РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ

А.А. Ермичёв: Владимир Викторович Ведерников – доклад «Христианство и демократия (Выборная кампания в Первую Государственную думу и Православная Церковь)».

Владимир Викторович Ведерников – доцент кафедры истории Гуманитарного факультета Политехнического университета (СПбГПУ).

В.В. Ведерников: Серьезные общественные потрясения периода Первой русской революции не обошли стороной и Православную Церковь. События 9 января вызвали активное общественное обсуждение темы о том, почему Церковь оказалась пассивным наблюдателем событий, почему она не могла оказать влияние на рабочее движение. Вопрос этот резко и прямо поставил редактор консервативного «Гражданина» князь В.П. Мещерский. Упреки он адресовал митрополиту Антонию. Антоний (через секретаря) дал ответ, что церковное руководство «в сферу политических и социальных движений духовную власть никто не считает нужным посвящать». Вскоре митрополит Антоний представил в Комитет министров записку под названием «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви». В преддверии указа о веротерпимости митрополит Антоний ставил вопрос о том, что и Православная Церковь должна получить автономию, иначе она неизбежно потеряет авторитет в глазах паствы. В записке митрополита говорилось: «Не следует ли, поэтому, предоставить Православной Церкви большей свободы в управлении ее внутренними делами, где бы она могла руководиться, главными образом, церковными канонами и нравственно-религиозными потребностями своих членов и, освобожденная от прямой государственной или политической миссии, могла бы своим возрожденным нравственным авторитетом быть незаменимой опорой православного государства». Записка нашла полную поддержку у Председателя Комитета министров С.Ю. Витте, который отмечал «общую вялость внутренней церковной жизни: отчуждение прихода и особенно образованных слоев общества от своих духовных руководителей; отсутствие живого проповеднического слова; общую слабость пастырской деятельности духовенства, ограничивающегося, в большинстве случаев, только совершением богослужения и требоисполнением; полный упадок церковной приходской общины с ее просветительными и благотворительными учреждениями; сухость и формальность епархиального, “консисторского” делопроизводства и узко-бюрократический характер деятельности группирующихся около Синода учреждений». Очевидно, что в условиях кризиса власть нуждалась в поддержке церкви. Но воздействовать на паству мог только священник, пользующийся авторитетом, а не чиновник в рясе.

В конце марта 1905 г. Святейший синод ходатайствовал перед Императором о необходимости собрать в Москве собор для учреждения патриаршества и перемен в церковном управлении. В течение 1906 г. при Святейшем синоде работало предсоборное присутствие, рассматривавшее вопросы необходимых реформ церковной жизни, а также состав и организацию будущего Церковного собора.

В течение 1905 года церковно-государственные отношения претерпевают значительные перемены. Указ 17 апреля 1905 года, по которому разрешался переход из православия в другие христианские вероисповедания и даже в нехристианскую веру, прекративший преследование старообрядцев, лишал православие права на религиозную монополию по отношению к православной пастве и был шагом на пути отделения Церкви от государства, Представление о самодержавной монархии как идеальной форме государственного управления, базирующейся на религиозной санкции, было подорвано манифестом 17 октября 1905 г. Сам созыв Государственной думы выдвигал в качестве первоочередного вопрос о роли духовенства в избирательном процессе. Уже Положение о выборах в «булыгинскую» думу 6 августа 1905 г. предусматривало участие в выборах сельского духовенства по курии землевладельцев. Положение 11 декабря 1905 года предоставило возможность участвовать в выборах и городскому духовенству по цензу квартиронанимателей. Наконец, реформа Государственного совета предоставляла православному духовенству представительство во второй палате, куда избиралось 6 депутатов.

