|
«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА
Ведущий семинара – доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв.
25 марта 2011 г. – Доклад А.А. Государева «Постоянство в измене: портрет среднего русского человека»
Алексей Алексеевич Государев – к.ф.н., доцент Санкт-Петербургской Академии культуры
А.А. Ермичёв: Добрый вечер, друзья! Предоставляю слово кандидату философских наук, доценту Алексею Алексеевичу Государеву со страшной темой (смеется), он её сам назовет. Мы договорились о регламенте работы, напоминаю, 40 минут докладчику, после этого вопросы, потом обсуждение. Есть что обсуждать. Прошу Вас, Алексей Алексеевич!
Во-вторых, позвольте объявить тему. Тема такая довольно длинная: сама тема – «Постоянство в измене», а под-тема – «Георгий Федотов: московская святость, русская интеллигенция и интернационалистический большевизм как вехи «отступления» России от «своей христианской личности», знаменующее утрату предначертанного ей лица. К вопросу о движущих силах данного процесса». И еще позволю себе два эпиграфа. Первый: «У всякого народа есть родина, но только у нас Россия», Георгий Петрович Федотов «Лицо России». И второй: «Россия – страна казенная», Антон Павлович Чехов.
Ну а теперь сам доклад.
«Трудно, граждане, жить с одними людьми, а отчитываться перед другими». Этими словами, как известно, начал свою последнюю речь в Сенате знаменитый Марк Порций Катон Старший, который цензор или цензорий, это уж как кому угодно.
Георгий Петрович Федотов избежал подобной участи, поскольку и в эмиграции он адресовал свои отчеты, т.е. книги и статьи, в сущности той же аудитории, с которой он имел дело дома. Т.е. тем же людям, с которыми он жил в России, таким же как он изгнанникам. Ну разве что за исключением «Киевского христианства», которое изначально было написано по-английски и предназначалось иноязычной аудитории и носит несколько ознакомительный в силу этого характер при всей глубине этой книги. Действительно для русских писал и писал в общем так, как привык писать в России, и не он один это проделывал. И вообще как бы жизнь русских в Париже, куда в 1926 году, как известно, перебрался Федотов из Берлина (куда попал в 1925), она была очень замкнутая. Как писали Ильф и Петров, только русские могут устроиться в Париже как в Тамбове. Или Василий Васильевич Шульгин, например, писал, что эмиграция представляет из себя какое-то множество беспризорных людей. Ну как бы то ни было вот эта привилегия говорить так же и с теми же она, как часто бывает, чревата была некоторой слабостью. А именно, Федотов уже не смел, в отличие, скажем, от авторов «Вех», в чем-либо упрекать свою беженскую аудиторию. Не мог сказать, что дескать сами они отчасти виноваты, а может быть и во многом виноваты, а может и в большой и в бóльшей степени виноваты в том, что оказались не в Петербурге, а в Париже, что поделом и мука. Отнюдь. Ну представьте себе действительно картину, является Федотов в Париж, начинает публиковаться и тут какая-нибудь беженка, московская барыня или петербургская даже, читает конечно же не самого Федотова, а читает газету, допустим, «Воскресение» или «Последние новости», и в ней, в литературном отделе видит рецензию на сборник статей Федотова, из которой, рецензии, вдруг выясняет, что оказывается она сама отчасти виновата в том, что ей пришлось бежать от ужасов ЧеКа, голода и разрухи. Ну это же просто для нее плевок в лицо. И конечно она расскажет об этом всем своим знакомым и вообще все это разойдется кругами более широкими, и кто же будет покупать тогда книги Федотова, его статьи, сборники? А все-таки рукописи-то надо продавать, чтобы жить. Поэтому, конечно, приходилось ограничивать себя. И вообще военная обстановка, приходилось всё валить на противника, как в любой военной пропаганде и агитации свои представали как беспорочные агнцы, а все остальные – ангелы сатаны, козлища, «чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй».
Тем не менее, будучи специалистом своего дела и честным человеком, Федотов квалифицированно обнажает то подспудно нехорошее, что почти безраздельно царствовало в «россейском» бескультурье (подполье Достоевского) и своими всплесками колебало и травило русскую культуру. Другое дело, что он подает вопрос о носителях сей мерзости всероссийского запустения несколько своеобразно. В своих сборниках статей и монографиях, написанных в эмиграции… Ну я на всякий случай перечислю, это «Киевское христианство» («Русская религиозная мысль»), «Россия, Европа и мы», «Лицо России», «Интеллигенция», «Тяжба о России», «Защита России», ну и другие. Георгий Петрович с различных сторон, но по существу с неизменных позиций обращает свой и читательский взор на связку не слишком симпатичных ему черт русского характера и образа мыслей и действий. Но приписывает их опять-таки не своим ближним эмигрантам, а или колаборантам с большевиками которые отказались эмигрировать или уж особо вообще репатриантам, это просто люди недоброй воли или вообще покойникам. И тут у него начинается не весьма лестное для столь тонкого и проницательного ума двоение. С одной стороны по нему выходит, что Святая Русь вдруг опросталась омерзительной большевизией, да в ней и захлебнулась. Подобно как в сказках добрый молодец вдруг грянулся о землю и предстал уже серым волком или сизым селезнем. А подстроили всё это враги, демоны, вредители, ироды-большевики, доставленные во главе с Лениным из швейцарских гор на немецкие деньги. Просто какие-то Гог и Магог, вырвавшийся на белый свет на гибель всему миру из Гельветических теснин, куда их заклепал тогда уже получается не Александр, а наверное Юлий. Кстати говоря, в сторону очень забавно, что идеологические противники, Федотов и эмигранты его круга, и большевики, побивают друг дружку эквивалентами аргументами, т.е. тут и там враги народа причины всех наших бед. В обоих случаях доминирует мифологическое сознание.
