Арх. Гезеллиус – Линдгрен – Сааринен
Хельсинки, Кауппианкату, 7 – Катаяноканкату, 1
1901 – 1903
|
Почему дом получается именно
таким, а не другим? Почему именно такая форма, а не другая? Что водит рукой
архитектора? Мы, конечно, можем только
догадываться, что происходит в голове зодчего, тем более в такое удаленное от
нас время – сто лет назад. Но попробуем сделать кое-какие предположения. Архитектура дома
"Олофсборг" – результат смешения трех идей, соединения трех
векторов творческого сознания. Первый вектор – поиск
национальной самобытности. Где ее искать, если не в архитектуре прошлого
своей страны? Построек финского средневековья сохранилось не так много. Одна
из них – крепость Олавинлинна с круглыми башнями и характерными круглыми
окнами по верху. Архитекторы Гельсингфорса на рубеже веков неоднократно
использовали эти формы, с разной степенью подражательности. Таких построек
немало и на Катаянокке, где расположен дом. К чести трио Сааринена, прямого
копирования они избежали. Здесь скорее намек на Олавинлинну, чем привет из
прошлого: "а вот опять я!" Второй вектор – увлечение
средневековьем как таковым: методами работы, системой ценностей,
эстетическими приоритетами. Это преклонение, давшее о себе знать еще в
работах Рескина, и особенно ярко – в творчестве и жизни Уильяма Морриса, в
период модерна было широко распространено среди архитекторов, пытавшихся
увязать его с техническим прогрессом. И хотя Машина в итоге все-таки подмяла
под себя Личность, результаты этих попыток – мало сказать удачные, это победа
творческого духа. Вспомним Гауди. Или посмотрим на этот дом. Третий вектор, связанный со
вторым. Культ индивидуализма, свойственный модерну, и проявление его в
формотворчестве. То, что стиль назывался "новым" во многих странах,
значило не то, что он только что появился. Критики-теоретики, ожидавшие, что
он, набрав силу, станет именно "стилем" – со сложившимися
отличиями, набором формальных приемов и т.д., были далеки от понимания его
природы. Стиль "новый" или "молодой", но только потому,
что постоянно обновляющийся, ищущий, чуждый повторения. Именно поэтому он и
не мог просуществовать долго (тяжело постоянно выдумывать), и поэтому не
оставил канонов. Преобладание индивидуального над типовым заметно и в этом
доме. Так, все лестницы здесь разные (как и в "доме врачей"). У
одной из них марш аж буквой "S" заворачивается. Авторы книги (13)
пишут о том, что строительная компания "Олофсборг", которая была
здесь и исполнителем, и заказчиком – типичный пример полного взаимопонимания
между архитектором и строителем. Еще бы, а иначе кто бы взялся изготовить
такую лестницу? Это пример поистине "цехового" единства, отсылающий
к уже рассмотренному второму вектору. Планы этажей не повторялись.
Всего в доме было 4 шестикомнатные квартиры, 8 пятикомнатных, "а также
несколько двухкомнатных квартир для холостяков", и еще 3 небольшие
квартиры на первом этаже. С не меньшим вниманием, чем к
экстерьерам, авторы отнеслись к внутренним пространствам. Так же тщательно,
как и в "доме врачей", разработанные планы предусматривали
встроенную мебель. На ч.б. фотографии вверху страницы можно видеть, с какой
фантазией решена лестничная площадка – выразителен рисунок дверей с
остеклением, вписанным в круг, своеобразен фонарь на двух опорах. А
ограждение лестницы из перфорированного металлического листа – находка,
которая станет модной лет через 80-90. |
«Дом
врачей»
Арх. Гезеллиус – Линдгрен – Сааринен |
|
Мы знаем, что в России начала
XX века архитектурная критика воспринимала модерн неоднозначно. Были
сторонники, но много было и противников, крестивших "декадентством"
не только воистину одиозные произведения, но и постройки, меньше всего
заслуживающие такого эпитета. Но, оказывается, и финская архитектурная
братия, даже больше, чем русская, озабоченная поисками национального стиля,
не была готова сразу и безоговорочно принять новые формы. Так, Бертель Юнг, в
ту пору молодой, как и авторы дома, архитектор, описывая этот дом, через
слово употребляет прилагательные "странный",
"причудливый" и т.п. Башня у него "странная", окна –
"своеобразные", удивляют его огромные плоскости гладких стен...