Роль Церкви в политической жизни обновленной России активно обсуждается как светской, так и церковной печатью. Объектом исследования послужили еженедельник «Церковный вестник», издававшийся при СПб духовной академии, ежемесячный журнал «Богословский вестник», издаваемый Московской духовной академией и газета «Колокол», церковно-общественный орган, основанный В.М. Скворцовым по инициативе К.П. Победоносцева. О последнем издании следует сказать подробнее. До начала XX века многочисленные периодические церковные издания, детально изученные исследователями А.Н. Кашеваровым и К.Е. Нетужиловым, предпочитали не касаться животрепещущих общественных вопросов. Живой голос рядовых служителей Церкви был почти не слышен. В.В. Розанов совершенно справедливо писал в начале 1906 г. «Нужна газета или небольшой, напр., еженедельный журнал под руководством компетентного духовного лица или, еще лучше, под руководством компетентного или компетентных профессоров духовных академий, но поставленных независимо, свободно в отношении к своему ведомству и сословию, в отношении к богословской официальной литературе и своей духовной администрации. Пусть в этой газете или журнале батюшки говорят свои речи, а не подсказанные. Пусть они будут не телефоном, не проволокой металлической, по которой несутся чужие, приказанные или страхом внесенные речи».

Издателем и фактическим редактором нового издания выступил В.М, Скворцов, выполнявший обязанности чиновника особых поручений при К.П. Победоносцева. Скворцов имел издательский опыт, так как редактировал журнал «Миссионерское обозрение». По воспоминаниям самого Скворцова, в 1905 году у него созрела мысль «об основании ежедневного церковно-политического органа», – который поставил бы себе задачей – «проводить в среду духовенства, призывавшегося к участию в народно-представительных учреждениях здравые государственно-политические понятия, а в среду светскую – истинные христианские начала жизни и мысли». Начинание нашло сочувствие у Победоносцева, который к началу издания газеты уже вышел в отставку, но не потерял интереса к общественно-политическим вопросам. Формально независимая газета была, по словам Скворцова, «полуофициозом» Синода.

Своей задачей газета ставила диалог между церковью и обществом, а также между различными христианскими конфессиями. «Имея в виду знакомить общество с религиозным миром, с бытовою и церковною жизнию старообрядчества и русского сектантства, с церковно-приходскою жизнию инославных церквей, редакция охотно откроет свои столбцы авторам и из этого лагеря для правдивого слова и справедливых заявлений о своих духовных нуждах и церковных делах», – извещала передовая статья первого номера.

Политические взгляды издателей новой газеты были сформулированы не слишком определенно, но указание на «самобытные начала» русской истории и критика освободительного движения позволяли все же оценить издание как орган консервативный.

После того, как Манифест 17 октября был обнародован, в печати развернулась дискуссия о том, произошел ли в России переход к конституционной монархии. Безусловно, норма Манифеста, в соответствии с которой ни один закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы, ограничивала полномочия Государя. В Манифесте 17 октября воля царя даровать свободы была названа непреклонной, а сами эти свободы незыблемыми. В письме к вдовствующей Императрице Марии Федоровне Государь признавал, что подписанный им документ «в сущности и есть конституция», а решение он «принял совершенно сознательно». В то же самое время и в письме к матери, и в записке на имя Д.Ф. Трепова царь подчёркивал, что переход к конституционному образу правления был вынужденной уступкой сложившимся обстоятельствам, но уступкой вполне сознательной и данной искренне. «Да, России даруется конституция, - писал Николай II Д.Ф. Трепову накануне подписания Манифеста. – Немного нас было, которые боролись против неё. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное. Тем не менее по совести я предпочитаю давать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же».

Казалось бы, переход к новому порядку управления, ограничение царской власти под сомнение поставить было нельзя. Даже князь. Мещерский сгоряча пропел отходную самодержавию. Однако все было не так просто. Крайне правые резонно указывали, что присяги конституционному порядку Государь не приносил, а значит, власть его по сути не изменилась. Манифест, в их трактовке, означал только создание по воле самодержца нового порядка издания законов, который в любую минуту мог быть отменен волей Императора.

