|
Доклад Место журнала «Логос» в русской мысли начала XX века
А.Н. Муравьев: Во второй части нашего собрания речь пойдет о месте журнала «Логос» в русской мысли начале XX века. Сделает доклад Александр Александрович Ермичёв. Пожалуйста!
А.А. Ермичёв: Для начала мне хотелось бы сказать, что если мы сегодня как-то очень скромно отмечаем столетие журнала «Логос», журнала явно европейской, западнической ориентации, то ведь могли бы отмечать столетие книгоиздательства «Путь» – очевидно славянофильского или неославянофильского. Но сложились обстоятельства так, что РХГА отмечает столетие «Логоса». Могли бы отмечать «Путь», а отмечаем «Логос» – в этом есть какой-то смысл.
Задача моего сообщения – скорректировать общие расхожие представления о журнале «Логос» и его месте в русской мысли. Эти расхожие представления сводятся к следующему.
Первое. Это немецкое по происхождению издание. Это – русская редакция немецкого «Логоса». Говорили об обучении инициаторов «Логоса» в немецких университетах, об очевидном засилье немецких авторов, об очевидном засилье рецензий на немецкие книги в «Библиографии».
Второе расхожее представление. Журнал – немецкое не только по происхождению, но и по сути издание, поскольку здесь мы видим сознательную установку на трансцендентализм и гносеологизм.
И наконец, последнее, третье, относящееся к расхожим представление. Противники «Логоса» говорят о нем как об «ужасном ребенке» русской мысли, как о некоем исключительном явлении в ее развитии. А сторонники «Логоса» говорят также о нем, как о якобы единственно светлом пятне, единственном оазисе рационализма в истории русской философии.
Эти расхожие представления были созданы на основе деклараций «Логоса» в первом номере за 1910 год, где прямо сказано о необходимости творческого следования немецкой философии. Эти представления были подкреплены активнейшей деятельностью когенианца на тот период Бориса Валентиновича Яковенко, который дал 13 из 39 русских статей в журнале. 13 из 39 статей русских авторов в журнале принадлежат Яковенко, одна треть! Он же дал 44 рецензии в отделе «Библиография» (из общего количества рецензий 141). Благодаря настоятельной и настойчивой деятельности Яковенко журнал приобретал неокантианскую физиономию. Тот же самый Яковенко в самой резкой форме заявлял, что если и имеется русская традиция философии в России, то это совсем не русская, а немецкая традиция. При этом он ссылался на целый ряд русских мыслителей, начиная от Ивана Васильевича и Алексея Степановича и завершая Николаем Онуфриевичем.
Наконец, появление этих расхожих представлений было навеяно известным выступлением Владимира Францевича Эрна летом 1910 года в «Московском еженедельнике», когда она так красочно и так рельефно обозначил противоположность рацио и Логоса, и энергично предрекал какой-то Армагеддон, последнее их сражение на русских равнинах. Это не могло не наложить отпечатка на восприятие журнала «Логос» в русском сознании.
Однако, мне кажется, что более внимательное вглядывание в историю «Логоса» эти расхожие представления корректирует.
Относительно генезиса. Конечно «Логос» – это совместное немецко-русское предприятие. Однако инициативная роль в этом предприятии принадлежала русским слушателям Гейдельберга, русским слушателям Виндельбанда и Риккерта. Идея всемирного, вселенского единения человечества, которое проповедовал журнал «Логос», исходила от русских его участников. «Логос» для них – это средство для того, чтобы двинутся к сверхнациональному, хотя и не космополитическому единству человечества.
Теперь относительно сути вопроса, то есть о том, что по своей сути это было неокантианским гносеологическим изданием. Предварительно хотелось бы указать на искренние, хотя и неточные соображения Эрна об этом журнале. Что я имею в виду? Он в своей замечательной четырехлистной статье загнал куда-то на периферию целый ряд существенных для характеристики «Логоса» моментов. Прежде всего, он сам говорит о том, что в «Логосе» имеется огромное количество трансцендентно-метафизических утверждений, которые, на его взгляд, образуют дурную приват-метафизику трансцендентных философов. И так осудив эти метафизические утверждения, Эрн этим и ограничивается, не поняв, что они выражали какую-то тенденцию в журнале.