Действительно, что-то странное есть. Так, на верху углового эркера явно
видится лицо – с окошечками-глазами, нависшими бровями над ними и
носом-пилоном посередине; а ниже – раскрытый рот полуциркульного окна. Если
дом и сейчас будоражит воображение, можно представить, каково было тогда. А
если закрыть это "лицо" рукой и посмотреть на то, что останется от
эркера – еще одна метаморфоза! Всё, за исключением мелкой расстекловки – и
пропорции горизонтальных окон, и соотношение проемов с плоскостью стены
уверяет нас, что это фрагмент архитектуры функционализма, неведомо как
попавший сюда из конца 20-х годов. Можно назвать это "гениальным
прозрением", можно "случайной находкой". Но ведь понятно – и
архитектура будущего не с неба свалилась, ее делали люди, в том числе и
Сааринен... То, что дом передовой для
своего времени, подтверждает изучение плана. Здесь заметно стремление
отказаться от типичной для доходного дома коридорной системы. Путем сдвига
продольных несущих стен, замены части дверей на открытые проемы достигается
относительная свобода планировки и текучесть внутреннего пространства, там,
где это позволяют размеры квартиры. Много внимания уделено комфорту:
тщательно спланировано размещение кухонного оборудование, имеется большое
количество встроенных шкафов. Все углы и закоулки заняты подсобными
помещениями, при этом все основные комнаты хороших пропорций. Чем более подробно изучаешь
какой-нибудь период в истории архитектуры (возможно, это относится и к другим
искусствам), тем больше видишь связей не только между архитекторами одной
страны, но и между странами. Вспомним, что тогда делалось в Европе и Америке.
Возьмем два примера. Итак,
1900-1901 гг. – время проектирования и строительства "дома врачей".
Штаты: Фрэнк Ллойд Райт, отталкиваясь от симметрии ранних построек,
совершенствует "стиль прерий" в проектах для "Ladies Home
Journal" – с асимметрией плана, где помещения решаются как единое
пространство, без лишних дверей и перегородок, и горизонтальностью фасадов с
редкими тогда лежачими окнами. Россия: Федор Шехтель строит особняк
Рябушинского, где помещения асимметрично группируются вокруг центрального
ядра. Архитектор, избавляясь от коридоров, стремится к единству пространства,
заботясь о смене картин при его восприятии. Любопытно, что при этом
наблюдается удивительное единство и в теории проектирования, в побудительных
идеях. Так, тот же Бертель Юнг писал, что Сааринен, Линдгрен и Гезеллиус
исключили из своей терминологии понятие "квартира", вместо него
используя слово "дом", а выражение "создание фасадов"
вытесняют выражением "создание уютной атмосферы". В России критик Ю.
Рох, оценивая доходный дом, строящийся в то же время по проекту Федора
Лидваля в Петербурге, писал о стремлении зодчего "к созданию, прежде
всего, дома, состоящего из интимных, уютных помещений-особняков, а не из ряда
"квартир" обыденного типа". Для кого же в данном случае
предназначались эти "особняки" под одной кровлей? Поначалу это был жилищный
кооператив. Его членами и, соответственно, первыми жильцами дома были в
основном врачи. Отсюда и название. Многое можно почерпнуть из
плана, если представить его как социальный срез врачебного сообщества
тогдашней финской столицы. Возьмем план типового этажа и попытаемся
представить, кто же жил в этих квартирах? Начнем с левого верхнего угла,
с квартиры в глубине двора. Лестница в нее ведет не парадная, окна над
дровяным сараем. Значит, плата за нее невелика. Стало быть, занимает ее
небогатый врач – скорее всего, молодой, начинающий практику. Вряд ли это
пожилой врач, растерявший клиентуру – сомнительно, чтобы такой человек
переехал в новый дом, но на задворки. Квартира немногим менее 50 кв. метров,
из двух комнат, одна из которых проходная. Дальняя – спальня с встроенными
шкафами для одежды, проходная – гостиная, здесь же хозяин принимает больных.
На то, что он принимает у себя дома, указывает вторая дверь, выходящая из
кухни прямо на лестницу – чтобы посетители не сталкивались в прихожей с
хозяйкой, несущей авоськи с луком. Врач женат – комнаты для прислуги нет, а
кухня достаточно большая. Бездетен (комнат мало). Далее – весьма приличная 5-ти
комнатная квартира площадью около 170 кв.м. – с просторной прихожей,
роскошной столовой с эркером, большой гостиной, спальней с кабинетом (или
детской), ванной, вторым светом освещенной с лестницы, большой и удобной
кухней и – комнатой для прислуги из двух человек площадью 8 кв.м. Судя по
тому, что обособленных помещений рядом с прихожей нет (столовая и гостиная –
те вообще разделены раздвижной перегородкой) приема больных здесь не ведется.
