РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ, ФИЛОСОФИЯ, БОГОСЛОВИЕ

Ю. Г. Тулупенко

С. Н. БУЛГАКОВ И Ф. А. ХАЙЕК О СВЕРХИНДИВИДУАЛЬНОМ В ЭКОНОМИКЕ

В литературе имена С. Н. Булгакова и Ф. А. Хайека редко встречаются рядом — настолько очевидно несовместимыми представляются взгляды этих двух ярких мыслителей. Достаточно сказать, что один — глубоко верующий человек, богослов, создатель софиологии, христианский социалист, другой — агностик, апостол либеральной экономики, непримиримый критик любых форм социализма. Единственная известная автору попытка сопоставления философских и методологических позиций Булгакова и Хайека предпринималась Н. Макашевой (Этические основы экономической теории. М., 1993). В ее интересном исследовании взгляды двух экономистов-философов представлены как полярные.

Однако в экономических философиях Булгакова и Хайека могут быть обнаружены существенные общие точки: центральной для обоих является проблема сверхиндивидуального в экономике; их взгляды на проблему в отдельных пунктах совместимы; к данной проблеме их подвели отчасти сходные философские и методологические заботы. Рассмотрим эти общие точки подробнее.

Булгаков формулирует проблему сверхиндивидуального как проблему существования трансцендентального субъекта, “который собою обусловливает и знание и хозяйство и к которому можно и нужно относить интегрирующую деятельность знания или хозяйства. Знание неразрывно сливается с хозяйством вследствие прагматического характера знания. "Синтезирующая функция, которая соединяет отдельные акты хозяйства в хозяйство, отдельные акты знания в науку, отдельные деяния человеческих индивидов в историю, в своей основе одна и та же" (Философия хозяйства. М., 1990. С. 95, 99)

Согласно Хайеку, проблема разделенного (аналогично труду) знания, метафорически известная как проблема "общественного разума", является центральной проблемой экономики (и всей социальной науки)."Как может сочетание фрагментов знания, существующего в различных умах, принести результаты, которые, если бы их следовало получить намеренно, потребовали бы от руководящего ума знания, которым не может обладать никакой отдельный человек?" (Hayek F. A. Economics and Knowledge (1937) // Individualism and Economic Order. Chicago, 1980. P. 54).

И Булгаков, и Хайек подчеркивают, что проблема экономики и знания возникает при переходе от статического к динамическому исследованию хозяйства. Оба связывают динамику с творчеством, возникновением новизны в экономической жизни. Оба заявляют о своей неудовлетворенности статическими детерминистическими моделями.

В мире, который рисуют эти модели, по словам Булгакова,"ничего не происходит, не совершается никаких событий, вращается лишь какое-то экономическое perpetuum mobile. Предполагается, что уже учитан весь инвентарь экономической действительности и причинности и вне ее ничто не может совершиться или сдвинуться с данной точки." Даже когда экономисты моделируют последовательность событий, в такой динамике "лишь вскрываются и осуществляются уже данные и существующие возможности, потому здесь принципиально исключена возможность новых, т. е. непредусмотренных данной закономерностью причин. Поэтому и она исходит из представления об исчерпывающем инвентаре действительности или подразумевает предпосылку ceteris paribus." (Философия хозяйства. С. 221).

Хайек рассматривает решение обществом экономической проблемы как путешествие в неизвестное, а конкуренцию трактует как "процедуру открытия". Он выступает с критикой традиционного равновесного анализа, который позволяет установить условия совместимости планов индивидуальных участников экономической деятельности, но который не объясняет процесс, обеспечивающий тенденцию к равновесию. Формальный статический анализ, полагает Хайек, не пригоден для объяснения коммуникации и обучения, которые постоянно происходят в реальной экономической жизни. И Булгаков, и Хайек выражают сомнение в релевантности строго рациональной модели "экономического человека". Оба мыслителя подчеркивают отсутствие определенности в экономической деятельности. "Хозяйство софийно в своем основании, но не в продуктах, не в эмпирической оболочке хозяйственного процесса с его ошибками, уклонениями, неудачами," — отмечает Булгаков (Философия хозяйства. С. 115). Согласно Хайеку, в "каталлактической игре" результаты зависят частично от случая и частично от умения и в ней невозможно избежать "незаслуженных неудач" (Law, Legislation and Liberty. V. 2: The Mirage of Social Justice. Chicago, 1978. P. 126–127).

По Булгакову, "отдельные хозяйства или частные хозяйственные акты, феномены хозяйства, имеют своим предметом лишь те или иные определенные хозяйственные цели, но не общую природу хозяйства и его предельные задачи" (Философия хозяйства. С. 213). У Хайека обнаруживается сходное противопоставление хозяйства (в собственном смысле слова) как технической организации, призванной использовать средства в конкретных целях, и рыночного "космоса"(также традиционно называемого хозяйством), который не имеет и не может иметь единой иерархии целей, но обслуживает множество отдельных и несопоставимых целей. Объективное знание, считает Булгаков, возможно и понятно только при том предположении, если всеобщий трансцендентальный субъект знания есть не только гносеологическая идея или метод, но имеет бытие в себе. "Трансцендентальный субъект знания есть функция знания, которая осуществляется через посредство отдельных личностей, с отдельными центрами сознания, но которая сверхиндивидуальна и по своим задачам, и по своему значению. И по своей возможности" (Там же. С. 96). Существование "человеческого Разума, с заглавной Р", признает и Хайек, трактуя его как "интерперсональный процесс, в котором вклад кого-либо проверяется и корректируется другими" (Individualism: True and False (1945) // Individualism… P. 15). Эту упорядоченность Хайек называет "каталлаксией", а в последней его работе сверхиндивидуальный порядок определен также как "трансцендентный" (The Fatal Conceit: The Errors of Socialism. Routledge; London, 1989. P. 72).

