Материалы конференции
2006 го
да
(представлены в формате .htm)

 

В.Н. Барышников
ПРОТОКОЛЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТА ФИНЛЯНДИИ 1939-1940 ГГ.
КАК ИСТОЧНИК ПО ИЗУЧЕНИЮ ВОПРОСОВ ОКОНЧАНИЯ "ЗИМНЕЙ ВОЙНЫ"

Проблема окончания советско-финляндской войны 1939-1940 гг. в политическом плане пока еще недостаточно изучена в отечественной историографии. Единственное более или менее систематическое изложение взглядов финского руководства о вопросе об окончании войны представлена в совместной работе историков России и Финляндии "Зимняя война 1939-1940. Политическая история".1 Кроме этого есть соответствующий материал, касающийся этого в мемуарах министра иностранных дел Финляндии того периода В. Таннера, переведенных на русский язык в 2003 г.2

Однако, несмотря на наличие в этих работах уже достаточно объемного изложения существа происходивших тогда внешнеполитических событий, очевидно требуется еще продолжение дальнейшего изучения указанной проблемы. Это связано с явной противоречивостью в изложении политики как Советского Союза, так и Финляндии по данному вопросу. Безусловно, до сих пор не все еще документы высших правительственных органов полностью введены в научный оборот. Так, в частности, очевидно, исследователи пока еще не смогли познакомиться в полном объеме с материалами заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) периода советско-финляндской войны, хотя из их содержания многое могло бы стать более понятным в политике советского руководства при его оценке перспектив возможного окончания "зимней войны".

В данном отношении, безусловно, однако заслуживают внимания протоколы заседаний государственного совета Финляндии 1939-1940 гг., в которых можно последовательно проследить определенную эволюцию во взглядах, представителей финского руководства на протяжении всей войны. Копии этих протоколов, выполненных в машинописном варианте и охватывающие период времени с 5 декабря 1939 г. и до конца войны, сохранилась, в частности, в Национальном архиве Финляндии (Kansallisarkisto) в документах секретаря премьер-министра страны А.Е. Тудеера.3 Кроме того, в Архиве министерства иностранных дел (Ulkoasianministeriцn arkisto) они отложились также в фонде документов В. Таннера и в материалах, связанных с судом над виновниками войны. Но здесь они уже имеют фрагментарный характер и относятся лишь сугубо к завершающему периоду окончания войны, начиная с 23 февраля 1940 г.4 Благодаря этому можно уже достаточно четко восстановить всю динамику процесса рассмотрения вопроса о выходе Финляндии из войны в одном из высших руководящих органов страны. Более ясно они позволяют разобраться также в представлениях отдельных ведущих деятелей правительства Финляндии того времени и в результате составить весьма четкую картину самого хода рассмотрения вопроса о завершении войны в финском руководстве.

Сами же заседания государственного совета в декабре 1939 г., когда разгоралась война, проходили фактически ежедневно за исключением лишь воскресных дней. Однако затем его члены стали уже собираться менее регулярно. Из протоколов, которые тогда вел А. Е. Тудеер, становится ясно, что всего до окончания войны по его фиксации прошло 47 заседаний, т.е. в среднем финское руководство собиралось приблизительно через день. При этом из календарного перечня машинописной рукописи заседаний государственного совета, видно, что дважды существуют номерные пропуски (в декабре 1939 г. и в январе 1940 г.), но одновременно в марте (2.03, 12.03) заседания госсовета проходили в один день дважды.5 Таким образом финское руководство интенсивно обсуждало возникавшие вопросы, связанные с войной. Это наблюдалось прежде всего в наиболее критические для Финляндии периоды - в декабре 1939 и в марте 1940 гг. Во многом именно тогда и обсуждались основные вопросы связанные с проблемами мирного урегулирования.

Из протоколов становится ясно, что проблема возможного окончания возникшей войны обсуждалась на заседаниях государственного совета уже в самом начале декабря. Тогда 5 декабря, уже после того, как СССР отверг посредническую инициативу Швеции, предложившей обсудить с советским руководством вопрос отнросительно окончания войны, у финского правительства появилась идея открыто опубликовать свое обращение с призывом к Советскому Союзу об окончании войны и более того направить его еще и в Лигу наций.

