой половине XX века, когда было желание понять, что такое соборность, заговорили об обновлении католической церкви, а после Второй мировой войны он говорит, что в низах, в самых низших чинах католической церкви было очень много желания помогать друг другу, люди очень много перестрадали, и поэтому они поняли, как важно помогать друг другу. Но что касается верхушки католической церкви, то он говорит о том, что после папы Иоанна XXIII, который очень много сделал и говорил о том, что церковь едина и мы должны найти понимания, у нас много общего, и мы должны находить точки соприкосновения. После его смерти уже этого не было. Арсеньев много рассказывает о духовном нищании церкви, например, в Америке, церковь, желая привлечь прихожан, нанимает какой-то рок-ансамбль или какую-то африканскую группу, которая в масках с бубнами и барабанами посредине церкви танцует. И когда журналист приходит к священнику и спрашивает, что же у вас в храме творится, то ответ был такой: в нашей церкви сегодня было очень много народу. Формальное привлечение людей в церковь, но где глубина, духовность, глубина устремлений к высшему, это, конечно, отсутствует. Арсеньев выделил бюрократизм католической церкви и осудил это внешнее, наносное. А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Ростислав Николаевич! Р.Н. Дёмин: Та отрицательная реакция, которая возникла после того, как Вы высказались в пользу установления мемориальной таблички на доме Арсеньева, не была ли она вызвана тем эпизодом осени 1941 года, когда он оказался в Волосове? Л.В. Довыденко: Во-первых, надо доказать, что речь идет об Н.С. Арсеньеве. Письмо из украинского архива некоего доктора Вундера, который в ноябре 1941 года отправляется в Волосово, в сторону Петербурга, в составе группы в поисках художественных ценностей, содержит фамилию фон Арсеньев, но инициалов не называет. Несколько страниц Вундер уделяет Арсеньеву. Вундер говорит, что фон Арсеньев поразил его тем, что тот, будучи переводчиком в лагере для пересыльных, занимается совсем другим. Он восстанавливает библиотеку Достоевского. Немецкие солдаты выбросили на улицу книги, они валялись в грязи. Арсеньев с одной учительницей собрал их и создал библиотеку имени Достоевского. Более того, усилиями Арсеньева открылся православный храм, куда идут прихожане со всех окрестных деревень. И библиотека также в светлое время суток постоянно работает и пользуется спросом. Вундер говорит, что жизнь российская открылась с другой стороны, потому что книги все зачитаны. Об Арсеньеве он заключает, что им движет желание создать русское национальное правительство на оккупированной территории, что национальные интересы русского… С.П. Заикин: Я дословно воспроизведу: «Национальные заботы русского в его требованиях превышают здесь [имеется в виду то, чем он занимался, С.З.] и противопоставлены обязанностям немецкого зондерфюрера».
Т.е. это скорее донос на неправильно ведущего себя Арсеньева, чем, собственно говоря, обвинения в адрес Арсеньева, которые прозвучали в последнее время. Л.В. Довыденко: Так что если это действительно тот Арсеньев, который был переводчиком, можно его понять, ведь ностальгические чувства были чрезвычайно сильны, он отправился на оккупированную территорию с целью создания русского национального правительства.
В начале Второй мировой войны, действительно, такие разговоры и устремления были – создать русское национальное правительство для соединения со своим народом. Но я должна сказать, что нужны доказательства или опровержения, что это тот Арсеньев. Я изучила архивы, которые есть у нас, в России, архивы Украины, Польши (Торунь, Варшава, Ольштын). В современном Калининграде немецких архивов не осталось, всё вывезли в 1945 году. И единственная надежда доказать это или опровергнуть остается на Бундесархив в Германии. Вначале на мой запрос они ответили, что 30 минут поиска стоит 15 евро, если вас устраивает, то заполните анкеты на немецком языке, кто ищет и кого ищут. Ответила согласием, но я пока ответа не получила. Возможно, поиски обойдутся мне, не знаю в какую сумму (смеется), но я тогда получу документы. С.П. Заикин: Сколько они ищут уже? Л.В. Довыденко: Я уже месяц как послала запрос именно на этот вопрос: действительно ли Николай Сергеевич Арсеньев был переводчиком вермахта? Доказательств пока нет. Бахметьевский архив в Америке ответил, что из документов есть несколько писем Арсеньева. Архив Свято-Владимирской Семинарии прислал список имеющихся у них работ Арсеньева. Единственный архив, до которого я не добралась – это архив Толстовского фонда, который помог Арсеньеву, его брату Юрию и сестре Вере в 1948 году переехать в Нью-Йорк, потом купить маленький домик благодаря тому, что Юрий Сергеевич работал в ООН и получал приличные деньги. Архив Арсеньева после смерти ушел в Толстовский фон. Как я туда не писала на русском, на английском, к кому только не обращалась, но почему-то ответа не получила.