Скорее всего, это специалист, принимающий в клинике, врач солидного опыта,
человек, ценящий себя и ценимый другими. Дальше – роскошная угловая
квартира из 8-ми комнат, площадью около 320 кв.м. Одной прислуги здесь три
человека, а кухня – 40 метров с двумя кладовыми. Ясно, что здесь живет
светило, местный профессор Преображенский, который "кроликов режет в
операционной, а обедает в столовой". Интересна приемная – с
дугообразными диванами и круглым столиком (и, поди, с чучелом совы). К
кабинету примыкает смотровая с отдельным выходом. Ну, и последняя квартира – из
2-х комнат, без кухни, общая площадь 52 м2. Этот врач хорошо
зарабатывает (окна выходят на площадь – квартира не из дешевых). Прислуги не
держит (раз в день приходит тетенька с ведром и делает уборку). Холост (жена
не смирилась бы с отсутствием кухни). Или ассистент профессора
Преображенского, или практикует частным образом. Завтракает в кафе внизу,
обедает в ресторане, вечером приглашает даму (если |
Арх. Элиэль Сааринен
Хельсинки, Вилхонкату, 12 – Раутатиентори – Кайвокату
вокзал – 1904, 1909-1914, административное здание – 1904-1909
|
Первый вокзал в Гельсингфорса был построен в 1861 году. С
развитием железных дорог, ростом промышленности и торговли значительно вырос
пассажиропоток, с которым старое здание перестало справляться. В связи с чем
в декабре 1903 года был объявлен конкурс на проект нового здания вокзала и
административного корпуса. В состав жюри входили такие известные зодчие, как
Себастьян Грипенберг, Густав Нюстрём и Хуго Линдберг. Итоги были объявлены в
апреле 1904 г.: первую премию получил проект Элиэля Сааринена, вторую –
проект Онни Тёрнквиста. Проект Сигурда
Фростеруса был обойден вниманием жюри, из-за чего он, обидевшись,
вместе со своим коллегой Густавом Штренгелем начал компанию против
национального романтизма, будто бы за "рационализм". В результате
этих нападок, или не связанной с этим эволюцией творчества самого Сааринена
окончательный вариант фасадов напоминает гибрид двух конкурсных проектов –
Сааринена и Фростеруса. Некоторыми нашими историками архитектуры, например,
А.Иконниковым, эта история преподносится как победа грядущего рационализма
над отсталым романтизмом. Дескать, делали что-то нелепое бронтозавры от
архитектуры, а пришел умный Фростерус – и объяснил всем, что то, что они
делают – плохо, и объяснил, как надо. Но сравним оба проекта непредвзято. Что мы видим? Прежде
всего – вокзал Сааринена красивее. Он лучше организован ритмически, в нем нет
сбоев масштаба, как у Фростеруса, или слабых форм – таких, например, как
совершенно не тектоничное огромное окно с верхом в виде пологой арки (можно
подумать, что оно вырезано в картоне). И это не "новые формы", не
функционализм, не конструктивизм, не в этом дело – просто этот дом хуже
нарисован. Вся композиция у Сааринена крепче, богаче силуэт (Фростерус,
видимо, о нем и не задумывался). Еще очень важный момент, утерянный в
окончательном варианте – конкурсный проект Сааринена сводил в единое целое
вокзал с построенным ранее Национальным театром Онни Тёрнквиста. За счет
трех-арочного моста-перехода, вторящего входной аркаде театра, и двух башен,
отвечающих однохарактерным башням по углам здания театра, вокзал,
административное здание и театр смотрелись как ансамбль. Не то сейчас:
административное здание решено в несколько ином ключе, чем вокзал, а уж о
театре и говорить нечего – не поддержанный новой архитектурой, он смотрится
как случайно попавшая сюда большая игрушка. |
|
После победы в конкурсе
Сааринен, не остановившись на достигнутом, продолжил работу над проектом.
Летом 1904 года он изучал немецкие вокзалы, посетил Англию и Шотландию. К
декабрю 1904 года был готов новый проект. В 1905-1907 гг. Сааринен
Строительство началось в 1905 году. Административное здание было закончено в
1909-м, вокзал – в 1914-м. Во время войны здание использовалось как русский
военный госпиталь. Немного подремонтированное, оно было открыто как вокзал в
1919 году. Строительство обошлось в 7 млн. финских марок. Современники приняли вокзал
"на ура", причем не только в Финляндии, но и в других странах. В
здании были применены современные конструкции, в частности, железобетонные
своды входного вестибюля и поперечных холлов. Прост и удобен план –
заблудиться там невозможно. Насчет фасадов мнения разные. В некоторых местах
они напоминают поздний модерн Васильева – Торговые ряды на Литейном и
Бассейный кооператив. Оживляют эту в целом суховатую архитектуру фигуры по
бокам от главного входа, с фонарями в руках (скульптор Эмиль Викстрём). |