Со стороны другой стороны Федотов говорит, что Русь первый раз отступила от себя с Филофеем. Между прочим, по мнению специалистов абсолютно подлинным, безусловно подлинным является только одно письмо Филофея из всей группы, это к Мисюрю-Минехину, а все остальное сомнительно в той или иной мере, но это неважно. Значит первый раз – с Филофеем, второй – с Петром и третий – с Лениным. Т.е. за исключением домонгольских и околомонгольских лет Русь что ни век, то последовательно себе изменяла. «Трижды отрекалась Русь от своего духовного идеала, каждый раз обедняя и уродуя свою христианскую личность», цитата из Георгия Федотова. Иначе говоря, налицо многовековая тенденция, за который должен же крыться как-то объективный фактор. Тут уже на врагов-вредителей-то не свалишь. Что же каждый век – и вредители? Филофей, Петр, Ленин. Но какой фактор? Вот Федотов не дает прямого ответа, десятилетиями уклоняется. Глянем ли в написанную в 1922 году статью «Будет ли существовать Россия» или «Россия и свобода» 1945 года выпуска – особой разницы не встретится. Так, намеки, остается место для обширных спекуляций. Ну потщимся и мы, но только прежде тоже хочу обратить внимание, что в отличие от многих других даже победа СССР в Великой Отечественной Войне не заставила Федотова пересмотреть свою точку зрения на новую советскую Россию.
Итак, как представляется, описанная Георгием Федотовым фаза идеологической эволюции когдатошней Святой Руси в новейшую для него без- или малобожную Совдепию отражала трансформацию древнерусской народности, существовавшей в границах раннефеодального Киевского княжества, в нацию современного типа. Под нацией я понимаю историческую общность, в рамках которой индивид, личность, может удовлетворить свои главные экономические, политические, социальные и духовные потребности. Причем эта общность не просто историческая, но созидаемая историей и удерживаемая в единстве общностью пройденного исторического пути.
Итак, нация… Даже три нации – Великая, Малая и Белая России, каждая из которых нуждается, конечно, в соответствующей ей государственной структуре. Мы, как и Федотов, поведем речь о великорусской нации. Как бы то ни было, от Кия, Щека и Хорива пришли к приказным дьякам, коллежским асессорам, министрам, наркомам и снова министрам, а от полюдья к налогу на добавленную стоимость. В XIX – начале XX веках это шествие историческое вступает в финальную стадию, не вполне, думается, пройденную не только до революций 1917 года, но даже и по сию пору. Начинает формироваться гражданское общество. Опять-таки, что такое гражданское общество? Все пользуются этим термином, а что это такое? Я понимаю так, что гражданское общество – это совокупность, перерастающая в систему публичных институтов, организаций и объединений, больших и малых групп, наконец, просто персон, разнообразно взаимодействующих между собою, возникшее хотя и в рамках государства, и может быть по его первоначальному импульсу, развивающееся, функционирующее внутри государственного тела, но имеющее свои особые интересы, вступающие подчас в конфликт с интересами государственными, чему пример, ну, первый исторический, это Великая французская революция, ну может быть английская, это уже не так важно.
Так вот гражданское общество начинает формироваться, причем в своих наименее фундаментальных, т.е. не экономических, но вместе с тем, либо вследствие этого, наиболее духовитых и горячительных формах и фрагментах является интеллигенция – тоже истинно русское явление, истинно русская институция. Тотчас озаботившаяся поиском русской идеи и лицемерием на местный лад, т.е. разъяснением характерных черт России, лика её, личины и лица. Рождение нации у нас, как всем известно, шло туго с заметным отставанием от Франции и Англии, но синхронно с Германией и Италией, если брать только Европу, и, в общем, синхронно с Соединенными Штатами. Там, я имею в виду в Италии и Германии, генезису нации больше всего мешало отсутствие внешнего кокона, хранящей скорлупы национальной государственности. Что же сдерживало аналогичную эволюцию в самодержавной России, давно обладавшей суверенной государственностью и донельзя этатизированной? Отчасти, мнится, это этатизм полуфеодального еще характера, вот помните «Россия – страна казенная». Отчасти другие социально-экономические, историко-культурные факторы, начиная с последствий крепостного права и вообще самого существования крепостного права, которое еще Николай I, как известно, считал пороховым погребом под самодержавием.
И среди этих объективных обстоятельств не последнюю, как представляется, роль играла начавшаяся задолго до Петра Великого, при нем же и впоследствии скачкообразно возросшая, иммиграция государственной элиты. В 1739 году некто Лолли, французский агент в России, в донесении к кардиналу Флори, тогдашнему руководителю французской политики, пишет, что всего удобнее сравнить Россию с ребенком, который гораздо дольше обычного срока оставался в утробе матери и, вышед наконец на свет открывает глаза, протягивает руки и ноги, но не умеет ими пользоваться. Чувствует силы, но не знает, какой из них сделать употребление. Нет ничего удивительного, что народ в таком состоянии допускает управлять собою первому встречному. Немцы, если так можно назвать сборище датчан, прусаков, вестфальцев, голштинцев, ливонцев, и курляндцев (сюда бы еще надо прибавить швейцарца Лефорта и шотландцев Брюсов) были этими первыми встречными. И пишет Флори, что неплохо бы и француза какого-нибудь заслать в Россию, чтобы он для Франции поработал. Ну и послали, как известно, Шетарди и Лестока, которые способствовали возведению на престол Елизаветы Петровны. В отличие от природного всякий исторический фактор нуждается в фактотуме – из потенции явью его может сделать только живой агент, субъект действия, изредка персона, гораздо чаще коллектив. Если говорить иначе и проще словами самого Георгия Федотова, то позволителен вопрос: а с кем же это Россия всё время изменяет сама себе? Ну с кем же? Кто этот прелюбодей, щучий сын, понимаете, похуже Дон Гуана? Ну в самом деле, кто это такой?
Как нам представляется носителем иммигрантски-элитарного образа мыслей и действий был истиннорусский человек происхождением вовсе не русский, или, по крайней мере, не великоросс. Чрезвычайно размножившиеся вот те самые датчане, голштинцы и прочие. Чрезвычайно размножившийся манием Петра и сильно укоренившиеся впоследствии, когда получила широкое хождение присказка, что истиннорусский человек – это ост-зейский барон, сей характерный персонаж посменно презентуя физиономию России присутствует так или иначе на всем протяжении отечественной истории. И действительно это очень показательный факт. Ну понятно, что, допустим, династия могла быть иностранной, в этом нет ничего необычного, вон в Англии правят немцы. Но представить себе, что верхушка государственного аппарата Британии состояла бы из немцев, пришельцев – довольно как-то вот трудно. Кстати есть даже истиннорусский город, в котором мы находимся сейчас, т.е. не русский, истиннорусский, но не русский. На всем протяжении отечественной истории от Рюрика до Сталина и даже дольше, по сию пору, два слова буквально о Рюрике. Здесь конечно не место впутываться в споры норманистов и антинорманистов, но все попытки объявить Рюрика каким-то там славянином западным или бог его знает откуда, по-моему, разбиваются об один, но зато неубиенный факт, а именно о свидетельство Константина Багрянородного, который в своей книге «Об управлении империей» перечисляет параллельно названия днепровских порогов, вот это вот названия славянские, это названия русские и русские названия, которые он приводит – это названия германского, скандинавского корня.
