РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ

А.А. Ермичёв: Переходим к следующему докладу, пропускаем доклад Синютина о религиозных взглядах Прокоповича, поскольку докладчик не подошел. Переходим в XIX век. Светлана Александровна Воробьева – «Религиозные основания права в русской философии первой половины XIX века».

Светлана Александровна Воробьева – заведующая кафедрой гуманитарных наук Санкт-Петербургской Фармацевтической академии.

С.А. Воробьева: Мой доклад, в какой-то степени, – логическое продолжение предыдущего. Вопросы права и христианской этики становятся предметом дискуссий славянофилов и западников.

Сложности с введением юридической культуры, развитием законотворчества в России, словами А.И. Герцена, «правовая необеспеченность», – в значительной мере, следствие того, что особенностью России веками была сакральность государственности. Александр II, например, констатируя реалии предреформенной России, слово «правосудие» вполне справедливо считал синонимом насилия. А К.Д. Кавелин, рассуждая о гражданском праве в России, сравнивал его с «ветхой храминой», состоящей из обрывков римского права. Необходимо «выстроить вместо нее новое здание, в одном стиле», отвечающее требованиям «сложной современной гражданственности». Однако же русским, по его мнению, это сделать значительно легче, чем европейцам, поскольку римское право у нас никогда не было «обязательным законом».

Отечественные философско-правовые традиции, формирующиеся начиная с конца XVIII века, всегда отличались критическим отношением к стандартам формального права. Формирование либерально-правовых идей в России сопровождалось рассмотрением проблем гражданского общества в связи с национальной культурой. Одной из ключевых проблем русской философии XIX века становится уяснение специфики отечественного права в контексте более широкой проблемы этнической и религиозной идентификации России, что в свою очередь вело к пониманию органического единства церкви и права. Основы законодательства исследуются в системе православного вероисповедания. Это проявилось уже в работе над «Проектом гражданского уложения», вступившим в силу в 1845 г., авторами которого являются русский юрист Г. А. Розенкампф и основатель российской юридической науки М. М. Сперанский. Трудно осуществляемый переход к европейской системе законодательной кодификации объяснялся авторами национальной самобытностью России, народным духом, с трудом воспринимавшим западную юридическую систему (Розенкампф). Сперанский, подчеркивая, что Бог – «вечный законодатель Вселенной» полагает целью нравственного оправдания права – согласование правовых понятий с постулатами христианского мировоззрения. Сперанский считал себя последователем исторической школы права и основывался на концепции профессора Ф.К. Савиньи, утверждавшего, что право возникает из обычаев, получивших признание в народной среде, которые, следовательно, и представляют собой основной источник права. Право рассматривалось как мера согласия, защищенное законом; это естественный язык, возникший в социуме под воздействием потребностей общественной жизни. Савиньи отрицал концепцию общественного договора, полагая, что законы не могут быть созданы на основе какой-либо отвлеченного соглашения; они призваны регулировать между людьми правду как условие нравственного порядка. Основание прав и обязанностей – разум человека как божественный дар.

Эти идеи находят свое продолжение в дискуссиях славянофилов и западников. Общий смысл исследования правовых оснований в различных идейных течениях, начиная с 40-х годов XIX века, сводится к рассмотрению соборности и личностного начала как принципов православия и католичества, в их преломлении к сфере законотворчества. Рассмотрение принципов «свободной общинности» и частного интереса в плоскости реальных политико-правовых отношений дает возможность проследить сравнительный анализ форм государственного устройства, собственности, отношения личности и государства, законотворчества в западническом и славянофильском течениях.

Соборность – основа «этики права» славянофилов, проявляется в различии между юридическими и нравственными элементами общества, иначе, «внешней» и «внутренней» правдой. «Юридический характер римского права» не может понять закон любви. Западная юриспруденция покоится на логическом, рассудочном начале, лежащем в основе юридических законов, что диктует «мертвую справедливость», выведенную из прагматизма и формальности. Такое начало, характерное для мира Запада, устанавливает принцип узаконивания индивидуальных свобод, что является лишь внешней стороной права. Рациональный характер западного права подтверждает концепция общественного договора, истоками которого является сделка, искусственное соглашение по поводу гражданских прав и обязанностей. И.В. Киреевский пишет: «Все силы, все интересы, все права общественные существуют там отдельно, каждый сам по себе, и соединяются не по нормальному закону, а – или в случайном порядке, или в искусственном соглашении... Поэтому общественный договор не есть изобретение энциклопедистов, но действительный идеал, к которому стремились без сознания, а теперь стремятся с сознанием все западные общества под влиянием рационального элемента, перевесившего элемент христианский».