К тому же тогда начали также обсуждать возможную перспективу использовать Германию в качестве посредника для мирного урегулирования возникшей войны с СССР. В частности, выдвигалась мысль о том, чтобы вступить в прямые переговоры по этому вопросу с нацистским руководством. Конкретно речь шла о возможности встречи финских дипломатов с благосклонно относившимся к Финляндии Г. Герингу или даже установления непосредственных контактов с А. Гитлером.6 Это затем стало обсуждаться еще и на последующих заседаниях госсовета,7 что указывало, по крайней мере, на два обстоятельства. Во-первых, в Хельсинки явно учитывали благожелательные отношения, которые сложились между Москвой и Берлином, но, с другой стороны, слабо представляли сущность пакта Молотова-Риббентропа и поэтому стремились опираться в отношениях с Германией на свои традиционно-дружественные связи.

Однако, из протоколов заседаний видено, что по мере того, как война стала затягиваться, а финская армия явно начала добиваться определенных позитивных для себя результатов в противостоянии советским войскам, обсуждения у руководства Финляндии мирных проблем заметно уже уступило место другим вопросам. Теперь, по мнению Ю. К. Паасикиви, "положение стало развиваться так, что Сталину надо напрягаться во всем, чтобы русская армия не понесла поражение в боях против маленькой Финляндии, в противном случае авторитет большевизма падет в глазах всего мира".8 Учитывая это, а также достаточно благоприятную для себя международную обстановку, финское руководство все больше начало обращать внимание уже не на способы налаживания контактов, которые позволили бы дипломатическим путем добиться мирного урегулирования возникшей войны, как это было раньше, а на поиски путей получения военной поддержки со стороны стран Запада. Заметным стало также стремление более решительно противостоять советскому руководству в политическом плане. В частности, даже наметилась тенденция создать на своей территории некое "Российское альтернативное правительство".9

Безусловно, эта перемена во многом была следствием ставшей очевидной невозможности договориться с Советским Союзом о прекращении войны. Но, с другой стороны, это свидетельствовало и о том, что взгляды финского руководства были весьма динамичны. В Хельсинки очевидно готовы были не только к переговорам о мире, но и к весьма решительным политическим действиям направленным против СССР.

Особенно ясно это можно было почувствовать на заседании, которое состоялось 2 января 1940 г. Тогда уже началось активное обсуждение вопроса о возможности привлечения к участию в войне экспедиционных сил англичан, которые тогда выражали готовность провести десантную операцию прямо против Советского Союза, высадив войска в Мурманске. Это позволило бы финнам, заметил тогда военный министр Ю. Ниукканен, "держать здесь фронт, южнее". Кроме того он подчеркнул следующее: "Если Россия убедится в том, что продолжение войны против Финляндии может привести ее к мировой войне, то ее наступление ослабнет".10

Но, одновременно в Хельсинки также понимали, что подобные действия могут привести Финляндию к обострению отношений с Берлином, поскольку "тогда можно реально оказаться в войне с Германией". Если "Англия создаст угрозу для Мурманска, то Германии надо будет пытаться этому воспрепятствовать", - отмечалось на заседании госсовета.11 Таким образом для финского руководства германская проблема стала одной из тех, которые несколько пугали членов госсовета и поэтому там посчитали, что "вопрос о мурманской экспедиции является интересным и хорошим, если он только не приведет к конфликту с Германией".12

Более того, именно политику Третьего рейха в Хельсинки стремились максимально использовать с целью достижения окончания войны. Так, в частности, 8 января прямо ставился вопрос о необходимости направить в Берлин специального представителя, который бы сделал "все возможное, чтобы Германия поддержала" Финляндию в Москве, поскольку именно Германия "является единственной страной, способной… сделать то, что не сможет сделать ни одно другое государство". К такому выводу тогда пришел, конкретно, Ю. К. Паасикиви. Мнения выступавших при этом сводились к тому, что "для Германии было бы важно, чтобы наша война закончилась", а Финляндии же при этом лишь "следовало сыграть на интересах Германии, чтобы большевики не овладели большей частью акватории Балтики".13