Поскольку истинно и (или) стандартно русские люди – пришельцы, выдвиженцы, службисты – даже если они были людьми свободных профессий, столетиями рекрутировались в правящий слой российской державы, составляя его сердцевину, а то так и верхушку, простые и прочие людишки и холопья государевы неизбежно, подчас и подневольно, заражались их социокультурными навыками, притязаниями и привычками, в свою очередь не без успеха влияя на без проса нахлынувших опекунов.
В сказанных обстоятельствах многовекового неравноправного взаимозаражения формировался русский национальный характер, или как теперь модно говорить менталитет. Ну вот Наполеон говорил «поскреби русского и найдешь татарина», а можно сказать, что «поскреби русского и найдешь ост-зейского барона», который влез к нему в душу. Я вот тут забыл Александра Ивановича еще привести замечательную цитату тоже по поводу времен Анны Иоанновны: «Миних и Бирон, – говорит, – вырывали друг у друга государство как кружку пива». Хорошо сказано, Александр Иванович вообще был молодец большой. Включая ту негативную составляющую национального характера, о которой писали и до Федотова и сам Федотов и не меньшее число авторов после него. Это во-первых. Склонность к правому нигилизму и, с другой стороны, к бюрократическому формализму. Конечно, не то чтобы эти свойства не были присущи более никому, но у нас они начинаются – я имею в виду право нигилизм – они начинаются с азов. Вот покойный, Царство ему Небесное, игумен Вениамин говорил в свое время, когда речь шла о свободе совести и положении церкви, что вот конституцию нарушают, нет свободы совести. Оно конечно так-то так, но разве начинается-то у нас с нарушения конституции? Нет, начинается с другого, и каждый это видит и чувствует на себе и на своем опыте ежедневно, потому что у нас все неграмотные или почти все. Элементарно двух слов прочитать не могут: «Вход» и «Нет входа». Где написано «Нет входа» – туда входят, а где написано «Нет выхода» – оттуда все выходят, ну в метро, в магазинах, ну что, не так разве? Опять же, поголовно страдают все дальтонизмом, перебегая проезжую часть на красный свет. Ну вот с этого и начинается неуважение к порядку, к закону. Немец стоял бы на перекрестке даже совершено пустом и ждал бы, пока загорится красный свет, потому что «Ordnung Ist Ordnung», «Порядок есть порядок». А у нас он с этого начинается, а конституцией кончается, потому что и там и тут, в малом и в великом торжествует один и тоже основополагающий принцип нашего правосознания: если нельзя, но очень хочется, то можно, то можно.
Далее. Конечно, существует мнение по поводу правового нигилизма, что жесткость российских законов умеряется необязательностью их исполнения и в этом смысле правовой нигилизм был бы и кстати. Но ведь с другой стороны и благодетельность законов умеряется необязательностью их исполнения. Вспомним хоть сталинскую конституцию, которая была прекрасная, но не выполнялась.
Из зала: Ну она так и задумана была.
А.А. Государев: А это уже не важно, задумана-не задумана. Дело в том, что это традиция, это была в традициях народа, потому что какой другой народ позволил бы, чтобы конституция писанная и не выполнялась – кроме русского! А русские – ну какая там конституция… А вот голосовать надо – это да, в шесть часов все уже стоят, ждут, когда откроются избирательные участки. И все единодушно, единогласно и единомысленно.
Далее. Это готовность по первому намеку принципала не дрожащей рукой жечь то, чему только что поклонялся и тотчас сызнова поклониться чему? – Тому, что миг назад сжигал. Так же непобедимая вера в то, что каждый новый градоначальник непременно будет душенька и красавчик. Вот Ромм Михаил, знаменитый режиссер, в своих воспоминаниях пишет о том, что и про Хрущева говорили, вот сказать, что он красавчик было трудно, но душенька. И все ждали подспудно, что каждый новый градоначальник будет душенька и красавчик. А прежний – это непременно прохвост и потаскун или волюнтарист. Как у Александра Галича в одной из песен «оказался наш отец не отцом, а сукою».
Дальше. Это безудержная бесшабашность, неизъяснимо сочетающаяся с вечным «как бы чего не вышло». Холопство перед властью, перемежающееся русским бунтом «бессмысленным и беспощадным». Способность космополитов моментально перепрыгнуть в ура-патриотов самого квасного пошиба и наоборот. Да, конечно, патриотизм дело великое, я отнюдь не против любви к отечеству, но когда патриотизм насаждается сверху, то хочется вспомнить Оскара Уайльда «патриотизм – это религия негодяев». Можно перебежать их схимников в безбожники и обратно, русский человек умеет искренне втирать очки всем подряд с неистовой верой в собственную правоту. Вот Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине», это немножко может быть в сторону, но тем не менее, пишет о затрапезных, точнее об их предках, «кресты – говорит – целовали всегда по чистой совести, кому прикажут». И конечно это державно-бытовое юдофобство, питаемое завистью к избранному народу и комплексом культурно-исторической неполноценности. Здесь я должен сказать, это мое мнение, с которым едва ли многие согласятся, но тем не менее. У московита до включения польских и украинских земель в состав Руси собственно кроме общерелигиозной посылки, что евреи Христа распяли, не было собственно никакого повода для такого бытового антисемитизма, юдофобии, точнее говоря, потому что просто не было евреев-то на Москве. А вот присоединили Малороссию и Польшу и вот поляки, украинцы и немцы, кстати, тоже пришлые, и привнесли, в том числе, эту самую юдофобию. Вот это было нежданное, негаданное и негативное последствие Переяславской Рады.