Н.С. Арсеньев, второй в первом ряду, Нью-Йорк, 1951 г.
Н.С. Арсеньев (справа) с братом Юрием Сергеевичем и сестрой Натальей Сергеевной, Си-Клифф
А.А. Ермичёв: Пожалуйста, еще вопросы! В. Дробышев: Скажите, пожалуйста, у Арсеньева есть какая-то эсхатология?
Исходя из Ваших слов о том, что духовная традиция, прогресс – к чему это всё приведет? Грубо говоря, Апокалипсис будет или нет? Л.В. Довыденко: Если мы откроем книгу, например, «Единый потом жизни», она начинается так. «Всё проходит», действительно, всё проходит: и государства разрушаются, и империи рушатся, и памятники культуры уничтожаются. Действительно, всё проходит, но в то же время есть что-то, что не проходит. Да, вопросу смерти немало уделено внимания в русском зарубежье. Бердяев, говорил, что для русского народа основной вопрос эсхатологический. Но Арсеньев считает: да, материальные памятники разрушаются, жизнь человека конечна, но есть нечто такое, что не проходит. Это всегда во все времена человечеству свойственное стремление к высшей реальности. И особенно в этом отношении очень интересна книга «Жажда подлинного бытия». Просто потрясающая книга, в которой автор обращается к истории различных мистических учений, и древневавилонских, и древнееврейских, и античных, и древней Индии и Китая. Он, в конце концов, приходит к выводу, что всем народам свойственно находить, искать то, что не проходит. Это любовь, память, благодарность. Человечеству всегда была свойственна «жажда подлинного бытия», чувство высшей реальности, что не всё проходит, а наша задача – служить тому, что не проходит. А.А. Ермичёв: Да, Олег, пожалуйста! О. Самылов: Лидия Владимировна, как Вы полагаете, исходя из Ваших исследований, какому такому месту в истории русской мысли, философии, можно было бы причислить, к какой группе, школе, Арсеньева?
Какое место он занимает и позицию философско-методологическую, мировоззренческую в истории русской мысли? Если его как-то ранжировать. Л.В. Довыденко: Спасибо. Когда в начале перестройки стали выходить новые философские словари, публикации о представителях русского зарубежья, в них появились небольшие интеллектуальные статьи об Арсеньеве, например, Абрамова, Хализева, Филоновой, которые отмечают Арсеньева как видного представителя русского зарубежья. В то же время прозвучали такие обвинения не только в адрес Арсеньева, что не создал своей системы, не создал своей школы… Франк в одной из своих работ, говоря о категориальном аппарате философии, приводит пример высказывания Льва Николаевича Толстого: чтобы добраться до блеска истины философы используют категориальный аппарат, как глину, чтобы оттереть самовар до блеска. И часто, добравшись до блеска, эту глину забывают убрать. Арсеньев эту глину убирал. Франк говорит, что дело не в том, чтобы упаковать свое мировоззрение в какую-то терминологию, в некую эпистему, он считал философию исповедью выстраданного и передуманного. Арсеньев считал для себя важным вести не умственное просвещение, а духовное, и даже противопоставил умственному просвещению духовное. Для него был очевиден блеск истины в «Жизни Преизбыточествующей», как он назвал одну из своих книг. Вот так отвечу. А.А. Ермичёв: Спасибо! Так, пожалуйста! Ну, последний вопрос и к прениям. О. Кошутин: Я просто хотел уточнить, может, я неправильно расслышал то, что Вы сейчас говорите о высшей реальности. Вы сказали так, я услышал, «превозмогающая реальность», если я правильно услышал. Что это, смысл какой в «превозмогающий реальности»? Л.В. Довыденко: Я не уделила внимания в своем выступлении теме мистического опыта у Арсеньева. Книга, изданная в Мадриде, называется «О красоте в мире», часть ее мне прислала библиотека Свято-Владимировской Семинарии, где много внимания уделяется «превозмогающей реальности», имманентности и трансцендентности Бога, условиям мистического опыта, говорится о тишине, о внутреннем сосредоточении. Сергей Сергеевич Хоружий, который считает Арсеньева недооцененным автором, когда мы с ним встречались в Москве, говорил, что хорошо, если бы Вы осветили тему мистического опыта Арсеньева, его работу по мистицизму Хуана де ля Круза. Я над этой темой работаю. «Превозмогающая реальность», «жизнь Преизбытчествующая – это снисхождение Бога к человеку, но при условии устремленности человека к Абсолюту. А.А. Ермичёв: Ну ладно, спасибо большое за ответы!