В оценке значения Манифеста среди представителей церковных кругов также не было единства. Наиболее радикальную позицию занял епископ Нарвский Антонин. В статье, опубликованной в газете «Слово», епископ писал: «В тот момент, когда Христос вознесен был на крест, пали нравственные основы самодержавия; на дощечке Голгофского креста, поверх треязычного титла вины Распятого, вечною правдою начертана нравственная основа освободительного принципа: перед законом все равны. Божественною кровью смыты земные привилегии, исключительности и отличия». Епископ доказывал, что «православие и самодержавие не только органически не связаны между собою, напротив, они взаимно отталкивают друг друга». Заповедь епископ считал аналогом конституции. После 17 октября он выпустил из формы поминовения царя титул «самодержавнейший». С другой стороны, протоиерей Иоанн Восторгов безусловно высказался за незыблемость самодержавия. Основываясь на текстах Писания, священник призывал: «Сам Всевышний поставляет царей на престол (Дан. II,21). Сам Господь в Ветхом Завете повелел помазать на царство Саула, Давида, Соломона и других царей и назвал их Своими избранниками и помазанниками». Помазание на царство естественно, означало неограниченность самодержавия, хоть это и не было сказано прямо.

Однозначно высказался Богословский вестник: «Правовой строй осуществлен во всех европейских государствах, а с 17 октября 1905 г. он введен в России». Церковный вестник, занимая нейтральную позицию, считал, что «церковь не связана с определенной формой правления: она так же хорошо уживается с самодержавием, как с конституцией и даже республикой». Но для высказывания этих диаметрально противоположных точек зрения используются либо светские издания, либо авторские брошюры (И. Восторгов). Как же реагирует собственно церковная печать?

Открытой и безусловной поддержки самодержавия мы не найдем даже на страницах «Колокола». В передовой статье нового печатного издания его политический идеал был очерчен следующим образом. «Колокол» выступал «за выработку самобытных государственных форм и строя обновленной «единой нераздельной» России, в живом единении Царя с народом, в лице избранных представителей последнего и с самоуправляющеюся землею за право и правду, равные для всех». Таким образом, газета склонялась к отстаиванию славянофильского идеала, но самодержавие все же не упоминала. Вопрос о форме государственного управления был предметом дискуссии. В защиту самодержавия, которое 17 октября сохранилось в неприкосновенности, лишь разорвав с традициями приказного строя, выступил Л. Тихомиров. Но в той же газете под рубрикой «Трибуна» (то есть в порядке дискуссии) публикуется «письмо в редакцию» за подписью Ал. Ф-н, автор которого считает, что самодержавие все же должно быть ограничено. «Закономерность же «по произволению» государя (неизбежно в большинстве случаев его министров) уже является неприкрытым поползновением к деспотии, в сущности бюрократической», – утверждал автор письма. Настороженно отнеслась газета и к толкованию текстов Писания для обоснования преимущества той или иной формы государственного правления. «Христианство затрогивает человеческую природу гораздо глубже и в тех ее основах, для которых внешний порядок имеет слишком второстепенное значение. Оно, как показал исторический опыт, может делать свое дело в самых разнообразных условиях жизни и для осуществления своих великих целей никогда не требовало того или иного внешнего строя», – резонно заметил один из авторов газеты.

Избирательная кампания в Думу, которая началась в 1906 году, поставила вопрос о том, следует ли духовенству вообще участвовать в политической жизни. А если следует, то отдавать ли свои голоса какой-либо из существующих партий или же создать свою особую политическую организацию.

«Богословский вестник» однозначно называл новый строй России правовым и конституционным. На страницах еженедельника был опубликован обширный обзор «Политические партии и их идеалы» Его автор, профессор Московской духовной академии Василий Никанорович Мышцын, ставил своей целью в преддверии выборов в Государственную Думу ознакомить с политическими партиями и их программами провинциальное духовенство. По мнению автора, стержневым для России является не столько политический, сколько социальный вопрос. Страна нуждается в широких социальных реформах. Примером для автора служат реформы в Пруссии (решение рабочего вопроса) и Великобритании (аграрная реформа в Ирландии, построенная по принципу принудительного отчуждения земель). С симпатией и сочувствием отзывается автор о социализме, но не социализме «научном», К. Маркса и Ф. Энгельса, который находится вне морали и «покоится на убеждении, что в истории человечества все факты и внешней и внутренней жизни вырастают исключительно на почве производства», а о социализме «утопическом», для которого стержнем является осуществлении идеи справедливости и равенства, который признает нравственно неприемлемой эксплуатацию человека человеком. Между таким социализмом и христианством нет непреодолимой границы. Примирение идей политической свободы (характерных для либерализма) и социального равенства автор видит в деятельности германского Общества социальной политики и катедер-социалистов. Демократическая система государственного управления вытекает из настоятельной потребности социальной реформы, поскольку, во-первых, абсолютная монархия находит опору прежде всего в сословии крупных земельных собственников, а во-вторых, оторванная от народа, она неизбежно опирается на бюрократию. Монархию автор защищает, скорее, не как безусловный принцип, а как институт, соответствующий традиционным народным воззрениям. «Надо совершенно не иметь ни исторического, ни психологического чутья, чтобы мечтать о создании республики в России, что делают наши крайние партии».