И, в общем, конечно список может быть продолжен, расширен и дополнен, но конечно нельзя не сказать о любви к начальству как истиннорусской черте. Кончено чинопочитание вовсе не чисто русская черта, но! Если немец привержен к порядку, француз предан патрону (т.е. лицу), англичанин верен традиции, а русский как кошка привязывается к месту, совершено независимо от того, кто это место занимает. Сегодня он председатель – мы ему, завтра этот генеральный секретарь – мы ему начнем… Какая разница. Как говорится, «не человек красит место, а место красит человека», у нас это именно так. Пошлó это издавна, конечно издавна, но особенно усилилось в истиннорусское, т.е. советское время. Если вот у Пушкина Борис Годунов говорит: «Живая власть для черни ненавистна. // Они любить умеют только мертвых», то у нас-то как, живым памятники ставят, кадят фимиам, а мертвых тут же развенчают, проклинают. И в особенности усилилось это после разоблачения культа личности к Хозяину, настоящему хозяину земли русской, а не тому, кто записал так себя в перепись населения Николаю II. Была все-таки личная какая-то преданность, личное отношение. И ничего кроме казенной преданности не содержит уже эта любовь к начальству. Она внутренне фальшива. А с другой – от осознания этой фальши, потому что не может же человек знать, что он фальшивит и как бы искренне фальшивит, да, мало, кто на такое способен, она проявляется в истерических, внешне каких-то необузданных формах. Но главное – это привычка всенепременно жить по указке, вот приедет барин, а как сами начинают «деять», так сразу анархия и разруха. И я хочу в связи с этим напомнить о замечательном произведении Василия Васильевича Розанова, посвященном первой русской революции, которое очень красноречиво называется «Когда начальство ушло».
Если не все перечисленное, то значительная часть его – атрибутивная примета наследников варяга. Кондотьер государственности – этот истиннорусский человек, этот пришелец. Ну, достаточно одного факта. Александр Христофорович Бенкендорф был, как известно, шефом корпуса жандармов, а его родич Бенкендорф унд Гиндербург был главнокомандующим германскими войсками в Первую мировую войну. Причем он и в списках-то генерального штаба числился именно как Бенкендорф, а не как Гинденбург, поэтому его даже не сразу отыскали, когда хотели возвратить на службу. Он готов служить любой верховной власти необязательно легитимной, главное твердой, стабильной, либо возглавить какое попадется государство и поэтому он по сути анархист. Раз все равно, какой власти служить, так ну и власть сама недорого стоит. И маргинал, конечно, стремящийся к крайностям и ним склонный. Это бескомпромиссный честолюбец, а по случаю и отщепенец, бунтовщик. В обоих своих положениях легко прибегающий к насилию и крайне неподатливый на соглашения. В краю любом не лишний, были же дельные люди конечно среди этого «фаворизированного природой племени», как называл Достоевский немцев. Но все равно чужой. Он по нужде за уговоренную плату и без стеснения рядится последним византийцем, третьим римлянином, природным европейцем, как укажут. Вот у Юрия Тынянова есть замечательный рассказ «Малолетний Ветушишников» и там Клейнмихель в минуту огорчения говорит жене, которая пыталась его уговорить для возвращения душевного спокойствия сходить в кирху. Он сказал: «Православие, самодержавие, народность, а Лютер – скотина».
В силу сказанного для стандартнорусского «любой закон что дышло, куда повернул туда и вышло». Его политическая культура исчерпывается нюхом на «вельможу в случае», к которому он столь же охотно примыкает, сколь оставляет по миновании случая. Сказанное касается, конечно же, и монархов. Екатерине Ангальт-Цербстской, Павлу Гольштейн-Готторпу и Александру Павловичу благословенному можно служить с одинаковым усердием и растущей пользой для себя и близких (Безбородко). Или Наполеону, Александру и Николаю (Жомини). Или Александру и Людовику XVIII (Дюк Ришелье). В этом смысле всех показательней, конечно, Беннигсен. Убил отца и с успехом служил сыну. И даже сын в Тильзите еще выпрашивал у Наполеона для него ленту почетного легиона, на что Наполеон конечно оскорбился, как это можно для отцеубийцы выпрашивать такую награду, бред конечно. А для нас это нормально, ну что, ну убил папашу, ну и что, какая разница. «Замочил», как теперь говорят.
Коротко говоря, вместо абеляровского «да и нет» в стандартнорусском человеке заложено беспересадочное «да-нет», так, что одна крайность однозначно и органично перетекает в свою противоположность, настойчиво тяготея к этому. Две бездны в нашей душе содействуют столько тесно, что между ними не может быть промежуточной инстанции. Возможно, именно оттого русским так чужда идея чистилища. Из рая низвергаться прямо в ад, и из ада, из преисподни рваться в небеса – вот, это истинно русские горки. И это признавалось и публиковалось в частности евразийцами. У них мир есть поле непрестанной борьбы, веси Божьей с градом антихриста. А, кстати, антихристу – город, а Богу – «весь», деревня, т.е. Бог-селянин, антихрист – горожанин, любопытно конечно. Ну это в духе евразийцев, их воззрений, но тем не менее, занятно. Притом, стандартно русский субъект натуральным образом не способен подняться выше плоской логики «или-или». Это человек предрассудков и предписаний, формуляров и циркуляров, табелей о рангах, номенклатурной субординации и чиновничьих экивоков. Вот Герцен как-то писал, что во Франции полиция является национальным учреждением, а у нас табель о рангах, которым Петр опутал всю Россию. И номенклатура является национальным учреждением и никуда оно не девалось по сию пору. В царское время честолюбивое посягновение выскочек, пришельцев недавних, по крайней мере, отчасти сдерживались аристократическими амбициями давно прижившихся великородных. В годы советские заставляла мимикрировать партийная этика. Как бы то ни было, соблюдая худо-бедно декорум, власть имущие несколько сознавали свою социальную ответственность, и время от времени поступали по-божески или по-людски. Во времена постсоветские стандартно выдающийся русский человек плавно трансформировался в нового русского, живущего либо по понятиям, а то и вовсе беспредельщика, не желающего отвечать ни за что и ни перед кем. Нынешние наследники стандартных русских уже туземного происхождения и пошиба кучно группируются под единым и единственным российским стягом, непринужденно наследуя придворно-полицейский стиль и обряд клейнмихелей, бенкендорфов. И обуздать их, как показала история с «Викиликсом», может разве что Интернет.