ВЫСТУПЛЕНИЯ
А.А. Ермичёв: Переходим к прениям. Пожалуйста, кто хотел бы высказаться по случаю прослушанного, замечательного, содержательного доклада? Прошу Вас!
О. Кошутин: Я очень коротко, но не могу не сказать большое спасибо Вам за доклад и особенно за то, что Вы этим вообще занимаетесь.
Вы знаете, бывают всегда в истории такие мыслители, о которых современники вроде как бы знают, и читают, и может быть отчасти чего-то говорят, но как-то всё это уходит. Те, о которых говорят, что они не своевременные, они не попадают в какой-то общий ход рассуждений, и поэтому ни в какие парадигмы, ни в какие школы они просто не попадают. И у меня возникает такое ощущение, что Арсеньев именно такой, исходя из того, что Вы говорили, исходя из того, что я знаю, но я немного знаю, потому что я из другой сферы.
И вопрос у меня возник и реплика собственно связны именно с тем, что интригующая тема очень – «Внутреннее оформление человечества». Она же ведь такое очень большое основоположение. Начиная с религиозного основания, и само понимание «Вселенская церковь» – это же идет оттуда, и, заканчивая тем временем, когда он жил, с чем сталкивался, с тем же, например, марксизмом. Что такое марксизм? Марксизм – это идеология интернационализма, это тоже свой вариант «внутреннего оформления человечества», т.е. другой как-то. И многие другие. И мне кажется, что опять же, в те времена возникла «теория элит», как раз рубеж XIX – начала XX века, и возлагались очень большие надежды. А сейчас, когда мы переживаем времена, все начинают ругать эти элиты, «да что эти элиты, они ничего сделать не могут». Все эти теории, всё меньше и меньше о них говорят, и все ищут какое-то новое основание, объяснение этой «динамической традиции». И мне кажется, что здесь это очень важно и нужно именно без этого не обойтись, нужно выходить на какие-то поиски духовности и влияние духовности, как эта духовность оформляет человечество, нации и нарды, и т.д. И вот этот сам опыт Арсеньева мне кажется очень важный, в этом смысле он еще подлежит обсуждению. И общество, и человечество не способны еще обсуждать такие вопросы, на которые, я надеюсь, выходил он. Поэтому Вам спасибо большое! А.А. Ермичёв: Спасибо Вам! Л.В. Довыденко: Спасибо большое, очень краткий комментарий. Когда разговаривала с Виталием Боровым, учеником православной церкви, а он тоже сказал, что время Арсеньева не пришло, но придет. А Арсеньев тоже так провидчески в своей одной из самых своих последних статей, это уже конец 1970 годов, написал статую, посвященную поэту Дмитрию Клиновскому. Это очень интересный поэт. И заканчивается эта статья очень оптимистично. Он цитирует Клиновского так: Перетомится, перестроится… [о перестройке вообще даже тогда в 70 гг. никто не говорил, Л.Д.] Отстрадает моя страна
Ну, думаю, что придет время все-таки.
А.А. Ермичёв: Спасибо большое! Теперь позвольте, я выступлю. Я готовился к сегодняшнему выступлению специально; я надеюсь, что хорошо знаю Сергея Павловича, и мне очень хочется сказать о его работе. Вообще-то, мое выступление будет критическим по отношению к книге и по отношению к автору вступительной статьи. Но это, впрочем, ничего не значит, потому что то, что сделали эти два человека – просто замечательно. В самом деле, кого только не переиздали с началом перестройки! Совершено непонятно, как великолепный писатель Николай Сергеевич Арсеньев выпал из поля внимания издателей, особенно шустрых москвичей, которые знают где и что сделать, чтобы было очень хорошо и для читателя, и для их кошелька. Это совершено непонятно! Но ведь не только заслуга Сергея Павловича и Лидии Владимировны в том, что они подняли на дневной свет великолепного писателя Это только начало, и будем надеяться, что будет продолжение. Они сделали эту книжку очень хорошо. Я отмечаю превосходное типографское и художественное исполнение этой книги, и особенно большой труд Сергея Павловича по воссозданию портрета Николая Сергеевича Арсеньева. Это было именно воссоздание из плохих, расплывшихся в типографской краске каких-то отпечатков в старых журналах. Но всматриваясь в лицо этого человека, понимаешь, что только такой человек может так строго, красиво и изящно писать о духовном опыте русской культуры.
