РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ

Первоначальную публикацию статьи на английском языке см.:

© Илона Якимова, перевод с англ., 2007

Почему же история имеет такое значение? Более сведущий человек в разъяснение отсыпал бы большее число вопросов, нежели ответов. Когда дело касается обсуждения ценности истории, остроты и наставления легко летят с языка: как можем мы уяснить настоящее либо быстрый промельк грядущего, если не в состоянии осознать прошлое? можем ли мы знать, кто мы есть, если не знаем, кто мы были? Покамест история осуждена повторять самое себя – историки также осуждены повторяться. История – либо чушь, либо чушь вопиющая. История – смех для мудрых и слезы для сострадательных. История пишется победителем. Историки – предсказатели прошлого. Еще мы можем перефразировать высказывание Э.М. Фостера по поводу романа: «Способна ли история повествовать? О, Боже мой, да она и есть повествование».

Историки, как ни одно другое научное сословие, тратят бездну времени на то, чтобы фактологически утвердить свой труд, изобретая характеристики, поверяя краткостью, уделяя неизмеримо больше внимания историографии, нежели на самой истории. Что же после всего этого остается нам: есть ли вообще такая вещь, как история, или уже остались одни историки? Несмотря на странности, присущие закрытым научным исследованиям, теперь уже ясно, что в конечном итоге именно наука исторгает усилие, заставляющее лампочку сиять, двигатель работать, и даже израненное сердце – заново перегонять кровь. Можем ли мы по той же шкале оценить практическое значение истории? Неужели политик, финансист, биржевик станут куда удачливей и успешней в своем ремесле, ощутив вдруг свою принадлежность к истории?

И разве не является история сейчас только лишь точкой зрения, семейной легендой, материалом и средством пропаганды? Дни Бурка, Макколея, Гиббона, Тревельяна и Фрауда минули. Историки более не являются придворными сердца цивилизации, скорей, теперь они – журналисты, пишущие о знаменитостях, коим не хватило такта остаться в живых. Вне сомнения также, что часть людей в современном мире порой чувствует к прошлому внезапное и тревожное презрение, которое, впрочем, они едва ли могут обосновать. На оживленной улице нашей жизни едва ли кто из пешеходов взглянет поверх первого этажа магазинов. В поле зрения сегодня лишь пластиковая роспись реклам, а расположенные над нею пилястры, консоли и фронтоны принадлежат вчерашнему дню, их некому заметить и рассмотреть, они привлекут внимание разве что чудаков да собирателей древностей.

Есть также и те, кто задается вопросом – не является ли весь пласт истории пригодным только для уроков политической корректности относительно идиотизма и жестокости монархии, аристократии, технократии и военщины? Угрюмые, неласковые голоса преподносят нам ту историю, какой мы ее знаем, во всей неуместности ее зацикленности на мертвых белых людях или иудео-христианстве, классической античности или диком Западе, Эпохе Просвещения, разнообразных войнах, династиях, конвенциях. Марксисты, альтуссерианцы, формалисты, ревизионисты, летописцы Империи, противники Империи – забудьте их всех. Вы более не обязаны внимать их идеологических абстракциям; в действительности история – это спиральная цепь последовательных воплощений покорителей, угнетателей, эксплуататоров, палачей.

Либо история – всего лишь переучет наследства: хлопковые поля, образцовые сады, каменноугольные копи, прибранные и подобранные как наглядное пособие для школьных экскурсий; проведем ребятню по кухням и людским этого роскошного особняка, но обойдем вниманием залы и салоны, те, что выше по лестницам, во избежание чувства горечи. Британская культура вся обложена кольцом вин: она виновна в империи, в доминировании англичан в Соединенном королевстве, виновна в рабстве, виновна в промышленной эксплуатации человека, виновна в Бурских и Афганских войнах, в мятежах, бойнях, административных преступлениях.

Вот она, история – либо одно бесконечное, униженное оправдание, либо акт самоуничтожения, самопожирания. Историки в ней обязаны находится строго по одну либо другую сторону факта или аргумента, в партере либо на сцене; оказываясь посредине, они – всего лишь суфлеры в пыльной будке, которых некому слушать. Либо мы наблюдаем историка как этакого крепкого задним умом критикана, который, сидя в безопасности собственного кабинета, позволяет себе указывать Александру Великому или Наполеону, где они просчитались и где не мешало бы им быть умней.