Но не одни они, все мы в том или иной мере носим печать истиннорусского человека и хорошо бы избыть её, пользуясь, например, рецептом, предложенном еще в «Вехах». Был вот здесь разговор о «Вехах». С моей точки зрения смыл того, что там написано, сводится к тому, что не надо стремиться непременно переделать какие-то внешние обстоятельства. Обстоятельства переделаем, сломаем что-то, что-то новое построим, а сами-то такие же останемся и будем жить в новом дворце и его снова превратим в хлев, грубо говоря. Так надо себя, себя переделывать сначала. В себе культуру поднимать юридическую, политическую, нравственную, духовную, и так далее, и тому подобное.
В конце позволю себе цитату по поводу татарского ига. «Представления о нормах права - как международного, так и государственного, а тем более личного – на несколько столетий были совершенно исключены из системы мышления русского народа. Его систематически приучали, воспитывали в обстановке последовательного, целеустремленного бесправия» (Похлебкин В.В. «Особенности международно-правовых отношений Руси с Ордой»). В результате у нас всё, что только можно и нельзя не влезает в «формы узкие юридических начал». Политкорректность же сводится к равнению на ханскую ставку, выбросившую в последний момент европеоидный стяг. И наши разговоры, кстати, про «правду и истину» и «правду-справедливость», равно как про «правду-матку», если разобраться непредвзято без гнева и страсти, недалеко ушли от известной формулы бухгалтера Берлаги из «Золотого теленка». Помните, там Балаганов ему говорит, «заложил, собака». Тот говорит, «я сделал это не в интересах истинах, а в интересах правды»
Подводя итог, почему у Федотова, возвращаясь к началу нашей темы, почему у Федотова именно «отступление»? Ведь внешним образом как раз наоборот – Украину присоединили, Белоруссию, Бессарабию, Прибалтику, Закавказье, Среднюю Азию, всю Сибирь, Дальний Восток, даже в Америку и Польшу влезли. Ну в Польшу вообще не стоило, а Аляску зря продали, конечно. Что до внутренней сути дела, то ведь это и о дитяти малом можно сказать, что он трижды себе изменил – в отчестве, юности и зрелом возрасте. Вспомните апостола Павла: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое» (1-е Кор., 13:11). Так почему не то же случилось с Россией? Может быть это не измена себе, а напротив, поиск себя? Не потеря лица, а его обретение в муках и радостях, как у Александра Сергеевича Пушкина: Перетерпев судеб удары,
И потом, вот сам метод Федотова, точнее его методология, его посылка. Значит, был «золотой век» когда-то, в младенчестве Руси, в Киеве. А потом всё хуже, хуже и хуже. Но это же мифологическая схема! Пристало ли христианскому писателю пропагандировать мифологические структуры и схемы? Это же как-то неприлично выходит, ведь христианство – это религия, наоборот, прогресса и оптимизма. Было грехопадение, потом искупление, а потом будет светлое будущее в раю. Не для всех, правда, но тут уж надо постараться. Или, значит, это верно конечно для машины. Вот машину сделали, она заработала, работает хорошо, потом всё хуже, хуже, хуже, портится. Ну так это тогда механицизм просвещенческий получается, тоже не к лицу христианскому писателю, каким является Федотов. Причем выдающемуся христианскому писателю и мыслителю! Да и по поводу краха Святой Руси. Вот Россия, вот её судьба, вот она такая несчастная Россия, так всё это плохо, так всё это уникально плохо, неповторимо плохо – оттого, значит, что Святая Русь значит погибла, да? Ну а как будто в других странах не было чего-то подобного? А французский антиклерикализм? А бисмарковский Kulturkampf? А джентилисты с их борьбой против Папы? Что ж тогда можно сказать, что и Франция изменила и отступила от Людовика Святого, и Италия от древлего благочестия отреклась. А о протестантах уж и говорить нечего, как же так, взяли и одну веру поменяли на другую – отреклись, конечно, открылись! Т.е. короче говоря, вот эти посылки Георгия Федотова и то, что он пишет в своих сборниках эмигрантских о судьбе России, её лице и лике, искажении этих лица и лика, мне представляются, с одной стороны, неполными, потому что он, повторяю, не говорит о движущих причинах, объективных причинах этого процесса. А с другой стороны и не очень состоятельными, потому что, с моей точки зрения, это обретение лика, истинного лика, а не искажение. Да, это утрата прошлого, но зато это появление будущего! Вот на этой оптимистической ноте я позволю себе закончить.
Аплодисменты
ВОПРОСЫ
А.А. Ермичёв: Алексей Алексеевич уложился в регламент. (А.А. Государеву) Спасибо большое! Большой материал, разноплановый. Пожалуйста, кто хотел бы задать вопросы Алексею Алексеевичу? А Алексей Алексеевич уточнит свои позиции и пояснит вопрошаемое.
Р.Н. Дёмин: Алексей Алексеевич, Вы не напомните полностью, как Вы сформулировали свою лекцию? Название.
А.А. Государев: «Георгий Петрович Федотов: московская святость, русская интеллигенция и интернационалистический большевизм как вехи «отступления» России «своей христианской личности», знаменующее утрату предначертанного ей лица. К вопросу о движущих силах данного процесса».
Р.Н. Дёмин: Спасибо большое.
А.А. Ермичёв: Так, уточнение. Серьезно, правильно, важно для дальнейшего обсуждения. Какие еще будут вопросы? (задает А.А. Государеву свой вопрос) Истинно русский человек – это инородец обрусевший?
А.А. Государев: Я думаю, что истиннорусский человек изначально – это да, инородец, который отчасти обрусел… Я помню, прошу прощения, из личного опыта в общежитии, когда я учился, в студенческие годы. Учился у нас немец один восточный, с нами в комнате жил, тогда так селили русских с демократами, чтобы приглядывать друг за другом. И вот он сначала был прилежный, учился. Через полгода он уже лежит на кровати, задрав ноги на спинку. Приходит его наставница по FDJ, это их молодежная была парторганизация и говорит, что такое, что ты делаешь. «Я русским стал» – говорит он. Так вот, отчасти обрусевший, а отчасти и Русь под себя подмявший. И в силу того, что он сумел в очень значительной степени подмять Русь под себя, он и стандартно русскому человеку внушил свои принципы, мнения, свое отношение к жизни, в конце концов.
Из зала: Чего-то непонятно…
А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста, еще какие будут вопросы?