Далее я хотел бы сказать, что совершенно очевидно стремление издателя и автора вступительной статьи к совершенству. Превосходно, Что Заикин с помощью Лидии Владимировны издал текст этой книги, выверенный самим автором. Редко, о каких нынешних переизданиях мы можем это сказать Второе. Обширные комментарии – это опять достоинства этой книги. Они занимают сто из 500 страниц этой книги. Часто они очень подробны. Имеется третье: библиография. Скорее, все-таки список работ Н.С. Арсеньева. Но для первоначальной ориентировки очень даже работающий. И, наконец, именной указатель. Я хотел бы сказать об этой книжке, как о некоем событии: и о хорошо сделанной книге и о том, что она представляет творчество Николая Сергеевича уже более широкому кругу читателей. Теперь я перехожу к другому, к критике. В общем-то, из того, что издатель напечатал на последней странице обложки – «воспоминания выдающегося русского философа» – как-то не очень понятно, чем он все-таки такой выдающийся? Если он действительно выдающийся, то почему он не попадает к Зеньковскому? Л.В. Довыденко: Как же не попадает к Зеньковскому? Зеньковский немало написал. А.А. Ермичёв: Извините, Лидия Владимировна! Я имею в виду «Историю русской философии», где нет имени Арсеньева. Я имею в виду обзорные, большие, фундаментальные работы, куда обязательно должен попасть «выдающийся философ», но к Зеньковскому он не попадает. Что Арсеньев не попал к Лосскому, это – пустяк. Лосский сам знает, что нужно писать о русской философии, кого хвалить, кого миловать, кого карать; Лосский – это особая статья. Но Арсеньев не попадает к Левицкому. Зато он попал к Яковенко и Яковенко дает правда, две или три строчки: «Исследователь мистики и проблем русской литературы». И вот сегодня, просматривая еще раз эту книгу и слушая превосходный доклад Лидии Владимировны, я, в общем-то, пришел к выводу о том, что он не великий философов, а философствующий эссеист, воспитатель духовности. Понимаете, это все-таки совершенно разные вещи: быть великим философом и быть писателем-эссеистом, который знает, что первой ценностью в человеческой жизни являются ценности не материального, посюстороннего характера, а некие другие. И только этим можно противостоять нашему жестокому веку. Он не философ, он философствующий эссеист, который обладает мистическим опытом, прекрасно знает, что Он есть, и что ни одно деяние наше на земле Им не будет упущено. И он говорит об этом в традициях русской философии: «Человек, изменись прежде всего сам!». Но поскольку Арсеньев пережил такую страшную эпоху в русской истории, возможно, был крен сделан на главное и это главное – «Изменись в первую очередь сам и ты вырастешь, преобразишься!». Он не философ еще и потому, что застрял на Лопатине и на Канте. У меня такое представление, что как философ, он воспитан был Лопатиным и застрял, как застряла вся русская религиозная философии начала XIX века на Канте.