Все эти обсуждения, однако, свидетельствовали о том, что в Хельсинки были еще далеки от реального представления, каким образом далее будет развиваться уже процесс начала мирных переговоров. Как вынужден был затем признать в своих мемуарах В. Таннер, "партнер Советского Союза (т.е. Германия - В.Б.) оказался не способен открыть дверь в Москву".14

Действительно, скрытые мирные переговоры удалось наладить не через посреднические услуги Третьего рейха, а с помощью негласно установленных отношений с советским представительством в Стокгольме. Эти контакты осуществлялись в глубокой тайне по линии министерства иностранных дел Финляндии. Как известно, даже руководитель этого ведомства лично выезжал в начале февраля в Швецию для соответствующих встреч с советским посланником А.М. Коллонтай. По поводу их В. Таннер сообщал: "…Переговоры в Стокгольме велись в обстановке строгой секретности. Я не осмеливался ни словом перемолвится о них с членами кабинета министров".15

Однако, поскольку процесс тайных переговоров с Москвой начал уже давать явно положительные результаты, "становилось невозможно" держать их в секрете.16 К тому же обстановка на фронте резко обострилась в связи с начавшимся решительным наступлением советских войск на Карельском перешейке. В этой ситуации 12 февраля 1940 г. вопрос о негласных советско-финляндских переговорах в Стокгольме был уже обсужден в узком кругу наиболее влиятельных лиц в руководстве страны, которые тогда находились в Хельсинки. Это были пять министров, включая военного министра и министра иностранных дел, а также премьер-министра и президента. Фактически, это был обычный состав государственного совета и на нем договорились продолжить переговоры, но при этом "добиться реальной помощи" в достижении мира от Швеции.17

По этому пути и пошел дальнейший процесс решения проблемы окончания войны с Советским Союзом. Причем, как видно из дальнейших протоколов заседания госсовета, там непрерывно продолжалась борьба сторонников скорейшего выхода Финляндии из войны и тех, кто считал все же правильным продолжение борьбы, используя при этом иностранную военную помощь. В воспоминаниях весьма ваятельного сотрудника финского МИДа А. Пакаслахти так отмечалось в данной связи: "Тактика премьер-министра была ясной: с одной стороны надо было держать открытой линию переговоров с Москвой. С другой стороны следовало придерживаться той опасной игры, которая была связана с предлагавшейся помощью западными державами".18

Из возникавших тогда дебатов было очевидно, что для Финляндии сама проблема обеспечения этой действенной военной помощи заключалась в том, что прибытие войска западных государств непосредственно на финскую территорию оказывалось достаточно трудным делом, поскольку Англия и Франция планировали их транспортировку через Норвегию и Швецию. К тому же, заметил в этой связи генерал Р. Вальден, "мы получим потом некоторые отдельные дивизии, но с их помощью мы еще не сможем достигнуть победы".19

В целом многие участники этих заседаний к началу весны 1940 г. уже приходили к выводу, что "такая помощь может оказаться слишком слабой или очень опоздает". Некоторые даже называли ее "блефом", ссылаясь на то, что западные страны раньше "не помогали Польше, хотя обещали", а "Чехословакию они побудили к капитуляции".20 2 марта 1940 г. Ю. К. Паасикиви заявил, что западные державы вообще "не хотят здесь мира, а хотят продолжения войны и этим создают мнение, что помогают нам". Затем он добавил, что "не верит в эффективность помощи западных держав".21

К тому же Хельсинки не могли не продолжать задумываться относительно дальнейших последствий принятия такой этой помощи. Для Финляндии ее получение вообще меняло сам характер начавшейся войны с Советским Союзом. Из локальной, но происходившей уже в период начавшейся мировой войны, она сразу же превращалась в составную часть общего мирового конфликта. Такого хода развития событий финское руководство, очевидно, никак не хотело. 25 февраля 1940 г. министр иностранных дел В. Таннер, обратил на это особое внимание членов госсовета. Говоря о перспективе получения западной помощи, он отметил: "В такой линии есть неприятная сторона, мы тем самым попадаем в мировую войну".22 А она, по мнению участников заседаний, непременно должна была привести к эскалации боевых действий на всей финской территории. При этом первое, что являлось вполне очевидным, война в случае расширения масштабов не могла не затянуться, приобритая все больший размах. Как по этому поводу заметил на одном из заседаний М. Пеккала, в таком случае "большая часть страны как на фронте, так и в тылу окажется разрушенной", а окончательный результат может вообще "стать трагическим, если Россия овладеет всей страной".23

