П.А. Сапронов


1. Свобода – реальность и измерение русской культуры. Утверждение об исходном и тысячелетнем русском рабстве Руси-России как стране рабов – это относительно поздняя идеология, сформировавшаяся только к середине XIX века.

2. Счеты Руси-России со свободой очень сложные, трудные и запутанные. Утрата свободы для страны и народа означает кризис или катастрофу, но и устойчивое пребывание в свободе не дается.

3. Срыв в несвободу и рабство на почве русской почве имели внешний источник – ордынское иго. Но свобода не дается русскому человеку и руки еще в виду характера его религиозности, отношений с Богом. Русский человек чает сверхсвободы как полноты и любви, пренебрегая свободой, проскакивая мимо нее. Свобода это слишком мало.

4. Если обозреть весь исторический путь страны, ее культуру как целое, то внятно обозначается двухдольный ритм: свобода Киевской Руси – рабство Московской Руси – свобода Петербургской России – несвобода тоталитаризма большевистской России – «дальнейшее молчанье».

5. Обозрение русской свободы предполагает раздвоение взгляда на нее. Во-первых, свобода обнаруживает себя текстуально и доктринально. В литературном и, шире, художественном творчестве, в философских или около философских построениях, как публицистическая и идеологическая конструкция. И, во-вторых, свобода – это собственно жизненная реальность. И тогда она есть на одном полюсе – поступок и подвиг, на другом же полюсе – правовые установления и осуществление права.

6. В художественном (словесном) творчестве в качестве устойчивой линии и тенденции, хотя и со своими существенными вариациями, дает о себе знать опыт свободы, реально отличный от остального западного опыта. Ставку на свободу русская словесность никогда не делает, даже когда ставит эксперименты со свободой. Всегда для нее есть более глубокие, фундаментальные реалии или же свобода оказывается неустойчивой и срывающейся в досвободу.

7. Несколько иная тенденция характерна для русской мысли. У нас в лице Н.А. Бердяева и Л. Шестова создавались варианты «философии свободы», в которых она утверждалась как первореальность. Но это были провальные попытки с угрозой срыва в нигилизм.

8. Рассмотрение русской свободы в ее целом сталкивается с тем, что она очень по-разному давала о себе знать в Киевской и Московской Руси, в Петербургской и большевистской России.

Киевская Русь – это страна архаической свободы. Свобода здесь резко преобладает над рабством. Она привычна и естественна. И в то же время свобода не культивируется, не оформляется в устойчивые реалии, сживается с тотальной семейственностью, потенциально представляющей собой угрозу для свободы.

Московская Русь – страна тотального рабства. Рабство в ней носит патриархальный характер. Патриархальностью обернулась семейственность Киевской Руси, где определяющими были отношения братьев в отличие от московских отношений «отец-сын».

Петербургская Россия, несмотря ни на какое крепостничество, рабство и патриархальность преодолевает в лице «высокой» (она же дворянская) культуры. Преодоление это осуществляется за счет культивации светскости через служение государю и Отечеству прежде всего на военной, но и на гражданской службе.

Большевистская Россия – это ситуация тоталитаризма. В самое же существо последнего входит то, что он представляет собой всеобщую несвободу вчерашних свободных людей. Тоталитаризм подавляет свободу вначале непосредственно, а далее еще и превентивно. Вне соотнесенности со свободой тоталитаризм не мыслим. Потому, в частности, большевистская Россия по критерию свободы ничего фундаментально общего с Московской Русью не имеет.