Л.В. Довыденко: Да, он очень много спорил с Кантом. А.А. Ермичёв: Я и говорю об этом! Застрял в том смысле, что не видел кошки страшнее, нежели Кант. И вся русская религиозная философия толчется вокруг Канта, пытаясь его «достать», и на этом останавливается, хотя послекантовское движение философии многое проясняет. Таким образом он просто верующий писатель-эссеист. И вот беда наша заключается в том, что мы никак не можем оценить писателей такого ранга. Арсеньев же такого ранга писатель, что в какой-нибудь другой европейской стране его книжки, безусловно, стояли бы на полках библиотек. Теперь вот непосредственно к критике вступительной статьи. Мне кажется, Лидия Владимировна, что сделанная в вашем выступлении поправка относительно того, что все-таки непонятно, был ли Арсеньевым этот зондерфюрер по изыманию культурных ценностей в районе Волосово, в Гатчинском районе может изменить отношение читателя к Арсеньеву. Если непонятно, что это был Арсеньев, то лучше, быть может, об этом не писать в этой статье. Л.В. Довыденко: Но на него похоже. А.А. Ермичёв: Тогда очень печально, что он служил зонедрфюрером, это руководителем специалистов, которые изымали культурные ценности. Л.В. Довыденко: Нет-нет-нет, зонедрфюрер это не то совсем. А.А. Ермичёв: Подождите, зонедрфюрер – руководитель особой команды, а Вы здесь пишите, что это любые специалисты, которые работали у немцев. Итак, тогда это очень печально. Это первый момент. Далее. Второй момент Вы так пишете, никак не оценивая, что весной 1942 года он участвует в конференции «Большевистская наука и культурная политика». Ну, в принципе, можно было бы сказать, что он был прогермански настроен, наверное так, возможно. Я бы наверно осудил такое поведение или постарался понять… Там же у Вас цитируется на 320 странице некий Лудольф Мюллер, который стал славистом, исследователем русской духовности. И вот он в августе 1942 года под Ржевом (этом мои родные края, там каждый квадратный метр пропитан кровью и набит осколками). И этот Мюллер находится подо Ржевом и пишет: «Матушка Русь, великий, прекрасной, святой зовут тебя дети твои. Но нищетой полный деревни твои, горькая нужна растекается по улице разоренных твоих городов. Нет радости в лицах детей твоих, нет счастья и в их сердцах. И все же велика ты, и солдатским шагом наших колонн постигаем мы величие твое, просторы твои. Прекрасна ты даже среди ужасов войны, святая ты, святая трижды, о матушка, святая Русь! С тех пор, как в землю твою мы своих товарищей убитых опускаем…» Не ученый это, а тевтон какой-то! Просто-напросто, самый настоящий захватчик, которой считает, что эта русская святая Русь еще и потому свята, что там лежат трупы убитых захватчиков. Мне кажется, что это нужно было как-то оценить. У Мюллера это или лицемерие или глупость, или однозначное издевательство над нами. В связи с этим встает, конечно, вопрос о коллаборационизме выдающихся русских исследователей и писателей духовности. Ну, например, всем известен Борис Филиппов, литературовед, издатель трудов Степуна, Пастернака, Ахматовой и вообще почтенный человек. Он был руководителем русского гестапо в Новгороде. Его настоящая фамилия Филистинский. Замечательный Юрий Иваск, автор великолепной книги о Константине Леонтьеве, вахмистром латвийского полицейского отряда, и, конечно, пропагандистом в РОА. Надо быть осторожнее и разборчивее в цитированиях немцев – тогда наших страшных врагов.
На 310 странице Вы пишите «Народная власть» закрывает саму кафедру сравнительной истории религии в 1920 году» в Саратове. «Народную власть» вы берете в кавычках. Ну почему же в кавычках? Большевистская власть по признанию Степуна, Франка, Бердяева, Струве, других высланных из России философов была действительно народной властью. Это не значит, что она была хорошая власть, но она была все-таки народная власть. Тут кавычки, конечно, не нужны. Это вот что касается непосредственно Вашей статьи. Я хотел бы в ней увидеть материалы сегодняшнего Вашего доклада. Статья стала бы серьезнее и богаче. Теперь я перехожу к комментариям. Ну, послушайте, Сергей Павлович и Лидия Владимировна. На 348 странице… ну что это такое! «Московское религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева…» Внимание-внимание! «… превратилась в мощный идейно-пропагандистский центр всероссийского масштаба, реализующий программу консолидации обществ жизни вокруг духовных ценностей». Ну самая настоящая советская терминология! (смеется) А рядом такая мелочь: «Возглавил общество Рачинский». Да никак он не мог его возглавить, не тот талант Рачинский, чтобы возглавлять общество. Он был техническим руководителем общества, а не возглавителем общества. Дальше, 351 страница. «Ковалевская Александра Григорьевна, русская писательница». С «Год рождения 1829», года кончины нет. Ну, что значит «нет года кончины»! Я вам подскажу. Она умерла в 1914 году. Или: «Мусагет» был создан в 1910 году, сказано здесь. Нет, в 1909 году. На 380 странице разводятся разговоры о Струве, которого, кстати, все превосходно уже сейчас знают. И вот разводятся разговоры о Струве, и не говорится ничего об одной детали. О том, что Струве с 1907 года руководил лучшим русским общественно-литературным журналом «Русская мысль». Это же центр русского духовного ренессанса! Ну помнимо обществ там всяких, центр русского дух ренессанса, конечно! – а об этом – ни слова. Опять же о Струве. Не указано, что он был арестован нацистами нечаянно, они думали, что Струве марксист. 