Другой важной стороной негативных последствий появления английских и французских Тогда в выступлениях на ряде заседаний прямо указывалось, "если западные державы направят регулярные войска", то Германия "будет все делать для того, чтобы воспрепятствовать их действиям здесь, а также их доставке сюда". Подчеркивалось, что рейх может вообще "приступить к военным действиям" в Северной Европе и "парализует помощь западных держав". Виделась опасность и в том, что в Берлине решит "вмешаться в дело" и Германия станет бомбить Финляндию.24 Для многих членов госсовета становилось совершенно очевидным, что после появления западных войск на финской территории положение страны в целом могло оказаться прямо таки катастрофичным. Все могло принять совершенно иной оборот, поскольку дальнейшее финско-германское сближение, устойчивое развитие которого наблюдалось на протяжении всех 1930-х гг.,25 оказалась бы тогда невозможным.

Между тем в государственном совете многие все же продолжали рассматривать Германию, как наиболее перспективного в будущем союзника. Так, в частности, считал Ю.К. Паасикиви, который отметил в своих воспоминаниях, что "Германия являлась той крупной державой, которая была способна организовать противодействие Советскому Союзу".26 В материалах заседаний именно эта мысль накануне окончания войны и являлась одной из тех, которые тогда активно обсуждались.

Особенно показательным в этом отношении стало заседание, которое проходило 3 марта. Тогда в ответ на замечание Ю. К. Паасикиви о том, что "в силу недостаточности помощи войсками и неясности позиции Швеции, а также существования опасности, что страна окажется в конфликте с Германией, Финляндии надо стремиться к мирным переговорам", последовали достаточно примечательные заявления. Прозвучала мысль о том, чтобы вообще "официально повернуть на сторону Германии".27 Причем министр иностранных дел В. Таннер, отвечая уже на это соображение, откровенно заметил: "Я не понимаю предложение, чтобы мы повернули на сторону Германии. Ведь мы это делаем…". Далее раскрывая суть этой позиции он назвал проводившуюся финскую политику "двойной игрой", сославшись на проводившуюся параллельно с германскими контактами "переговоры о помощи западных держав".28

И вот тогда на заседании начался конкретный обмен мнениями по данному вопросу. Большинство принимавших в нем участие откровенно высказывались за то, чтобы Финляндия "осуществила поворот к Германии". Выступавшие с жаром подчеркивали, что "в интересах Германии, чтобы война закончилась", что у рейха существуют "общие интересы" с Финляндией и что Германия "единственная, кто может предоставить помощь". Военный министр Ю. Ниукканен, в частности, даже предложил зафиксировать каким-то образом такой перспективный поворот реальными внешнеполитическими акциями. Он посчитал возможным, чтобы еще более заинтересовать Берлин в сотрудничестве с Финляндией, предложить произвести в пользу рейха определенные территориальные уступки. "Может быть предложить Германии, - заявил Ниукканен, - в качестве платы Аландские острова… Это будет местью западным державам и Швеции за их слабую позицию".29

Идея передачи Аландских островов Германии не получила затем поддержки. Премьер-министр Р. Рюти особо подчеркнул свое отношение к этому так: "Это нам не выгодно". Но сама дискуссия все же являлась весьма показательной. Она дает возможность понять скрытые мотивы тех перемен в политике Финляндии, которые произошли уже после окончания "зимней войны". Подводя итог возникшей откровенной дискуссии, президент К. Каллио смог выделить в ней лишь два мнения. Одно из них, как он указал, заключалось в том, чтобы уже теперь в Финляндии "повернули на сторону Германии", а другое - "что сейчас не надо,.. а нужно позднее". В любом случае, по словам Ю. Ниукканена, окончание войны и достигнутый с СССР "мир означает переход на линию Германии".30 Как уже показали последующие события, именно так и стала складываться внешняя политика Финляндии после заключения Московского мирного договора.