Второе. Он также не раз говорит о мистических умозрениях, о мотивах иррационального, мистического, содержащихся в «Логосе» у русских логосцев. Но, опять-таки, этому не придает значения. Далее он говорит о том, что дискурсивно-логический разум является проявлением Божественного Логоса, он говорит о том, что проявлением Божественного Логоса является веселое мастерство диалектики. Но совершено дезавуирует и стирает значение этого важного момента тогда, когда определяет рацио в качестве разума в среднем разрезе. Таким образом, Эрн, благодаря своему публицистическому таланту, вдруг на первое место выдвинул надуманную проблему разума в среднем разрезе и Божественного Логоса и тем самым действительное содержание логосовских выступлений исказил. Нужно распрощаться с расхожим представлением о том, что «Логос» журнал трансценденталистов и гносеологов. Сами же логосцы и в период работы «Логоса» в 1910-14 годах, и значительно позднее, уже осматриваясь на пройденный путь, не раз указывали на следующее: «Сосредоточение наше на гносеологическом анализе нисколько не затушевывает явственно и фундаментально метафизических тенденций поборников критицизма, которые в гносеологизме видели не самую систему философии, а лишь неизбежный метод и единственно правильный путь проникновения в сущность вещей и сущего». При этом наши логосцы шли в ногу с движением европейской мысли, которая на своем IV Философском конгрессе в Болонье в 1910 году как раз и заявила о своем возможном движении к метафизике. И вот уже в период существования «Логоса» в 1910 по 1914 годы, мы видим, что самый активный автор этого журнала Борис Валентинович Яковенко определяет себя в качестве трансцендентального плюралиста. Строя метафизику на научных основаниях в рамках широко поднятой идеалистической метафизики уже в годы «Логоса» определяет себя Степун. Ну, что касается третьего инициатора «Логоса» Сергея Иосифовича Гессена, то его путь метафизику задержался на многие годы, но значительно позднее уже на склоне своей тяжелой, полной трудностей и лишений жизни, он тоже двигался к религиозному сознанию. Хотя на время «Логоса» понимает историю как саморазвитие, как самораскрытие человеческого духа. Это было замечено уже тогда, т.е. в 1910-14 годах. Сергей Николаевич Булгаков пишет Эрну 19 марта 1913 года: «Неокантианские штаны свои Яковенко и Степун разорвали окончательно и обречены на новые искания».
Наконец, несколько слов по последнему расхожему пункту. О том, что, дескать, журнал – это какой-то «ужасный ребенок» русской мысли. Это говорят противники «Логоса». Сторонники «Логоса» говорят, что он – единственно светлое пятно на философской карте России. Нет, конечно. Журнал – это не «ужасный ребенок», и не единственно светлое пятно. Дело в том, что традиции научной философии в России уже существовали с последней трети XIX века. Празднование юбилея Льва Михайловича Лопатина в 1911 году показало это с совершенной ясностью. Добавим, что научная философия уже преподавалась в Санкт-петербургском университете, где кафедрой руководил Александр Иванович Введенский – сторонник научной философии. Научной философии придерживалась деятельность Философского общества Санкт-петербургского университета. В Санкт-Петербурге уже тогда было научное по своей ориентации «Философское собрание». В Москве тогда было четыре научно-философских общества. Т.о. наш «Логос» не единственный представитель научной философии в России, и поэтому он не исключение и не единственное светлое пятно, но и не «ужасный ребенок», – такие дети у русской философии уже были.
Можно было бы, заключая сообщение, сказать следующее. О какой-то роли «Логоса» в истории русской культуры и философии. Да, «Логос» способствовал образованию синтетических философских концепций, из которых можно назвать, предположим, Лосского, Франка, Вышеславцева, в какой-то степени Ильина. Но «Логос» не один, и не только он способствовал возникновению таких синтетических конструкций. Что касается места «Логоса» в истории русской культуры, то если определять русский духовный ренессанс как культуру синтеза русских и европейских мотивов в самой высокой степени, то «Логос» как раз и был элементом такого синтеза. Спасибо!