А.А. Государев: Да, извините, я просто еще дополню. А потом уже пошли как бы свои истиннорусские. Т.е. уже настолько прониклись этой истинной русскостью, что, ну вот Иосиф Виссарионович Джугашвили, скажем, это конечно истиннорусский человек, безусловно, истиннорусский человек. Ну кого бы еще вспомнить? Ну Микоян, допустим, Каганович – истиннорусский человек, конечно же. Да и среди русских тоже много истиннорусских, которые усвоили вот эту вот ментальностьистиннорусских. Михаил Сергеевич Горбачев – тоже истиннорусский человек, конечно, безусловно.
А.А. Ермичёв: Кхм-кхм… Так, пожалуйста!
О. Кошутин: Скажите, пожалуйста, какое же будущее ждет Россию на Ваш взгляд?
А.А. Государев: Светлое. Поскольку я думаю, что, в общем-то, страна наша велика и обильна, порядка в ней лишь нет, как известно. Может его еще некоторое время не будет, но с другой стороны она настолько велика и обильна, что в ней как в море тянет очень многое, хотя кое-что и всплывает, конечно, на поверхность. Но я думаю, что Россия как была, так и есть. Ну что – технически поднимемся, экономически поднимемся, духовно… Я говорю, надо начинать с себя, если вы не хотите быть истиннорусским или стандартно русским человеком, то перестаньте, хотя бы на секундочку с завтрашнего дня перебегать улицу в неположенном месте и входить там, где написано «Нет входа». Вот для начала, и так постепенно может быть процесс пойдет.
А.А. Ермичёв: Да, Ростислав Николаевич, пожалуйста.
Р.Н. Дёмин: Алексей Алексеевич, скажите, пожалуйста, а вот взгляды Владимира Эрна, для Вас – это взгляды истиннорусского человека?
А.А. Государев: Я бы сказал, что взгляды Владимира Эрна… Для меня, во-первых, это очень любопытный конечно мыслитель и мне очень интересный мыслитель. Я помню, с большим удовольствием читал изданную в 1989 году его книгу. Я думаю, что это взгляды настолько выдающего человека, что его невозможно классифицировать, засунуть в клетку какую-то. Я бы так сказал, это взгляды уникального человека. Ну можно ли сказать, что Лев Николаевич Толстой истиннорусский человек, или Пушкин! И вообще, понимаете, опять же, вся ведь наша очень бóльшая часть [литературы] – Фонвизин, Пушкин, Лермонтов – ну это ж тоже выходцы, чужаки в каком-то поколении. Но, тем не менее, без них и русской литературы бы не было. И притом это нормально. Джойс, Шоу, скажем, Свифт – ирландцы, и, тем не менее, это гордость английской литературы. Здесь, по-моему, действительно гений он всечеловек. Не междучеловек… Вот истиннорусский человек он междучеловек, он никто, он ни то, ни сё, он не русский, не нерусский. Он «русский немец», ну это оксюморон, «русский немец»! И, тем не менее, бытовое явление, ну как это может быть «русский немец»? – Может быть, и сколько угодно!
А.А. Ермичёв: Что-то я не вижу леса поднятых рук. Задайте, пожалуйста, вопрос!
О. Кошутин: Тогда в связи с этим вопрос. Как Вы относитесь к сейчас модным попыткам определения «россиянин»? Не «русский», а «россиянин»?
А.А. Государев: Вы знаете, мой покойный папа, Царство ему Небесное, говорил, что он своими глазами видел в эпоху великой дружбы с Китаем, в казанском государственном университете плакат огромный висел: «Китаец – это тот же русский, только пожелтевший от голода и окосевший от ненависти к мировому империализму» (смех в зале). Поэтому татарин это тот же Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Какая честь для нас, для всей Руси!
Ту это татарин и башкир, русский… Ну почему россиянин? Ну не хотят обижать этих малых народов. Ну не будет татарской нации, не будет башкирской нации. Нация будет русская и менталитет русского человека он в той или иной степени конечно с национальными особенностями, религиозными особенностями он как это «И назовёт меня всяк сущий в ней язык, … и друг степей калмык» и прочее, прочее, прочее. Всё это русские люди, люди с русской душой.
Из зала: Непонятно…
А.А. Государев: Не со штампом с паспортом… У нас как известно бьют не по паспорту, а по морде.
А.А. Ермичёв: (Аудитории) Пожалуйста, если нет вопросов, тогда выскажетесь по поводу услышанного. Много затронуто важного, случайного и важного, актуального. Пожалуйста!
Из зала: Можно еще вопрос?
А.А. Ермичёв: Да, пожалуйста!
В. Дробышев: Я наверно не сильно ошибусь, если скажу, что русская культура более чем какая-нибудь другая обременена вопросом о собственном пути, который мы всё время ищем. Вы этот факт как-то для себя объясняете? Это как-то связано с вашей теорией истиннорусского человека?
А.А. Государев: Конечно объясняю, и безусловно связана, и я об этом писал в свое время. Это комплекс неполноценности, потому что всё время… Мы действительно задержались в утробе матери и всё хотим догнать и перегнать. И поэтому русская культура – великая культура, конечно же, многообразная культура. Но при этом всё время чувствуется этот комплекс неполноценности. Я уже говорил, что был журнал «Россия и Европа». Но представьте себе, что где-нибудь в Бельгии издавался бы журнал «Европа и Россия», это же немыслимо просто! Ну а у нас, пожалуйста, потому что хочется, чтобы нас признали. Помнится, Александр Бенуа писал по поводу первого успешного дягилевского сезона в Париже: мы теперь не только России, мы всей Европе нужны. Ну и что, ну доход это дает – это я понимаю, да, а вот так, чтобы с придыханием таким написано явно, что Европе нужны, признали наконец. Ну вот, засиделись мы, засиделись.
А.А. Ермичёв: Не очень понятно, Алексей Алексеевич, как вот Вы сейчас так язвительно говорите о Бенуа, хотя сами демонстрировали эту самую мизопатрию? Скажем так, негативное отношение к характеру русского человека. И сейчас говорите о чем-то другом. Чем же нам гордится, если у нас такие характеристики, как Вы их здесь преподали?