381 страница, об Ильине. Уж о нем столько написано уже сейчас, что давать 36 строчек о нем, конечно, совершено апологетических совсем излишне. А уж если и давать подробности о жизни Ильина, так сказать бы, что Ильина из тюрьмы освободил Ленин. Потому что Ленин прочитал два тома «Учение Гегеля о человеке…». Так вот Ленин освободил его, об этом бы и написать, и всё было бы правильно, всё вставало бы на свое место. Кстати, совершено неясны его обстоятельства переезда в Швейцарию. А может оттого, что у него была капелька еврейской крови? Но капелька-то была, как же без этого! На 397 странице «”Современные записки” названы ведущим литературно-общественным журналом зарубежья». Что значит ведущий? Опять советская терминология. Никого он не вел. Например, «Воля России» издается в Праге, и не обращает внимание на «Современные записки». Именной указатель. Стоит: «Гуль Р.» Но что значит «Р.»? Можно еще и «Б.» добавить. «Гуревич Я.» тоже можно добавить отчество. «Дидро» вообще без имени. В именном указателе нет «проф. Ф. Рихтхоффена, не «Ф.», а «фон» надо! Он издал сборник конференций 1942 года, в защиту ученых в Советском Союзе, в которой участвовал Арсеньев. В тексте имя этого фрица есть, а в указателе нет. Совершено апологетически ведется разговор о Киселеве Александре Николаевиче, духовном лице. Кто он? – Самый настоящий предатель-колабрационист. Он работал с Власовым. Не нужно поддаваться моде на антисоветизм и антикоммунизм. Мне кажется, она не потеряла бы своих достоинств, если бы многие выражения были более аккуратно найдены. Ну и, наконец, по библиографии. Я уже сказал, что это перечень работ, это еще не библиография. Действительно это очень продуктивный, очень плодовитый писатель, но над библиографией надо поработать. А в общем, большое спасибо за прекрасно изданную книгу, которую я с удовольствием еще раз перечитал. Спасибо. Аплодисменты
А.А. Ермичёв: Я хотел бы на память Вам, Лидия Владимировна, вручить одну из последних книжек нашего издательства. (Вручает книгу «Гумилев: Pro et contra») Большое Вам спасибо!
Аплодисменты Л.В. Довыденко: Большое спасибо! Вчера была в музее Льва Николаевича Гумилева. А.А. Ермичёв: Кто хотел еще высказаться? (Нет желающих) Тогда я предоставляю слово докладчикам.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Л.В. Довыденко: Позвольте поблагодарить и за критику, и за хорошие слова Александра Александровича. Наверно, он прав, что, может быть, мы с Сергеем Павловичем в комментариях к «Дарам и встречам…» где-то выражали свою собственную позицию, не учитывая, как кто посмотрит на наши комментарии. Надо понимать, что полные комментарии к книге «Дары и встречи жизненного пути», если их сделать в полном объеме, будут больше, чем сама книга. И было непростым решением остановиться на том объеме, который получился. А.А. Ермичёв: Вы знаете, это отдельные детали, потому что в целом комментарии как раз удовлетворительны. Но вот … Л.В. Довыденко: Извините, по поводу Лудольфа Мюллера, цитаты его в моей статье к «Дарам…». Живу в Калининграде, к нам часто приезжают немецкие ученые, которые начинают всегда свои речи с покаяния. На какую бы тему не говорили, они начинают с того, что мы сознаем свою вину, мы глубоко раскаиваемся, что в среде нашего народа выросла такая фигура как Гитлер. Это покаяние, их раскаяние принимается. Когда я писала о Мюллере, то это было как раз иллюстрация именно к этому покаянию. Он вспоминает, как он был солдатом, и как он чувствовал. Откуда это у него? Возможно, что прочел Арсеньева «Святую Москву», вышла как раз в 1940 году. Вообще, это огромная отдельная тема: канун войны, и еще большая тема – прощения и покаяния после войны. Эрих Кох, который в русской историографии воплощение зла, на самом деле еще в предвоенные годы вместе с профессором Грюнбергом, это был ректор Кенигсбергского университета, представили Гитлеру проект, согласно которому не нужно было войны; перспектива такая вырисовывалась: Германия дает свои высокие технологии, а Советский Союз свои полезные ископаемые, и всё это соединить в единый организм. Это было немыслимо, но такие идеи тоже были, мы тоже не можем не обращать на это внимание. Не все немцы были нацистами. И когда беседуешь с поляками, когда мы разговаривали с Никитой Дмитриевичем Лобановым, мы говорили, что очень многие наши представления об истории рознятся с представлениями ученых на Западе. Нигде в мире не говорят о Гитлере и его партии «фашистская», это Италии касается. А когда идет речь о Гитлере, это «нацизм». Но у нас была идеология мощнейшая, она продолжает жить, и во многом мы живем силой прежнего государства. Это всё, что я хотела сказать. А.А. Ермичёв: Т.е. «фашизм» и «нацизм» это лучше что-то из них? Или как? Л.В. Довыденко: Нет, нет. А.А. Ермичёв: Конечно же нет, это все прекрасно знают. Л.В. Довыденко: Не всегда знают, но я с этого начинаю. А.А. Ермичёв: Нацисты, фашисты – итальянцы и немцы, да. Л.В. Довыденко: Я еще одно слово о болезненности этой темы. Есть статья Ульянкиной о Толстовском фонде. Она подчеркивает, что семья Арсеньевых выехала в Америку только после того, как была проверена на коллаборационализм… Письмо Вундера это мнение меняет, но нужно же получить еще какие-то документальные сведения... Я ищу и опубликую, как только найду. А.А. Ермичёв: Я и говорю, нужно было опустить этот фактор. Л.В. Довыденко: Мы с Сергеем Павловичем решили, что надо об этом сказать.