А.Н. Муравьев: Спасибо!
(Аплодисменты)
Вопросы
Р.Н. Дёмин: Александр Александрович, спасибо большое за интересный доклад. Вы не могли бы привести сведения, как именно распределились вот эти рецензии, ведь первоначально Вы сказали, что рецензии посвящены только немецкий авторам. Но как они распределены между англичанами, американцами, французами и итальянцами? Там ведь были рецензии на все иностранные авторов.
А.Н. Муравьев: Основания у него были для этого?
А.А. Ермичёв: Да конечно, конечно! Ну, он же человек серьезный, Семен Людвигович, он ведь так просто не выйдет.
А.Н. Муравьев: Хорошо, пожалуйста, Ирина Николаевна!
И.Н. Мочалова: Я тоже хочу поблагодарить Александра Александровича. А вопрос у меня такой. Кто были читателями «Логоса»? Вот каков был тираж и как он распространялся? Можно ли говорить сейчас о реакции? Вышел номер и какая-то реакция, знаем ли мы об этом? Обсуждалось ли это за пределами, собственно, самого «Логоса», который внутри дискутировал?
А.А. Ермичёв: Знаете, Ирина Николаевна, точно я не смогу ответить на Ваш вопрос. Единственное, что я могу сделать, так это сослаться на статью Михаила Безродного, который указывал на то, что прекращение издания «Логоса» было связано с тем, что у читателей он плохо расходился, плохо воспринимался. Слишком сложно это было для рядового читателя. Что касается тиража его, то у Безродного имеются эти цифры, а я как-то не подумал об этом.
А.Н. Муравьев: Ну, понятно, что это не популярный философский журнал. Еще один вопрос можно задать. Пожалуйста!
О.Е. Иванов: Александр Александрович, почему все-таки «Логос», а не «Путь» здесь, сейчас?
А.А. Ермичёв: А это я и сам хотел бы знать. Я ведь спросил: «Почему все-таки «Логос», а не «Путь»?». И сказал: «Это проблема».
О.Е. Иванов: Понятно.
А.Н. Муравьев: Максим, пожалуйста.
А.А. Ермичёв: Кстати, одну секунду! Относительно этой проблемы. Возможно, две недели тому назад в «Литературной газете», Вы прочитали выступление писателя Столярова, который к нам ходит иногда, где он сказал, что в Петербурге имеются два центра. Один центр либерализма – это Европейский университет, а другой центр – патриотизма, который не дает, однако, конкретных рекомендаций и планов – это Российская Христианская Гуманитарная Академия. Я думаю, он ошибся.
А.Н. Муравьев: Пожалуйста, Максим.
М.Р. Дёмин: Александр Александрович, у меня очень специфический вопрос очень узкий. Виталий Куренной в своей статье «”Логос” как философский проект» пишет о разительном отличии структуры «Логоса» немецкого, который сделан как университетский журнал и «Логос» русский, который сделан как журнал на частные деньги со специфическими представлениями о том, как должна вестись редакторская работа. Вот как Вы относитесь к этому утверждению? Согласны ли Вы с ним или…?
А.А. Ермичёв: Конечно, в самом содержании и в самой структуре русского издания «Логоса» имеется много нашего русского. Все-таки наш русский «Логос» был ближе к русскому типу журналов, ближе к публицистичности, ближе к апелляции общественности, нежели немецкий «Логос». Немецкий «Логос» я тоже довольно внимательно изучал по содержанию – он, хотя и претендовал все-таки на известную популярность, но это была популярность для высоколобых. Все, что могу сказать. Наблюдение Куренного правильно, на мой взгляд.
А.Н. Муравьев: Спасибо! Я делаю исключение для центрального доклада, потому что мы ради этого все-таки собрались.
Д.В. Шмонин: Александр Александрович, а если все-таки аналогии, может я прослушал, потому что выходил. Если бы аналогии с современным нашим состоянием, современными журналами российскими философскими какую-то прочертить, насколько, какой бы из современных российских журналов философских Вы могли бы сопоставить по уровню, по характеру влияния с тем «Логосом»? Это один вопрос. И второй. Вы имели какое-нибудь отношение к редколлегии вот того «Логоса», который ожил, было в начале 1990-х, и два номера в университете выпущены были, а потом…
А.А. Ермичёв: Имел. Я оттуда с возмущением вышел.