Сохраняя видимость объективности, автор не дает развернутых оценок российским партиям, хотя его симпатии к либералам – вне сомнения. В Обзоре печати, опубликованном тем же Мышцыным, он высказывается совершенно определенно. «Где же тот путь, которым оно (духовенство=В.В.) должно идти само и вести народ? Его найти не трудно. Он лежит в середине между нашими консервативными в сущности манчестерскими партиями, партиями господствующих и привилегированных классов, у которых «православие» и прочие громкие слова служат лишь прикрытием девиза laissez faire и средством к охране их привилегированности (истинное православие прежде всего должно было бы склонить к заботам о бедном классе, чего у них, однако, нет), и между крайними партиями с их насколько заманчивыми, настолько утопичными идеалами, под ореолом высокой гуманности скрывающими отрицание религии и морали. Это путь борьбы с бедностью и угнетением, путь служения слабым, обездоленным, бесправным. К этому пути ближе всего стоит партия конституционно-демократическая. В ее основу положена вполне христианская идея, что государство обязано не только защищать и ограждать своих членов, но и положительным образом помогать им, особенно же наиболее слабым из них. В программе этой партии нет места узким, классовым интересам. Она запечатлена, как справедливо заметил проф. Милюков, «характером внеклассового, идейного движения» и потому может служить для нашего духовенства хорошим руководством в его общественной и политической деятельности».

Менее определенной является позиция «Церковного вестника». Он безусловно отказывается поддержать реакционные партии, а симпатии – скорее, на стороне умеренных либералов, ближе к октябристским. «Колокол» же определенно высказывается против социалистов, резко критикует конституционных демократов за космополитизм и требование принудительного отчуждения помещичьих земель. В организации русской революции издание обвиняет евреев (в лице Бунда, который подписал совместную декларацию революционных и оппозиционных партий) и масонов. Но в то же время газета не спешит целиком присоединяться к программе Союза русского народа. Газета высказалась за создание блока партий, которые противятся революции – от Союза 17 октября до Русского собрания (характерно, что СРН здесь отсутствует). «Союзники» же считали все умеренно- либеральные партии непримиримыми врагами самодержавия и ожесточенно нападали на октябристов.

Вместе с тем церковные органы высказывались за участие духовенства в выборной кампании. Мысль о необходимости отдельной христианской партии поддержкой не пользовалась. В общем и целом церковная печать едина в том, что священник должен смотреть на политическую борьбу с позиций христианского идеала, способствовать примирению сторон, а это означает, что членом партии священник быть не может.

Различия резко обозначились в отношении к национальному вопросу. «Колокол» прямо отождествлял православие с «русской идеей» единой и неделимой Россией. Православная церковь должна сохранить значение формообразующей силы для всего русского государства. Инородцы и иноверцы (а к их числу газета относила не только евреев, но и поляков, и немцев) – враги России и должны быть в лучшем случае гражданами «второго сорта». «Богословский вестник» ратует за автономию окраин и не связывает слово Христово с каким-либо национальным идеалом. «Церковный вестник» вообще не рассматривал страну как державу полиэтничную и многоконфессиональную.