О том, что Германия может остаться главным партнером Финляндии после окончания войны свидетельствовали сами мирные переговоры, которые велись финским руководством с явным учетом политики Третьего рейха. На заседаниях госсовета тогда постоянно повторялась мысль о том, что Берлин крайне заинтересован в скорейшем окончании советско-финляндской войны. Это косвенно подтверждают и те сведения, которые получил в Германии Т. Кивимяки, специально направленный туда для выяснения немецких взглядов. Он в своих мемуарах отметил весьма существенный факт, что когда ему удалось встретиться 22 февраля с Г. Герингом, то тот "дружественно принял" финского посланца, но на изложение сути его дела "реагировал не иначе как побуждая финнов быстрее заключить мир". При этом, по словам Т. Кивимяки, "Геринг заметил, что когда Германия победит, то мы получим с лихвой обратно то, что утратили".31

Безусловно, все это не мог не быть доложено финляндскому руководству, но должны были оставаться в тайне даже для членов государственного совета. И действительно, тогда о весьма значимых откровениях Геринга узнал в Хельсинки весьма узкий круг лиц. Из воспоминаний Т. Кивимяки можно понять, что об этом он сразу рассказал лишь Р. Рюти и В. Таннеру.32 А в своем выступлении перед членами государственного совета, которое состоялось 28 февраля, он не стал раскрывать всех подробностей его переговоров с Герингом. Кивимяки лишь подчеркнул тот факт, что "германскому правительству война неудобна".33

Тем не менее на этом заседании в выступлениях премьер-министра и министра иностранных дел заявление Т. Кивимяки явно уже получило соответствующую поддержку. В частности, Р. Рюти тогда сказал: "Поскольку нет возможности рассчитывать на получение помощи и по причине того, что мы в политическом смысле не можем опираться на общие мировые события, поддержка которых могла бы нас спасти (имеется виду начавшаяся мировая война - В.Б.)… мы вынуждены стремиться к миру, хотя бы даже на тяжелых условиях". Но в конце Рюти намекнул, что в случае принятия финским руководством советских условий окончания войны наступивший мир все же будет недолгим и Финляндия вернет все то, что потеряла, и даже "с лихвой". По словам премьера было "лучше сохранить боеспособной армию, а страну от разгрома, в противном случае мы не будем в состоянии сражаться даже при благоприятных условиях и потеряем свое значение как государство". Эту фразу Р. Рюти закончил впечатляюще: "Лучше начать освобождение страны от Выборга, чем от Торнио", т.е. от границы со Швецией.34 Вторя тогда ему, министр иностранных дел Вяйне Таннер также совершенно определенно заявил, что когда наступит подходящий момент, необходимо будет возвратить обратно утраченную территорию.35

Действительно, в это время все чаще на проходивших заседаниях звучала мысль о необходимости заключения мирного договора с СССР, но сам этот мир подразумевался, однако, не иначе как лишь подписание временного перемирия.36 В этой связи финский исследователь Х. Юликангас утверждает, что такая позиция финского руководства во многом была вызвана именно той информацией, которую в Хельсинки была доставлена из Берлина. Он пишет, что уже тогда стали надеяться, что между СССР и Германией "в ближайшем будущем" вспыхнет война и в результате нее Финляндия сможет получить "все утраченное с лихвой". "Уверовав в таком представлении, - указывает историк, - Финляндия пошла, естественно, на перемирие, чтобы затем можно было быстро и с полной определенностью присоединить вновь Карелию к Финляндии".37

Принимая во внимание такое утверждение все же, видимо, следует заметить, что вряд ли тогда в Хельсинки могли абсолютно полагаться на единственную фразу, которую бросил Г. Геринг финскому посланцу 22 февраля 1940 г. Также и то, что в Германии могли уже готовиться "в ближайшем будущем" к нападению на СССР. Даже в начале лета 1940 г. гитлеровское руководство еще не имело по этому вопросу соответствующего решения.