Однако, несмотря на все перечисленное, мы замечаем неуклонный рост интереса к изучению истории среди широких масс населения. Неужели наступило удобнейшее время быть историком? Пресса и радио подают историю как явление, которое по сей день продолжает питать надежды, творить иллюзии. Адепты ее выделывают пируэты в своих метаниях меж полем битвы, замком, дворцом, очередным полем битвы, заполняя собой более эфирного времени, чем когда-либо. Все, что угодно – начиная от бесподобных бесед Мелвина Брэгга по «Радио 4», заканчивая документальными сериалами, отмеченными такой гордой лексикой как «примечательный», «основополагающий», «престижный», «не можете не увидеть», «событие на телевидении», «леденящие подробности». Совсем недавно мы были атакованы тематическими вечерами ВВС 4 – касательно восемнадцатого столетия и как бы документальными, а затем и новыми подробностями о битве при  Сомме. История традиционно популярна в своих классических, монолитных формах, но и новые способы подачи исторических фактов набирают обороты в последние двадцать лет. История науки, философии, человеческой мысли: подфарники всегда привычнее прожекторов – и вот мы потребляем крохотные историйки о треске, тюльпанах, соли, сахаре, пряных садах Индии, маленькие книжечки с заглавиями вроде «На прогулке с Дарвином», «Панталоны Ньютона», «Нос Тихо Браге»; целые литературные ниши заполнены путешественниками и первопроходцами, минимум десяток книг о Джозефе Бенксе на борту «Эндевьер» и капитане Фицрое,  книги о полете на Венеру, о премудростях широты и долготы, о шумерской системе счета – все подчистую сметают с полок.

История семьи также обретает былую популярность. Я принимал участие в программе ВВС «Кто Вы (как Вы полагаете)?» - и получил после оной больше писем и откликов, чем за все время моей предыдущей деятельности. Один из зрителей написал мне: «Я никогда не понимал, что значит Холокост – до тех пор, пока не посмотрел Вашу программу». Вам может показаться странным, но многие люди действительно не в состоянии уловить связи между фактами жизни и историческими реалиями, до тех пор, пока эти самые факты и реалии не поставлены перед ними вживую, лицом к лицу, да еще имея конкретные портретные черты знакомого им человека. И что это – культ звездных лиц в действии или же устройство человеческой психики, когда забой безымянных шести миллионов непостижим уму, а убийство конкретной титулованной семьи волнует невыразимо?

Кроме того, разве не демонстрируют поэзия и беллетристика, что человечество проще понять через человечность, нежели через вечность? Из этого, правда, следует, могут мне указать, что история нынче является всего лишь томом свидетельских показаний очевидцев.  Многие замечали, как, в погоне за эффектом присутствия, даже самые уважаемые программы не могут позволить себе и двух минут эфирного времени, не отягощенных несообразными париками, свечами, актерами, солидной музыкой, скрипом перьев и снова – очередной порцией нелепых париков, ибо что останется в телевидении без видения, без зрелища?

Должно ли это подвести нас к предположению, что эти исторические программы сродни кулинарным курсам на телевидении? Все больше и больше народу смотрит на процесс готовки, но все меньше людей берется за сковородку – пусть даже в аффекте. Но такое предположение далеко от действительности. Каждый может быть поваром, но творцом истории? Зато вы можете извлечь знания и припрятать их в своей голове. Вы строите причинно-следственные связи. Вот в чем соль. Никогда нельзя узнать, до какой степени история пропитала самосознание нации.

Клише известны всем: средний класс читает биографии и популярную историю, в основном труды по военной истории; дамы читают романы – если мужчины предпочитают абстракцию, числа, стратегии, женщины ищут так называемых личных отношений.  Похоже, мужчинам история нравится – она становится чтением на ночь и сидячей версией гольфа, если можно так выразиться.

Для мужчин история представляется неким спортом для благородных – не случайно мы до сих пор говорим, что Ватерлоо произошло на игровых полях Итона, и до сих пор описываем маленький контрданс, случившийся в 19 веке между Империей и Россией по поводу Индии, как «большую игру». Наполеон ставил один к двум (возможно – ему приходилось играть против двух форвардов), и мы не выиграли войну, но спасли то, что осталось (возможно – сохранили запасных). По окончании чинного обеда дамы смешивают гостей, как тасуют карты – кавалер-дама, кавалер-дама – выбирают дам и удаляются в свой уголок побеседовать о чувствах и беллетристике, тогда как джентльмены остаются своим кружком, дабы обсудить сдачу фон Паулюса или победу Клайва в битве при Пласси. Все очень благородно, все фешенебельно, а между тем, что же остается для молодых? Или «Радио 4» - вот все, к чему вы придете, достигнув средних лет и среднего достатка? Так ли занята молодежь, что ей нет времени оглянуться?