А.А. Государев: Я думаю, что у Бенуа Александра, тем более учитывая его французское происхождение, что формально позволяет его причислить в истиннорусским людям, ну и Кавосы (это итальянцы). Я думаю, что он был не стандартный человек и в нем черт вот этого стандартно русского характера не так уж много, ну вырвалось один раз у человека. Я-то хочу сказать о другом, я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я говорил именно о стандартно русском, об истиннорусском человеке как о некоем вот типе. Это не значит, что все русские под одну гребенку. Нет, конечно, все мы разные. Я кстати, думаю, что стандартно русских людей в этом зале нет. Но у каждого из нас все равно это есть внутри хоть в чем-то, хоть сколько-нибудь. И да, конечно, это абстрактный тип – истиннорусский человек. И разумеется он не имеет ничего общего с истиннорусскими людьми, которые писали в «Русском знамени» у доктора Дубровина и устраивали погромы, с черносотенцами. Не имеет ничего общего, но тем не менее. Ну и в черносотенцах была вот эта истинная русскостьтоже, да, была и присутствовала, конечно, и в частности этот вот антисемитизм жуткий совершенно, точнее юдофобия. Я вообще-то не понимаю термина «антисемитизм», потому что арабы такие же семиты и даже евреи, они потомки евреев.
ВЫСТУПЛЕНИЯ
А.А. Ермичёв: Спасибо. Пожалуйста, кто хотел бы выступить по поводу услышанного? Если нет вопросов, то, пожалуйста, выскажитесь по самым разным поводам. Не вижу рук. Позвольте, я тогда скажу несколько слов, это уже просто по обязанности ведущего.
Я крайне недоволен нынешним выступлением. Ну, прежде всего я не доволен потому, что в нем я не вижу четкости и определенности использованных здесь терминов и понятий. В самом деле, я так и не смог понять, о каком «истиннорусском человеке» ведется речь. То ли это пришлец из Европы или из Азии, неважно откуда, который почему-то разделяет характеристики, обычно даваемые русскому человеку, как то – отсутствие уважения к праву. Мне казалось, что пришельцы, пристроившиеся на государственную службу в России, как раз и несли с собой начало культуры, начало порядка, дисциплины, уважение к праву. Во всяком случае, ясно совершено, что правовая структура сознания у нас постепенно воспитывалась со стороны Европы, со стороны европейских пришельцев в Русский Дом. И конечно и нашим государством это худо-бедно воспитывалось, но только в той мере, в какой оно, наше государство, европеизировалось, перенимало европейские обычаи. Значит, мне непонятно все-таки, что это такое «русский человек», о котором с таким пафосом здесь говорилось.
Далее. Мне совершено в общем-то непонятно каким образом связан Федотов и те характеристики русских людей, что это за «русские люди», о которых здесь говорилось.
Наконец, «стандартно русский» и «просто русский человек» – это что такое? Как это различать? Нет, это не внятно. Затронута да, больная тема, большая тема но раскрыта не очень внятно. Если речь идет о каком-то предназначении России – пожалуйста, скажите об этом предназначении. Если мы не дотягиваем до исполнения этого предназначения – прямо об этом скажите. Это странная смесь обычной мизопатрии, которая очень распространена в среде современной интеллигенции, достаточно было взглянуть на вчерашнюю полемику о ливийских событиях, чтобы увидеть людей такого типа. И вдруг какое-то совершено невнятное и непонятное… Даже не могу сказать, что именно непонятное! Поэтому мне хотелось бы, уж если на то пошло и мы идем в рамках обсуждения проблемы, попросить Алексея Алексеевича все-таки четко назвать позицию относительно «истиннорусского человека». Здесь присутствует ли только национальный фактор (иноземец)? Или же «истиннорусский человек» рассматривается в тех параметрах, которые сегодня свойственны нашей интеллигенции, быть может, и берущей для себя образец в Чаадаеве, но никак не дотягивающий до Чаадаева ни по способу исполнения, ни по глубине проникновения в предмет.
А.А. Ермичёв: Пожалуйста! (Передает слово для заключения А.А. Государеву)
Значит, по первому пункту, «нет четкости». Здесь я спорить не буду. Нет четкости, с точки зрения Александра Александровича, значит нет четкости.
Что касается уважения к праву. Да не «уважение к праву», а уважение к канцелярщине, к ежовым рукавицам и к «канцелярской тайне», как выражался Салтыков-Щедрин. Вот к бюрократизму. Да, бюрократизм, конечно, это порождение этих вот пришельцев из неметчины. Бюрократизм. Но бюрократизм и юридический смысл это не одно и то же. А вот потом да, может быть по мере взаимодействия вот этих выходцев, в данном случае пришельцев, иммигрантов и туземцев, скажем так, и получился и рост правовой культуры. А с другой стороны, ну какая правовая культура! С одной стороны была «Русская Правда» когда-то и потом Уложение Алексея Михайловича, его же не иноземцы писали, Уложение-то Алексея Михайловича. А вот как раз потом… Кстати говоря, Александр Александрович, вот исторический ведь факт – Уложение Алексея Михайловича написали? Написали. А потом что было? Потом только нагромождали одни акты сиюминутной надобности на другие, так что получилась полная неразбериха. И потом Сперанский во главе этой комиссии приводил-приводил этот свод законов, так и оставил это дело незавершенным. И современники удивлялись, вот Наполеон, за четыре года взял и Кодекс гражданский сделал, а мы при Петре сидели за Уложением, при Екатерине сидели за Уложением, при Александре сидели за Уложением, и так ни до чего не досиделись. А при этом всё время нахлынывали к нам эти пришельцы со своей правовой высокой культурой. Значит, при Алексее Михайловиче-то справились без пришельцев, а с пришельцами – нет.
Так, Федотов и характеристики как связны? Я же говорю, что Федотов рассуждает об объективном процессе, историческом процессе. Но исторический объективный процесс всегда предполагает субъективного носителя, агента этого процесса, живого агента, который будет воплощать. Да, объективно сложились предпосылки для Великой Октябрьской социалистической революции, но нужен был Ленин, чтобы ее сделать и Троцкий, тоже истиннорусские люди, кстати говоря. Сейчас я поясню. Вот стандартно русский, просто русский и истиннорусский. Значит, я еще раз говорю, что первоначально конечно истиннорусские – это пришельцы. Пришельцы из Скандинавии, из неметчины, из Польши, из Малороссии.
А.А. Ермичёв: Из татарщины.