Очевидно, что в Хельсинки скорее полагались не на отдельные высказывания о готовящейся Германией войне против СССР, которые слышали иногда финские представителями еще даже задолго до начала "зимней войны", а на собственном видении и анализе той политики, которую Трений рейх тогда проводил. В этом отношении, весьма примечательным стало заявление, сделанное Р. Рюти еще до доклада на заседании госсовета Т. Кивимяки. 25 февраля премьер-министр, рассматривая советские условия подписания мирного договора, приковал особо внимание на предложении СССР заключить с Финляндией договор о взаимопомощи. Рюти тогда высказался следующим образом: "Договор о взаимопомощи является опасным положением условия. Он ведет нас к войне с Германией, поскольку между ней и Советским Союзом дружба не продержится".38 Из этого утверждения, по всей очевидности, вытекает следующее. Первое, это то, что Рюти явно скептически оценивал те договоры, которые были подписаны в 1939 г. между СССР и Германией. Другой вывод, который можно было сделать, сводился к тому, что Рюти допускал неизбежность советско-германского конфликта. Вот именно эти два положения, очевидно, и являлись определяющими с точки зрения выработки политической линии в отношении Германии у финского руководства и как раз они в наибольшей степени стали проявляться в отношениях с рейхом у Финляндии в 1940-1941 гг., когда у Германии уже началась активная стадия подготовки к войне против СССР.

Если же, опираясь на протоколы госсовета, говорить о видении в финском руководстве той ситуации, которая стала складываться к концу "зимней войны", то, явно в этот период надежды в Хельсинки на какой-то кардинальный перелом в ее ходе уже не проявлялось. По поступавшей в госсовет информации финская армия находилась на грани поражения. Помощь же Запада представлялась во многом иллюзорной. Отпали и радужные суждения, которые прежде то и дело можно было услышать на заседаниях о кризисе в СССР, о возможности падения советского строя и т.д. Теперь более четким были высказывания о нереальности того, что "в России произойдет что-то изменяющее обстановку" и возникнет некая там перспектива "революции".39

Понимая неизбежность окончания войны на советских условиях, в Хельсинки, естественно, продумывали и альтернативные варианты последующего внешнеполитического развития. В этом плане, наряду с "поворотом на позиции Германии", также предусматривалась и возможность скандинавской альтернативы. В частности, 28 февраля В. Таннер, докладывая о своем очередном турне в Швецию в связи с процессом мирных переговоров, сделал весьма любопытное заявление. Он сказал, что в Стокгольме встретился со шведским премьер-министром и спросил у него: "Возможно ли заключить между Швецией и Финляндией военный союз, к которому, вероятно, присоединиться Норвегия"? Уточняя эту мысль, Таннер тогда заметил, что этот союз "мог бы обеспечить устойчивую жизнь на Севере". И, по его словам, шведский премьер посчитал сделанное ему предложение "привлекательным".40

Что же касается участников заседания, то они весьма внимательно отнеслись к данной информации. Паасикиви тогда прямо заметил, что "это большое дело", но, по его словам, быстро, "за несколько дней", сразу создать такой союз не удастся. Тем не менее он подчеркнул, что его "можно подготовить во время мирных переговоров", но главное заключить союз "после подписания мира как можно скорее".41

В дальнейшем по мере того, как становилось ясно, что "армия в ожидании разгрома", а "заключение мира является военной необходимостью",42 вопрос о военном союзе со Швецией продолжал временами "всплывать" в ходе проходивших тогда дискуссий. Так, в частности, 9 марта Таннер отметил, что этот союз "является большим делом, которое требует времени".43 Указанная мысль затем начала находить соответствующую поддержку, поскольку на заседаниях твердо звучала такая мысль: "То, что важно теперь оберегать это - военный союз со Швецией".44 В нем, очевидно, виделась определенная перспектива для будущего Финляндии после уже окончания войны.