Наибольшая проблема, стоящая сейчас перед лучшими преподавателями и комментаторами истории – не учить истории как таковой, ни даже давать уроки истории, но объяснить, как возникает сам исторический процесс. Как вызвать первую искру огней Святого Эльма, пламени свечи в тыквенной голове, блуждающего болотного свеченья, столь излюбленного поэтами, которые осветят то один из замковых камней истории, то другой, гирляндой пересекая зыбкую топь, соединяя, связуя, выписывая огненные слова на темном лике мгновения. Нет такой фразы, емкой и достоверной, как заголовок передовицы, как слова из Писания, которую я мог бы привести вам для объяснения – почему происходит история. Мы знаем, что история происходит, что она ужасает, поглощает, завораживает, восхищает, приводит в бешенство, мы знаем, что она – жизнь. Это немного похоже на то, как быть поклонником музыки Вагнера – надо принять к сведению, что часть людей просто неспособна его услышать.

Это отнюдь не политкорректность, с собаками сберегающая историю; в большей степени это пагубный отказ от попытки подойти с должным любопытством к жизни наших предков. Истинно великие, прекрасные во всех отношениях мужчины и женщины преспокойно помешивали сахар в кофе, собранном рабами. Добродетельные предки не задавались лишними вопросами, обрекая себе подобных на виселицу, костер, отщепенскую жизнь, полную унижений, проходящую во тьме социального неравенства – и нынче нам это ненавистно. Предавая их проклятию с позиций нашей теперешней быстротечной морали, мы рискуем в свою очередь подвергнуться проклятию со стороны гуманных потомков за свою негибкость и равнодушие: за мясоедение, езду на автомобилях, выступление на ТВ, в конце концов, возможно, и за посещение зоопарков, да и кто скажет, за что?

Мы достигли наших общих моральных и этических императивов не обособленными путями каждого из нас – от первооснов до идеала; мы наследовали их, они родились в крови и страданиях, как все вещи века, как все человеческое, все, принадлежащее человечеству. Это не мешает нам восхищаться и восхвалять первопроходцев, кто ранее прочих достиг цели и рисковал жизнью за принципы, ныне принимаемые нами как должное.

Напоследок я позволю себе предположить, что история всегда более иллюзия, нежели факт. Ежели вы не можете вообразить себя на бунте против восстановления прав католиков, или, скажем, ранним тори, или подписавшимся на битву под знаменами Старого Претендента, или аплодирующим Принну в период закрытия театров и торжества пуританизма… видите ли, знания недостаточно. Ежели вы не можете почувствовать то, что и наши предки, когда вопили «Уилкс и свобода!» или, напротив, «Смерть Уилксу!», если вы не можете им сочувствовать, все, что вам остается – судить их и проклясть их, либо гордиться ими и превозносить их.

История – отнюдь не повествование из жизни пришельцев, чужаков из иных миров; это повествование о нас с вами, родись мы немножко раньше. История есть память. Мы должны помнить, что это такое – быть римлянином, якобитом, сторонником Хартии, и даже – если нам хватит смелости, а нужно, чтобы ее нам хватило – что такое быть наци. История не абстракция, но полная противоположность абстрактности. 

Ненормальный и волшебный Уильям Джерарди написал полемическое введение к его книге «Романовы», обозначенное им как «Кредо историка» - это череда блестящих и эксцентрических афоризмов. Один из параграфов гласит: «История должна наконец убедить нас в бессмысленности так называемых массовых течений, неодушевленных, подкованных на шипы, теперь, как и всегда, попирающих тысячами сапог единственное безымянное страдание во имя новых камуфляжных одежд некоей прежней абстракции. Когда история неспособна научить этому, она неспособна научить ничему». Так следовало писать – и это было написано – в 1939 году, это следует вспомнить всем нам и теперь. 

Будущее кроется в прошлом / Эта же статья в переводе с английского Ярослава Морозова