Д.В. Шмонин: Первый-то номер был ничего.
А.А. Ермичёв: Так вот, я оттуда и вышел, из первого номера, подготовив его. Что касается аналогий… Нет, не берусь искать что-то близкого к нему. К первому номеру «Логоса» я имел отношение, но там были еще те порядки: просто одна редактриса взяла и выкинула из издания уже подготовленного первого номера «Логоса» статью отца Вениамина Новика, и сказала, что нам эта бредятина поповская не нужна и все такое прочее. И тогда я сказал, вычеркивайте мою фамилию как ответственного редактора и ставьте на это место того, кто согласится это место занять. Согласился Александр Иосифович Бродский, там фамилия Бродского.
Д.В. Шмонин: Спасибо!
А.Н. Муравьев: Есть ли еще вопросы? Пожалуйста!
Р.Н. Дёмин: А насколько отличалось итальянское издание «Логоса» от издания русского?
А.А. Ермичёв: К сожалению, я не знаю содержания итальянского журнала, я знаю только коротко его историю, он был образован несколько позже. Образован он был по переговорам между Степуном и Вариско и сначала он как будто бы был в рамках программы, предложенной и русскими и немецкими изданиями в редакционных статьях. Но буквально через… где-то с 1922 года он перестал быть таким изданием, большего не могу сказать, не держал даже в руках ни разу.
А.Н. Муравьев: Пожалуйста!
И.Н. Мочалова: Маленький вопрос.
А.Н. Муравьев: Конечно!
И.Н. Мочалова: Если сравнить «Логос» и «Вопросы философии и психологии», как-то можно сравнить по содержанию, по типу, по ориентации?
А.А. Ермичёв: Разные журналы – по оформлению разные, да. Все-таки «Логос» более тяготел к публицистике, более тяготел к широкому читателю, нежели «Вопросы философии и психологии». Мне так кажется.
А.Н. Муравьев: Спасибо, Александр Александрович!
(Аплодисменты)
|
Из редакционной статьи первого номера «Логоса», из воспоминаний Степуна, из историко-философских работ Яковенко и Гессена мы знаем, что «Логос» хотел изменить ход русской философии, сместить траекторию ее развития с мировоззрения на науку, избавить русскую философию от воздействия внешних факторов на ее содержание: общественности, искусства, религии, права, и, собственно, начать в России свою философскую традицию. Таков был замысел «Логоса» – сместить траекторию. Не сместил, но способствовал образованию синтетических, синтезированных философских учений. Т.о. «Логос» не был непродуктивен, он действительно влиял на ход развития русской мысли начала XX века. Влиял тем, что был сам моментом синтетического характера русской культуры начала XX века, и, со своей стороны способствовал синтезу европейских мотивов и автохтонных, собственных, религиозных мотивов в русской философии. Русские религиозные мыслители шли к такому синтезу со своей стороны, оснащая свои выступления гносеологическим трансцендентальным оружием. Логосовцы шли к нему со стороны европейских ценностей, осмысление которых выводило их в область иррационального, и тем приближало их к оппонентам. Подчеркну: «Логос» хотел влиять и влиял на русскую философию различными способами. Во-первых, активной пропагандой современной философской мысли, европейской философской мысли; во-вторых, резкой критикой различных форм религиозной философии, и не только такой, но и любой иной, не автономной, ненаучной философии. И, в-третьих, требованием повышения философской культуры в России.
А.А. Ермичёв: Верно, были рецензии и на иные европейские книжки, но в какой пропорции по отношению к немецким не могу сказать. Подсчитывая эти материалы, я разделял русских и иноземцев, европейцев, не дифференцируя внутри европейцев. Но, однако, могу сказать о том, что Семен Людвигович Франк демонстративно выходит из числа сочувствующих «Логосу». Демонстративно он выходит потому, что «Логос», первоначально пообещав пропагандировать достижения европейской философии, сконцентрировался только на немецкой философии и совершено не замечал французской, английской и иной европейской философии. Такое было.