Так в целом в недрах госсовета Финляндии формировалась последующая политическая линия страны, которую финское руководство стало осуществлять уже после подписания Московского мирного договора. При этом очевидным было тогда, что заключенный мир рассматривался как вынужденная мера и с его условиями, очевидно, стремились пересмотреть все же после окончания войны. Даже в последний день завершения войны, когда решался вопрос относительно подписания мирного договора в Москве на заседании госсовета, раздавались голоса о том, что "не следовало вести переговоры о мире с русскими, а вместо этого принять помощь, предлагаемую западными державами".45 Из такого призыва видно, почему в финском руководстве затем с достаточной легкостью пошли на соучастие в новой войне против СССР. Германская же альтернатива, возникавшая на протяжении декабря 1939 - января 1940 гг. на заседаниях госсовета, в конечном итоге превратилась уже после окончания войны в основную.

1 Зимняя война 1939-1940. Кн. 1. Политическая история. М., 1999.

2 Таннер В. Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского Союза и Финляндии 1939-1940. М., 2003.

3 Kansallisarkisto (далее: KA). A.E. Tudeerin kokoelma. Pцytдkirjoja valtioneuvoston ja sen valiokuntien istunnoista 5.12.1939-21.3.1940.

4 Ulkoasianministeriцn arkisto (далее: UM). 109. B 6. Tanerin kokoelma; 110. G 12.

5 KA. A.E. Tudeerin kokoelma. Pцytдkirjoja valtioneuvoston ja sen valiokuntien istunnoista 5.12.1939-21.3.1940.

6 Ibid. 5.12.1939.

7 Ibid. 7.12.1939.

8 Ibid. 11.12.1939.

9 Ibid. 15.12.1939.

10 Ibid. 2.01.1940.

11 Ibid.

12 Ibid.

13 Ibid. 8.01.1940.

14 Таннер В. Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского Союза и Финляндии 1939-1940. С. 163.

15 Там же. С. 194.

16 Там же. С. 198-199.

17 Там же. С. 201.

18 Pakaslahti A. Talvisodan poliittinen nдytelmд. Porvoo-Hels., 1970. S. 267.

19 UM. 109. B 6. Tanerin kokoelma. 23.02.1940.

20 Ibid. 23.02.1940; 25.02.1940; 28.02.1940; 2.03.1940.

21 Ibid. 2.03.1940.

22 Ibid. 25.02.1940.

23 Ibidem.

24 Ibid. 25.02.1940; 3.03.1940

25 См.: Барышников В.Н. От прохладного мира к зимней войне: Восточная политика Финляндии в 1930-е годы. СПб., 1997. Барышников В.Н. Эволюция во взглядах Советского Союза на финско-германские связи в 1920-1930 гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. Вып. 1 (№ 2). 2001.

26 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Os. I. Talvisota. Porvoo-Hels., 1958. S. 138.

27 UM. 109. B 6. Tanerin kokoelma. 3.03.1940.

28 Ibidem.

29 Ibidem.

30 Ibidem.

31 Kivimдki T. M. Suomalaisen poliitikon muistelmat. Porvoo-Hels., 1965. S. 127-128.

32 См.: Kivimдki T. M. Suomalaisen poliitikon muistelmat. S. 128-129; Ylikangas H. Tulkintani talvisodasta. Hels., 2001. S. 202.

33 UM. 109. B 6. Tanerin kokoelma. 28.02.1940.

34 Ibidem; Salaiset keskustelut. Lahti, 1967. S.33.

35 Ibidem.

36 UM. 109. B 6. Tanerin kokoelma. 29.02.1940; 11.03.1940;12.03.1940.

37 Ylikangas H. Tulkintani talvisodasta. S. 148.

38 UM. 109. B 6. Tanerin kokoelma. 25.02.1940

39 Ibid. 23.02.1940; 28.02.1940.

40 Ibid. 28.02.1940.

41 Ibidem.

42 Ibid. 11.03.1940.

43 Ibid. 9.03.1940.

44 Ibid. 11.03.1940.

45 KA. A.E. Tudeerin kokoelma. Pцytдkirjoja valtioneuvoston ja sen valiokuntien istunnoista 12.03.1940 (9.00).


 
191023, Санкт-Петербург, наб. р. Фонтанки, д. 15
тел. (812) 5713075

E-mail:[email protected]