Философские и методологические заботы, объединяющие двух мыслителей, в первую очередь выражаются в неприятии любых форм позитивизма, который, по словам Булгакова, наивно-догматически рассматривает человека как приемник или зеркало для отражения внешнего мира и утверждает полную пассивность познающего субъекта. По Булгакову, "научные закономерности устанавливаются разумом, и они не отыскиваются, подобно старым тряпкам, в мусорных кучах, — в фактах лежит поэтому не больше науки, чем туда вложено научным разумом" (Философия хозяйства. C. 227).

Этому утверждению вполне созвучны критические высказывания Хайека относительно эмпирико-статистических методов в социальных науках. Главная задача экономической науки — скорее упорядочение добытого знания, нежели поиск новой информации, ибо при исследовании таких сложных явлений, как рынок, "все обстоятельства, детерминирующие исход процесса, … вряд ли когда-нибудь окажутся полностью известными и поддающимися измерению" (The Pretence of Knowledge: Nobel Memorial Lecture, December 11, 1974 // American Economic Review. 1989. V. 79, No. 6. P.3.)

Булгаков сетует, "что в политическую экономию вносится очень мало критического философского духа; проблема критики познания, проблемы более или менее общефилософского характера редко занимают специалистов, занятых детальными исследованиями политической экономии" (История экономических учений. М., 1918. Ч. 2. С. 188).

Таким образом, антипозитивизм Булгакова заставляет его двинуться в сторону философского неокритицизма. Но Булгакова отталкивают "прегрешения Канта и всего неокантианства": гносеологический индивидуализм, или атомизм. Критика Канта "субъективирует не только объект знания, превращая его в представление, в содержание сознания, но и его субъект, помещая его где-то в промежуточной области между эмпирическим и трансцендентным, посредине между да и нет." (Философия хозяйства. С. 95).

Однако отношение Булгакова к экономике сохраняет сильный (хотя и не вполне им самим признаваемый) след влияния Баденской школы. Утверждая, что философия хозяйства "исследует хозяйство, как ценность, как задачу, как добро или зло", Булгаков следует за В. Виндельбандом и Г. Риккертом (у последнего из которых имелась, кстати, собственная версия “трансцендентального субъекта”).

Как и Булгаков, Хайек интеллектуально обязан ряду неокритических философских школ. В традиции школы Э. Маха Хайек подчеркивает активную, классифицирующую роль сознания: "Мы никогда не имеем дела со всей реальностью, но всегда с выборкой, сделанной с помощью наших моделей" (The Facts of the Social Sciences (1942) // Individualism… P. 74).

Структурная аналогия между человеческим разумом и рыночным "космосом" позволяет Хайеку обосновать трансцендентность "каталлаксии", а также распространить на последнюю заимствованный у Маха "принцип экономии мышления". Важное для Хайека противопоставление фактов, с которыми имеет дело естествознание, и социальных фактов (мы смотрим на природу "извне", а на общество “изнутри”) восходит, совершенно очевидно, к В. Дильтею.

Надо признать, что при обсуждении притязаний и возможностей индивидуального разума два мыслителя расходятся весьма резко. По мнению Булгакова, в принципе "не невозможно, чтобы один человек гениального ума и колоссальной работоспособности вместил в себе все знание. И идеал развития знания и педагогического искусства состоит все-таки в том, чтобы один субъект вместил в себя все знание, т.е. эмпирически осуществил бы то, что мы постулируем лишь для трансцендентального субъекта. <…> В каждом сознании вмещаются абсолютные притязания, естественные лишь для трансцендентального субъекта" (Философия хозяйства. С. 97–98).

Напротив, Хайек подчеркивает принципиальную ограниченность индивидуального знания и приветствует это обстоятельство. "Наиболее существенный факт, касающийся этой системы (речь идет о рыночной системе), — экономия знания, с которой она функционирует, или как мало нужно знать отдельным участникам, чтобы быть в состоянии принимать правильные решения" Это имеет отношение не только к экономике, но почти ко всей области социальных явлений, языку и культуре. "Мы постоянно используем формулы, символы и правила, смысл которых мы не понимаем и через использование которых мы прибегаем к помощи знания, которым индивидуально не располагаем" (The Use of Knowledge in Society (1945) // Individualism… P. 86, 88).

Но и в вопросе о претензиях разума расхождение во взглядах между Булгаковым и Хайеком не достигает состояния полярности. Элементы "конструктивистского рационализма" сочетаются у Булгакова с призывом следовать Достоевскому с его знаменитым "Смирись, гордый человек", и здесь Булгакову неожиданно вторит Хайек, настаивающий на необходимости смирения перед социальным порядком, который сложился в результате наших действий, но не наших планов.

© Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001