Искусственным правилам западной юрисдикции славянофилы противопоставляют идеал святости. Право, по мнению А.С. Хомякова, должно базироваться на «живой», «святой правде». В статье «Мнение русских об иностранцах», разъединяя формальное законотворчество и осознание гражданственности, права, закона русским человеком, Хомяков приводит любопытный пример. Слово «чиновник» в русском языке употребляется в смысле гражданского служащего, но не относится к высокопоставленным должностям, принадлежит к «языку общества», а не «права и закона». Хомяков связывает это с господством обычая в правовой сфере: «…В этом различии ты можешь заметить какое-то особенное чувство, которым определяется слово чиновник, во сколько могут быть определены слова, получившие смысл единственно от обычая, как, например, хороший тон, комфорт и т. д.» .

Основная роль в русском правосознании отводится обычаю, который выступает в славянофильстве как способ закрепления юридических норм. Правовые понятия славянофилы рассматривают как порождение народного сознания. Так, Киреевский говорит о «раздвоении» обычая и закона, свойственного миру Запада, и противопоставляет это универсальным основам культуры русского народа, включающим знание, нравственный опыт и веру в высшие человеческие ценности. Если Европа утрачивает, по его словам, эти «коренные начала образованности», демонстрируя «искусственное равновесие» «жизни и общества», то в России правовое сознание формируется на основе «убеждения» и «бытового предания». Убеждение – «сознание всей совокупности общественных отношений». Развитием общества, созданного на «искусственных» условиях, управляет «мнение» людей – «сочувствие только той стороне общественных интересов, которая совпадает с интересами одной партии».

Поэтому и законотворчество в России принципиально отличается от западного. Если римско-западная юриспруденция отвлеченно выстраивает «форму» закона; старается связать все формы в одну систему; в России право «вырастает из жизни»: «Закон в России не сочинялся, но обыкновенно только записывался на бумагу, уже после того, как он сам образовывался в понятиях народа и мало-помалу, вынужденный необходимостью вещей, взошел в народные нравы и народный быт». Законы должны быть основаны не на «мнениях», а на «убеждениях», вытекающих из «единомыслия», «твердости нравов», «крепости общественных отношений», вытекающих из условий жизни общества.

Хомяков полагает отличие обычая от закона в том, что первый является «силою внутреннею, пропирающею во всю жизнь народа, в совесть и мысль всех его членов». Закон же является «чем-то внешним, случайно примешивающимся к жизни». Недооценка обычая в юриспруденции, по мнению мыслителя, приводит к революционным переворотам, и, в конечном счете, гибели нации

Очевидно совпадение нравственных и правовых норм в славянофильстве, и основой этого совпадения является обычай, который коренится в общем «народном духе», в целостности народного быта, связывающей такие стороны жизни, как гражданская, государственная, семейная, личная и другие. Единство этих сфер определяется соборностью, православным менталитетом и является гарантией действенности законов. Принуждение к добру в системе права, основанной на практических интересах отдельных лиц, может внести хаос и бессмыслицу в общество.

В работе «О древнем быте у славян вообще и русских в особенности» К.С. Аксаков рассматривает «внутреннюю нравственную правду» как основное определение человека. Он считает, что в человеке лежит «и одобрение и осуждение его поступка». Иначе – это внутренняя нравственная правда – совесть, действуя в согласии с которой человек поступает «нравственно и свободно». Совесть и выступает для славянофилов основным мерилом поведения с точки зрения нравственности. «Внешняя правда» требует «внешней нравственности» и употребляет для этого «внешние средства».

Нужно отметить, что в модели самодержавного государства, декларируемой славянофилами как организационной стороне общинного сознания, власть при таких законах «внутренней правды» получает достаточно мощные рычаги воздействия на общество, а общество может контролировать законы с позиций обычая.

Несмотря на общий нигилизм в отношении государства и права, в славянофильстве утверждается синтез «стремления к юридической определенности» мира Запада и духовно-нравственных начал, присущих миру Востока на более высоком уровне. Иначе говоря, славянофилы не исключают возможность управлять общественным развитием на началах формального законодательства, началах материальных, необходимых, но связывают это с приоритетом духовно-нравственных ценностей, «внутренней правдой». Христианин, – полагает Хомяков – есть в одно и то же время гражданин двух миров: небесного – церкви, и несовершенного, земного – государства. Участь гражданского общества зависит от того, как члены общества чтят духовные законы и какие «уроки» черпают из них в отношении к «праву положительному». Он полагает, что такое единство конкретно выражается в сочетании правовых и нравственных начал государственного устройства. Цель духовного обоснования права диктуется практической необходимостью на пути к благополучию общества. Славянофилы понимают, что без четко разработанных правовых норм общество, основанное исключительно на духовно-нравственных приоритетах, теряет устойчивость и не может противостоять общественным коллизиям, что ведет к его отрицанию. Восприятие рациональных ценностей Запада, в частности, в области правосознания, должно «привить», по словам Хомякова, России жизнь «чужую», но «сильную и богатую».