С.П. Заикин: Да, и я перехватываю слово. Спасибо большое.
Решил, что все-таки об этом надо упомянуть. Мы по-разному и в разное время читаем хорошие, нужные книжки; я совсем недавно закончил «Солнце мертвых» Ивана Шмелева, где с потрясающей силой воспроизведена мертвящая атмосфера первых постреволюционных лет. Я не думаю, что людей, уехавших на Запад с этим ощущением конца «белого света», можно упрекать в каких-то надеждах, которые они связывали с национал-социализмом. Я не имею в виду никакой реабилитации или оправдания. Я говорю о нашей обязанности понять надрыв людей, лишившихся родины, часто – близких и пытавшихся в этой ситуации понять, как им поступать. Я думаю, что они заслуживают этого понимания. Поэтому мы решили в комментариях не замалчивать то обстоятельство, что в начале войны Арсеньев использовался оккупационными войсками в качестве переводчика, а может быть, и питал какие-то иллюзии относительно намерений «культурной и просвещенной нации». Хотя до конца ситуация здесь не прояснена, не ясны ни мотивы Арсеньева, ни обстоятельства, приведшие его в Волосово. Смотрите, как у нас с периферии этот вопрос чуть ли не в центр сместился: какова все-таки идентичность Арсеньева – русский он или немец? Это злокачественная деформация разговора. Он был и умер русским, глубоко православным человеком. Это, в общем, реплика, которую я заготавливал для выступления, но выступать не стал, а сейчас, в заключительном слове, извините, не удержался, все-таки высказал свое отношение. Я хочу отреагировать на уже сказанное Александром Александровичем по поводу подготовки книги. Не раз и не два я с уважаемым Александром Александровичем разговаривали по поводу того, что его обширнейший кругозор, колоссальнейшая эрудиция, его добротная методика подготовки историко-философских изданий к публикациям просто требуют создания школы – его школы воспитания настоящих профессионалов. Это должна быть целенаправленная, методичная работа по трансляции опыта одного из лучших в нашем отечестве специалистов своим ученикам. Александр Александрович, пользуясь этой трибуной, еще раз прошу не относиться к этой обязанности, как рабочему сюжету в ряду прочих. Авторитет Ваш таков, что Вы можете собрать вокруг себя заинтересованных людей, которые в состоянии пройти необходимый путь для того, чтобы грамотно оценить и откомментировать публикацию. Тогда и «фон» не будет подменяться простым «ф», и Дидро не потеряет имени. И у нас на семинарах «Русской мысли» будет поменьше дилетантской говорильни, а будут предметные профессиональные разговоры. Со своей стороны я очень благодарен Вам, потому что именно Вы привили мне вкус и любовь к исторической, идейной подробности и внимание к личности философов. Но, наверно, я не лучший из ваших учеников, если умудрился русского мыслителя назвать русским философом. Но у нас есть площадка, есть Заикин Сергей Павлович, который хочет издавать мемуары, есть какие-то скромные возможности. У нас есть еще виртуальная достаточно обширная аудитория – сайт РХГА, я знаю, посещается очень активно. У нас есть возможность продемонстрировать, что русская философия жива не от случая к случаю – на конференциях и юбилеях, а просто жива. Я думаю, эту возможность нужно использовать в полной мере – показать приунывшему философскому сообществу, что в Петербурге есть то, о чем оно томится – систематическая и грамотная рецепция русской философской традиции и ее творческое развитие. Убежден, необходимо целенаправленно формировать школу возвращения идей русских мыслителей в общекультурное отечественное пространство. Отлично москвичи начали в конце 80-х с переиздания русских философов, а потом вдруг все оборвалось, как отрезало. Вдох получился, а выдоха – нет... И еще одна маленькая реплика, которую я себе позволю по поводу замечания, «присутствововала ли тема эсхатологии у Арсеньева». Он