В целом же для церковной публицистики характерны положительные оценки преобразований, надежды на освобождение Церкви от давящего бюрократического гнета. «Черносотенство» занимало маргинальные позиции и находило критику даже на страницах консервативного «Колокола». Церковь была готова к обновлению. Но поворот правительства к консервативному курсу, соблазн использовать влияние церкви для решения политических вопросов искусственно замедлили процессы обновления и реформ. Поиски новых путей церковного обновления возобновились лишь с падением самодержавия в 1917 году.

ВОПРОСЫ

А.А. Ермичёв: спасибо большое! Пожалуйста, какие будут вопросы к Владимиру Викторовичу? Он осветил необыкновенно интересный, хотя и краткий по времени период взаимоотношения церкви и государства в России.

С.А. Воробьева: Вопрос по поводу: были ли какие-то материалы по поводу критического отношения к демократии в этот период? И все-таки насчет готовности русского народа к принятию правого строя? Вот что писалось в этот период?

В.В. Ведерников: Единства по отношению к демократии нет. У «Колокола» отношение критическое. А один из ведущих сотрудников «Богословского вестника» Мышцын считает, что корни европейской демократии имеют глубоко религиозное содержание. Идеи религиозной свободы, прав человека родились не в революционной Франции, а среди протестантских колонистов Северной Америки. Объединяет церковную печать то, что публицисты, по-разному оценивавшие текущую политическую ситуацию, почти единогласно пришли к мнению, что не стоит организовывать специальной христианской партии. Церковь должна выступать в политической борьбе со словами примирения и рассматривать положение в стране с позиций христианской нравственности.

А.А. Ермичёв: Не в этом тогда неудача булгаковского проекта «Союза христианской политики»?

В.В. Ведерников: Возможно я ошибаюсь, но, насколько помню, этот Союз попытался соединить революционную пропаганду и христианские ценности и во время забастовки в Иваново-Вознесенске обратился к бастующим. Деятельность Союза поддержки у рабочих не встретила. Они не поняли сути идей Союза, приняли его деятелей за каких-то религиозных отщепенцев. Для рабочих эти идеи были абсолютно чужды, абсолютно непонятны.

Г.М. Голод: Разрешите, пожалуйста!

А.А. Ермичёв: Да, пожалуйста.

Г.М. Голод: Владимир Викторович, а вот в выступлении деятелей церкви на том этапе встречались ли нотки экономического отношения к действительности и включение их в позицию перед выборами?

В.В. Ведерников: Да конечно, об этом печать очень много писала. Каких-то особых, оригинальных идей, отличающих церковную печать от светской, мы не встретим. Повторяют программные положения тех партий, которые идейно близки. Скажем, «Колокол» выступает, в общем, против отчуждения земельной собственности, решение аграрного вопроса газета видит в развитии переселенческого движения, повышении культуры земледелия, – все это характерно для взгляда на аграрный вопрос правых кругов. А Мышцын говорит, что в интересах государства необходимо решать земельный вопрос, но не путем экспроприации, как предлагали эсеры, когда помещики лишаются своей собственности. Но и оставить все так, как есть, нельзя. Крестьяне страдают от малоземелья. Поэтому он отстаивает программу принудительного отчуждения частновладельческих земель за выкуп по справедливой (нерыночной) оценке. А это – аграрная программа кадетов.

Г.М. Голод: Спасибо.

Л.А. Орнатская: У меня вопрос!

А.А. Ермичёв: Пожалуйста!

Л.А. Орнатская: Церковная печать все-таки оказывала какое-то влияние на эти дискуссии, которые проходили в Думе и вокруг Думы, дискуссии по общественным вопросам?

И если оказывала, у Вас так промелькнуло, что вроде бы не оказывала никого влияния?

В.В. Ведерников: Это сложный вопрос, поскольку влияние Церкви на политические процессы надо специально изучать.

Первоначально казалось, что у священников неплохие шансы быть представленными в Думе. От мелких землевладельцев избирали батюшек в число выборщиков. Но в самой Думе (а к моменту роспуска в ее составе было около 500 депутатов) было только 6 православных священников. 3 были правее кадетов и 3 примыкали к конституционным демократам.

А.А. Ермичёв: Спасибо Вам большое!