Обычай, с точки зрения русских правоведов данного периода, – не всегда исключительно показатель консерватизма, застоя в народном правосознании. Например, русский правовед, профессор Московского университета В.Н. Лешков в исследовании «История общественного права до XVIII века» не соглашаясь с Чичериным, что необходимые в России «общественность и всенародность» – «главные двигатели» русского общественного права, так как «сочувствие народу и мудрое содействие народному» всегда составляли задачу русского правительства. Юридические акты закрепляли эти традиции. Прослеживая историю русского права, он рассматривает поэтапное становление законов на Руси, которые, по его мнению, содействовали общественной нравственности именно в силу связи с обычаем. Такое право, «выросшее из жизни», построенное на приоритете общественного, содействовало, по мнению Лешкова, общему развитию страны. В этом состояла суть его концепции «общественного права», по которой основным субъектом права являлся народ. Общественное право существенно отличается от права государственного, предшествует последнему. Будучи государственником, в то же время, особое значение ученый придет свободному самоопределению народа, духовному единству, формируемому посредством общин.

Для представителей русского западничества характерен переход от славянофильской идеи соборности к идее личности, которая позиционируется как движущий принцип социума. Нравственная составляющая индивидуальности представляется особо значимой и раскрывается в правовой форме. Такой подход связывается с понятием «естественного права» и противопоставляется «историческому праву», основанному на формальном равенстве «Историческое право» не включает общечеловеческие составляющие и поэтому на практике является произволом.

К.Д. Кавелин критикует «абсолютную норму личности», к чему призывали славянофилы, возводя общинность к идеалу человеческих отношений. В то же время возможность синтеза ценностей «обособленной индивидуальности» и объединение лучших качеств человека он видит в христианской этике, общечеловеческий смысл которой полагает в ее проникновении в «причины и последствия» мотивов человеческого поведения. Так, Кавелин утверждает, что этические идеалы христианской этики («истина, правда, душевная красота»), составляющие вневременную сущность христианства, детерминируют все сферы общественного развития, в т. ч. правовую, социальную, экономическую и другие сферы развития.

Представители умеренного либерализма определяют нравственные законы как регуляторы индивидуалистических стремлений личности. Чичерин выступая за ограничение индивидуализма в области правосознания, полагает, что гармония любого общества зависит от правильного использования личностью ее юридических свобод. Но свобода человека несет в себе религиозно-метафизический смысл. Гражданская свобода имеет свои «противовесы». Так, безнравственные действия человека вполне могут оправдываться в правовом поле. Поэтому свобода индивида не должна определяться абстрактно, вне интересов общества; нравственный закон будет детерминировать всю систему общественных отношений. Только в этом направлении Чичерин представляет общественное процветание. Нравственную составляющую личности он видит прежде всего в союзе народа, выступающего как единое юридическое лицо, управляемое единой властью в целях общего блага. Роль государства, соединяющего два противоположных союза: церкви и гражданского общества, он видит в нравственном законе, суть которого – обеспечение норм частной собственности и связанной с ней системы отношений.

Таким образом, отечественные философы и правоведы одними из первых отказались от изолированного рассмотрения правовых понятий, подчеркнули их историчность, необходимость рассмотрения в системе общественных отношений (и в первую очередь, вероисповедания). Закону приписали «значение ограниченное и временное» (И.С. Аксаков). Неслучайно истории права в России придавалось особое значение. Широкую известность получили замечательные труды И. Д. Беляева, М.М. Михайлова, И. Е. Забелина, В.И. Сергеевича, В.Н. Латкин, Ф.В. Тарановского, И. Е. Андреевского, А.Д. Градовского и др. В историческом контексте были намечены тенденции содержательного исследования юрисдикции, оценочного отношения к законодательству с позиций высших духовно-нравственных императивов: христианской любви, единства, духовной свободы, справедливости. Критикуется отвлеченное понимание закона, не способного регулировать общественно значимые проблемы. Свобода рассматривается скорее как сакральное понятие, как свобода духовная – немыслимая вне соборного единства.

С этих позиций впоследствии будут решаться вопросы правовой культуры классиками отечественной философии права: П.И. Новгородцевым, С.А. Муромцевым, Б.А. Кистяковским, А.Д. Градовским и другими. Русских мыслителей отличает стремление найти своеобразный компромисс между либеральными ценностями, неизбежно проникающими в пространство России, и уникальным восприятием русского права, по сути означающим то, что свобода в ее нравственном значении – понятие религиозно-метафизическое, и она должна гарантироваться со стороны правового государства.