немножко не о том. Или совсем не о том. Он о преображении, о тех моментах, когда вдруг человеку кажется, что он не один, что в его жизни, посюсторонней, здесь и сейчас, уже что-то присутствует. Я говорю, конечно, о его мистическом опыте, и может быть в этом плане Арсеньев более всего ценен. Не потому, что его тема эсхатологии не интересовала, она просто для него была периферийной. Для него гораздо интересней был собственный, внутренний, живой, драгоценный опыт. Очень грамотно Лидия Владимировна построила рассказ об Арсеньеве. В конце внятно и полновесно прозвучало, что Арсеньев говорит о преображении. Или, как Александр Александрович интерпретировал, необходимости «начать с себя». Самая трудная работа. Я думаю, в этом измерении, Александр Александрович, и нужно искать ответ на вопрос: «Куда ж он делался-то из истории русской философии?». Понимать – еще не значит действовать в соответствии с понятым. Оказывается, между кантовским императивом, который я сознаю, понимаю и даже принимаю, и моей готовностью действовать как существо нравственное – дистанция огромного размера, которая требует глубокого и специфического воздействия на мотивационную сферу. Не смыкаются этак запросто рассудок и воля. Между ними свобода. Далеко не каждое разумное существо готово тратить свою душевную энергию, распоряжаться своим имуществом, затрачивать свою физические силу, годы своего труда как существо всеобщее. Это очень хорошо чувствовала русская философия, даже если предметно не задавалась этим вопросом, и если внимательней присмотреться, то мы увидим, что основные свои силы она бросила на то, чтобы закрыть эту пропасть, катастрофически расширяющуюся с окончанием прекраснодушного века Просвещения. Это тот вид философии, с которого начал Платон. Эта философия выше системотворчества и наукоучений; она их использует как подсобный материал для решения своей жизненной задачи. И если мы на минуту стряхнем с себя очарование немецким гением, то поймем, что это правильно. Отсюда та воспитательная, педагогическая, убеждающая, вечно публицистическая функция русского типа философствования. Этот тип философствования, конечно же, ближе всего Арсеньеву. Оценивать его как философа-концептуалиста нет никакой возможности. Арсеньев – мудрец, философ в изначальном и истинном смысле этого слова. У него, как у Соловьева, «никакой другой философии, кроме христианства, нет». А Лосский, Левицкий и прочие, будучи людьми дельными и в общем-то близкими Арсеньеву и по духу и по устремлениям, все-таки стеснялись положиться на собственный внутренний опыт верующих людей и считали философией то, что выдумывается на путях рассудочного осмысления этого опыта – как-то так, кажется, у Зеньковского. Не нашли у Арсеньева концептов и «обтекли» вокруг него. А.А. Ермичёв: Я говорю об обложке: «выдающийся философ». С.П. Заикин: Ну да. Выдающийся философ. Он не одну душу зажег. Но если задуматься, то стихия философствования Арсеньева вполне подлежит традиционной концептуализации в терминах философии существования. Здесь нужно сделать один шаг – спуститься на ступеньку ниже, выйти из тех энергий, которые формируют ткань живой жизни, и сконструировать рациональную систему. Чтобы потом заняться её деконструкцией. Кстати, были в России философы, которые продвинулись дальше Канта, наверно, всем известные. Спасибо всем большое за внимание! Хотел бы поблагодарить всех за заинтересованный разговор об Арсеньеве, с которым я сжился за время подготовки книги, который стал мне близок. И ваш живой отклик и живая заинтересованность были очень для меня важны. Спасибо большое! Аплодисменты
А.А. Ермичёв: Спасибо, друзья! До новых встреч!
Видеосъемка – Владимир Егоров Фотографии Владимира Егорова и Наташи Румянцевой
Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой
Благодарим за помощь в подготовке этого материала:
СЛУШАТЕЛИ
|