А.А. Государев: Из татарщины, разумеется, но это уже куда девать-то, безусловно. Но вот у меня же есть тезис, я могу его повторить просто напросто. «Поскольку истиннорусские люди – пришельцы, выдвиженцы и службисты – столетиями рекрутировались в правящий слой российской державы, составляя его сердцевину, а то так и верхушку, простые и прочие людишки и холопья государевы, т.е. просто русские люди, неизбежно, подчас подневольно заражались их политко-социокультурными навыками, притязаниями и привычками, в свою очередь не без успеха влияя на без спроса нахлынувших опекунов». Но все-таки влияние сверху было гораздо массивнее, организованнее, целенаправленнее и сильнее, и поэтому масса русских людей, здешних, коренных фактически подпала под влияние этих пришельцев и усвоила их быт и нравы, способ, образ мышления. И можно ведь, кстати говоря, тоже заглянуть в историю и сказать, что до поры до времени всё это касалось только дворянства, т.е. европеизированной части русского общества. Да и кстати, кто там, Гедиминовичи, да Рюриковичи тоже были, да еще Симеоны Бекбулатовичи и прочие потомки татарских царевичей, Юсуповы, скажем. Тоже в общем-то не коренные они русские, не великороссы. А крестьянство сохраняло свои особые привычки, и там конечно уважение к порядку было, пусть к неписаному праву, но к регламенту, к обычаю, к старине, к общественному мнению деревенскому, и так далее и тому подобное и прочее, хотя конечно не будем поэтизировать тоже деревню. А вот потом после отмены крепостного права, когда разночинцы появились, то и их стихия захватила во многом. И вот выработался вот этот стандартно русский человек. Ну что значит стандартно русский человек? Ну вот есть стандарт какой-то, эталон метра – и есть метр, который чуть больше и чуть меньше. И вот мы меряем – тут чуть больше, чуть меньше. Ну да, стандартно русский человек, т.е. обыкновенный русский человек, обыкновенный.
Предназначение России. А почему никто не говорит о предназначении Великобритании? Ну правда там «Правь, Британия, морями!», «бремя белых» и так далее. А предназначение Франции, скажем? А предназначение Бельгии, Люксембурга? А вот предназначение России…? Да какое предназначение, Господи, у неё! Ну живем и живем, какое предназначение?! Ну определил Бог, вот будет Россия, пускай… Как сказал кто-то из писателей, что без России жить очень можно. Ну не было бы Россия в мире, ну было бы на этом евроазиатском просторе что-то другое. И миру бы наверно от этого хуже не стало, а может быть лучше стало бы, а мы не знаем, история не терпит сослагательного наклонения. Ну «велика Федора, да дура», что называется. Вот великая Россия, а мне сразу приходит на ум эта поговорка – «велика Федора, да дура». А что касается непатриотичности моей, ну почему, «люблю отчизну я, но странною любовью!». Вот что я могу на этот ответить.
А.А. Ермичёв: Спасибо большое! Кто хотел бы высказаться? Ммм, да… Очень жаль, очень жаль.
Ну, завершая наше заседание, я все-таки хотел бы еще раз вернуться к этому вопросу. Само название доклада «Постоянство в измене» меня несколько насторожило изначально. Ведь дело в том, что Владимир Сергеевич Соловьев, которого я не знаю, в какую рубрику отнесет Алексей Алексеевич, но Владимир Сергеевича Соловьев в способности русского народа отказываться от окаменевших, от замшелых традиций и обычаев видел своеобразную начальную гарантию будущего прогрессивного движения России. Ну и в частности последними акциями Владимира Сергеевича Соловьева были призывы к религиозной терпимости, к религиозной свободе, отказу от надутого казенного патриотизма и самомнения. Т.е. вот в этом вот постоянстве, в отказе о замшелого, от окаменевшего он видел эту гарантию. Казалось бы, очень благодарный сюжет.
Если нет других соображений по поводу высказанного доклада, то я хотел бы предложить поблагодарить за старания Алексея Алексеевича Государева (аплодисменты) и перейти пить чай в 503 аудиторию.
Фотографии Ивана Хмельницкого Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой Благодарим за помощь в подготовке этого материала: Алексея Алексеевича Государева Георгия Павловича Медведева
СЛУШАТЕЛИ
|
А.А. Государев: Глубокоуважаемый председатель, многоуважаемые дамы и господа! Прежде всего, я чрезвычайно признателен и хочу засвидетельствовать это публично за то, что мне предоставлена высокая честь быть докладчиком в столь авторитетном, и не только в Петербурге, собрании.
А с другой стороны вот возьмем карамазовскую семейку, ведь вот вам портрет – семейный портрет русской души, причем как обычно у Достоевского это герои-эмблемы. Дима – это воля, Иван – это ум, Алеша – это душа и дух соответственно, а Федор Павлович – чувственность. И еще тут же рядом Смердяков как грязная изнанка всего этого. И, заметьте, кстати, что чувственность во главе семьи стоит (вот тут в прошлый раз был разговор о чувственности). И вообще и Держиморда, и Башмачкин, и Коробочка, и Анна Каренина – это всё русские люди. «Широк человек», как говорит Дмитрий Карамазов, «я бы обузил». И он конечно имел в виду русского человека, безусловно. Вот широк человек, слишком широк, порядка не хватает. Порядка не только в стране. И не будет порядка в стране, пока в нас самих не будет порядка, в душе нашей не будет порядка, в уме не будет порядка. 
А.А. Государев: Хорошо. Значит, я, во-первых, благодарен Александру Александровичу и всем тем, кто задавал вопросы. И благодарен Александру Александровичу за то, что он обратил внимание на недостатки моего доклада, которые быть может в некоторой степени, а может быть и в значительной степени связаны, как мне кажется, с формой его, т.е. с тем, что мне приходилось как бы приводить примеры, отвлекаться, и так далее. 
Теперь дальше. Если Вы все-таки перечислили отрицательные характеристики «истиннорусского человека» и перенесли их на обыкновенного смертного из числа граждан России, то и здесь в этом случае Вы в самой значительной степени упрощаете действительное положение дел во всём. Я же в ответ на это мог бы сказать о каких-то позитивных характеристиках и «истиннорусского человека» и переносить эти характеристики на «обыкновенного русского человека». Ну, допустим, терпеливость в труде, терпеливость в бою, готовность положить живот за друга своего – разве нет? Характер народа вещь настолько пластичная, настолько она зависит от множества различных обстоятельств, что так вот в одну краску говорить об «истиннорусском человеке»… Нет, не знаю, едва ли это возможно. 