ВОПРОСЫ

А.А. Ермичёв: Спасибо, Светлана Александровна! Пожалуйста, какие будут вопросы?

Л.А. Орнатская: Скажите, пожалуйста, можно сказать, что и славянофилы, и западники все-таки признавали естественное право?

И в чем трактовка естественного права в русской традиции, христианской, отличалась от трактовки западной традиции – Гоббс, Локк, Монтескье, Кант?

С.А. Воробьева: Концепция «естественного права» в ее классическом варианте в России не воспринималась.

Для славянофилов и западников доминирующей основой права являлась специфика национального менталитета. Сакрализация идеи свободы в славянофильстве и западничестве диктовала некоторое ограничение гражданских свобод, частнособственнических интересов и приоритет общественности. Поэтому синтез гражданских, личностных начал западной цивилизации и ценностей русского национального сознания – наиболее оптимальный идеал для мыслителей различных направлений, хотя трактовки этого идеала весьма неоднозначны. Гражданская самостоятельность, автономия личности декларировалась западниками, что было неприемлемо для славянофилов. Но общий смысл позиций и славянофилов и западников сводился к внесению в общественное правосознание понимания необходимости нравственных составляющих гражданского мира и общественного блага, идеалов коллективизма. Т.е. для русской традиции был характерен своеобразный консервативный либерализм – компромисс между свободой частного лица и общественными интересами.

А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста, еще вопросы! Да, Анатолий Юрьевич!

А.Ю. Григоренко: Известна роль и значение византийского законодательства и на формирование правовой культуры Древней Руси, и на формирование правовой концепции XIX века, просветительская, и далее.

Наблюдалось ли какое-либо влияние или обращение к законодательству времени императора Юстиниана и «Кормчей книги»? К древнерусскому праву? Или его вообще напрочь забыли?

С.А. Воробьева: Разумеется, византийское право оказывало влияние на законодательство России, начиная с Русской Правды.

Элементы этого права, и, в частности, Кодекса Юстиниана вводились, но в большей степени, это касалось церковного права на Руси, и его проводниками были люди духовного звания. Ведь обычное русское право весьма противоречило христианской морали. С X века, со времен Крещения, особенно активно происходила рецепция римско-византийских законов, которые скорее, представляли весьма отрывочные фрагменты, смешение светских и вероисповедных элементов. Поэтому историю законодательной кодификации в России вполне можно начинать с римско-византийского права. В то же время, в большей степени русское право со времен Петра формировалось под влиянием эстляндских и лифляндских законов, начиная с XIX века – немецких и французских законодательных систем, в частности, «Австрийского гражданского уложения», «Французского гражданского кодекса». В конце XVIII – начале XIX века, когда зарождается юридическое образование в России, основы европейского права читались немецкими профессорами (лекции проф. Ф. Дильтея в Московском университете). С 1804 г. – курс естественного права – Х. Рейнгарда.

А.А. Ермичёв: Милая Светлана Александровна, у меня вопрос.

Я сразу вспомнил передовую или первую редакционную статью журнала «Логос», где утверждалось, что основой основ культурной деятельности является понятие границы. Только граница определяет хорошо развитую культуру. Все области культурной деятельности должны знать свое место. Они не должны пересекать друг друга. Синтез, синкреза культурной деятельности, культурных областей – это не культура, это отступление от культуры. Вот в этом случае насколько типичным является для России вот такое вот синкретическое смешение, сращивание различных сфер культуры как вот Вы сейчас показывали? Насколько типично? И в этом случае в какой мере культурной может быть названа наша страна?

С.А. Воробьева: Спасибо, Александр Александрович за великолепный как всегда вопрос. Ну, во-первых, развитие юридической культуры в России в европейском ее смысле происходило только во второй половине XIX века. Нужно отметить, что в этот период существовала и вторая традиция – позитивистская, которая совершенно четко выводила право из государственных отношений, никакого синкретизма там быть не могло. К позитивизму можно отнести идеи Н.М. Коркунова, М.М. Ковалевского, Г.Ф. Шершеневича. Но все же противостояла ей достаточно мощная традиция, которая, на мой взгляд, типична именно для России. Необходимость органического единства церкви, государства и общества – это воплощение божественной троицы, согласно В. Соловьеву. И в его позиции в какой-то степени мы видим наиболее интересное воплощение этого синкретизма нашей национальной культуры, в том числе, юридической.

А.А. Ермичёв: Т.е. исторически все-таки у нас особый путь?

С.А. Воробьева: Особый, естественно.

А.А. Ермичёв: Ясно, спасибо большое, Светлана Александровна! Давайте пойдем к следующему докладу.